В другой Вселенной

— Так и знал, что ещё встретимся, — ухмыляется Вадик, ударяя Олега в живот. Ботинки военные, специально утяжелённые — такими только органы отбивать да лица жертв в месиво превращать. Или мозги через кровавую блевотину вправлять — но это опция дополнительная. За полтора столетия, прошедшие после «окончательной» смерти, изменился Олег не так уж сильно. Тело, конечно, новое, посмазливей посланнической оболочки — но так и сука Разумовский явно Олега не только как машину для убийств использует. Часть рефлексов пропала, скорость реакции ниже, интуиция притуплена, похоже, что искусственно, — всё это хочется списать на отсутствие практики, спокойную жизнь, уменьшение модификаций в теле. Только не получается — мешает чужой растерянный взгляд и знание о трещащей белой пустоте чужого стека, которая чуть не свела самого Вадика с ума. Хорошо, что хоть было восемьдесят лет хранения (за методы, которыми он воспользовался, чтобы достать то, что осталось от Олега после бойни, устроенной Разумовским) — сознание стабилизировалось. Так что вернулся к жизни Вадик полноценным собой: способным и к бою, и к аналитике, и к тому, что «будет воскресение мёртвых, праведных и неправедных». Олег пытается отбиваться всем, что попадается под руку, зубы скалит, словно дикий зверь, загнанный в угол. И это выглядит жалко. Вадик даёт ему фору, пропускает пару ударов и не видит ничего похожего на положительную динамику. Боевой уровень нынешнего Олега — новорождённый щенок. Драться с таким смысла нет. Вырубает Олега Вадик по-отечески мягко, с грустью вспоминая их разминочные спарринги, после которых приходилось на пару часов ложиться в восстановительную медицинскую камеру. Перебрасывает бесчувственную тушку через плечо и уходит, не убирая следов — пусть будет подарок ублюдку Разумовскому на воскрешение. Реальность вокруг прогружается медленно, пиксели накладываются друг на друга витражными отсветами, постепенно формируя картину. Вадик хмыкает. Ну, конечно же, Иненнин. Эту кровавую баню ни одному психохирургу из мозгов не выскрести. На себе проверено. Прикованный к столу Олег открывает глаза, дёргается в бессмысленных попытках вырваться. — Кто ты? — искусственный, механический голос (неужели на восстановление родного бабла не хватило?) режет по ушам. — И что тебе от меня надо? — Даже не скажешь: «Здравствуй, Вадик дорогой»? — иронично спрашивает Вадик, непонятно зачем проводя ногтем по стене. Несуществующая известь пачкает грязно-белым. Олег замирает, словно от резко накатившей головной боли. — А нужен мне ты. В здравом уме и трезвой памяти, чтобы расхлебать то дерьмище, что твой Разумовский заварил, — Вадик делает несколько шагов к столу, пространство сопротивляется, липнет к ногам расплавленной пластмассой. Олег порывается что-то ответить, но не произносит ни звука. — Будет больно, — равнодушно предупреждает Вадик, нависая над Олегом. Касается лбом чужого, покрытого испариной: здесь в углероде, даёт доступ к изрешечённой памяти тем, кто в реальности сидит за кучей голоэкранов и мониторов. — Возвращайся, Поварёшкин.