Часть 6
1 апреля 2022 г. в 23:04
Дедушка Камази, обитавший прямо за стенкой кухни и отвечавший за топку печей и настои для бани, был практически слеп и, кажется, жил ещё в те времена, когда по этой земле бродили сыновья Рикудо. По крайней мере, так мне в то время казалось.
Он был невозможно стар даже по меркам моего прошлого мира. Что и говорить о нынешнем, где крестьянин, доживший до сорока, — старик, а шиноби, разменявший второй десяток, — опытный ветеран, прошедший тысячи схваток не на жизнь, а на смерть! В этом мире дедушка Камази, «коптивший небо» уже больше девяноста лет, казался чем-то невозможным. Немыслимым. Сам факт его существования был сродни чуду. Для меня он казался ожившим Фукурокудзю, случайно спустившимся по Небесной реке на грешную землю, да почему-то так и оставшимся здесь.
С того дня, как я познакомилась со стариком прошёл уже месяц, хотя иногда казалось — целая вечность. В тот день приключился знатный переполох. Я даже не предполагала, что мой своевольный уход обернётся такими последствиями, однако, оглядываясь назад, ни о чём не жалела. Не иначе, как Ками и Óни ворожили в тот вечер над моей головой, но из всех вовлечённых в эту историю, я, пожалуй, была единственной, кто не только не потерял, но и сумел кое-что приобрести.
В тот вечер я основательно засиделась у нового знакомого. Жутковатый старик был на редкость интересным рассказчиком. Он оказался бывшим шиноби, за годы жизни много где побывавшим и повидавшим немало удивительного на своём веку.
Я невольно прикрыла глаза, вспоминая, пожалуй, самый удивительный вечер в моей жизни.
«Травяной сбор ароматно пах липой и чабрецом, рыжее печное пламя уютно потрескивало, а засахаренный имбирь, так настороживший меня своим возрастом, оказался неожиданно вкусным.
Дедушка Камази, так испугавший меня в первые минуты знакомства, был добрым, пусть и на редкость ворчливым стариком. А вовсе не цути-гумо, как могло показаться в начале. Когда первый страх от его вида прошёл, я, наконец, обратила внимание на другие детали внешности старика. Он был лыс, худощав и бледен, а тонкая, как пергамент, кожа сморщилась от времени. То тут, то там на ней проступали пигментные пятна, делая старика похожим на перезревшую хурму.
Я сидела у жарко натопленной печи на покосившейся скамейке и попивала чай, слушая рассказы о далёкой стране Демонов, когда, наконец, заметила:
— Дедушка Камази, ты ведь был шиноби, правда? — спросила я и с истинно детской непосредственностью добавила. — Твоя рука… это поэтому она такая?
С этими словами я вытянула вперёд свою собственную ручонку и показала ладонь с тремя растопыренными пальцами.
— Умная девочка, — сказал старик, вдруг разом посерьёзнев. Если до этого у меня и оставались какие-то сомнения, — мало ли где и как за свою долгую жизнь Камази мог лишиться двух пальцев, — то сейчас они рассыпались прахом.
Шиноби! Разморившую меня сонливость как рукой сняло. Сколько бы лет не просидел в своей каморке старик, всем известно, что бывшие шиноби бывшими не бывают!
— Что, тоже хочешь стать ниндзя? — с прищуром глянул на меня он.
— Я не хочу быть, я стану!
— Вот оно что… Знаешь сколько таких как ты, детёныш, гибнет на первой же миссии под кунаями вражеских воинов?
— Догадываюсь, — с вызовом отвечаю я, понимая, что ничего мне «дедушка» Камази не сделает. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
— И чего же ты от меня хочешь, девочка?
— Научи меня, дедушка…
— Чему же? Великой технике? Демоническим ледяным зеркалам? — старый Юки, а кем ещё он мог быть, презрительно скривился, не дав мне договорить.
— Научи, как дожить до старости! — неожиданно даже для самой себя выпалила я и мысленно поморщилась. Вот ведь! До этого момента я всё ещё пыталась разыгрывать для старика восторженного ребёнка, мечтающего о полной героических свершений жизни шиноби. Но сейчас, глядя в эти мутно-карие глаза многое повидавшего человека, сказала именно то, что всё это время исподволь терзало меня изнутри.
Правда была в том, что я не хотела быть шиноби. Не хотела убивать и умирать. Это маленькая Чинацу грезила о том, что станет великой куноичи. Слушала старших брата и сестёр, восхищалась непобедимым ото-сама и мечтала пойти по его стопам. Маленькую химэ с самого рождения приучали к мысли о том, что шиноби — высшая каста, а Юки в ней — первые среди равных! «Ледяные óни», как за глаза называли мастеров хьётона, и что с гордостью повторяли сами клановые.
Этому учили маленькую девочку, но ведь я не она! Я заняла её тело, обрела память и чувства… Но не растворилась в ней! Я стала Чинацу, но у меня всё ещё были свои мечты и стремления, отличные от таковых у прежней маленькой химэ. И в их перечне не было пункта «первоклассный убийца»! Зато был другой: дожить до глубокой старости и умереть в окружении детей и внуков. Об этом я мечтала ещё в той, прошлой жизни, и даже знание того, что моя душа способна переродиться, не искоренило во мне желание жить долго и по возможности счастливо.
Стремясь как можно лучше изучить то место, в котором очутилась, я прекрасно поняла одну вещь: никто не позволит мне не быть шиноби. Всё уже решено! Никто не даст химэ клана, обладательнице «сильной крови» рода отсиживаться в стороне. А раз так… как говорится: не можешь предотвратить — возглавь! Я решила, что если я не могу не быть шиноби, то мне просто необходимо стать настолько сильной куноичи, которая сможет дожить до преклонных лет.
По этой причине я столь рьяно взялась за изучение клановой библиотеки. Поэтому внимательно слушала лекции Цубаки-сенсей. И именно поэтому сейчас, глядя в широко распахнувшиеся глаза старика, уже куда более уверенно повторила:
— Научи меня, как прожить долгую жизнь! Пожалуйста, дедушка Камази, — сказала я, склонившись в глубоком уважительном поклоне. Слишком уж хочу жить, чтобы сейчас собственными руками отбросить свой возможно единственный шанс разменять пятый десяток — возраст, в котором шиноби не зазорно именовать старейшиной.
Я склонилась и не выпрямлялась до тех пор, пока откуда-то сверху не раздалось утвердительное «хорошо». Всё ещё как-то удивлённо меня разглядывая, старик добавил:
— Я научу тебя тому, что знаю сам. Но! — поспешно добавил он, глядя на моё счастливое выражение лица. — Я сам решу чему и как тебя обучить. Я не собираюсь выслушивать нытьё и терпеть капризы глупого ребёнка: одна жалоба — и можешь забыть о том, что я согласился тебя учить.
— Огромное спасибо, Камази-сенсей, — я снова низко поклонилась, на что старик раздражённо замахал руками.
— Вот ещё чего придумала! Я же сказал, зови меня дедушка Камази и точка, — недовольно выдал он, и уже тише, как бы для себя, добавил, — и зачем только я на всё это согласился? Она ж совсем ребёнок ещё…»
В тот вечер я впервые в этом мире обрела наставника и… друга? Не знаю… но одно могу сказать точно: дедушка Камази стал для меня одним из немногих, с кем мне не приходилось «играть».
Именно сидя в его каморке, я впервые за долгое время смогла ощутить себя не Чинацу-химэ из Юки-ичизоку, не младшей дочерью главы клана, а просто… Чи. До этого момента я и не предполагала, как сильно давил на меня мой нынешний статус. Сама того не осознавая, я загоняла себя в жёсткие рамки приличий и традиций, по мере необходимости снова и снова надевая на себя маску сиятельной госпожи. Примеряла роль прилежной ученицы. Играла любящую дочь перед совершенно чужими мне людьми.
Я так хорошо притворялась, что даже смогла убедить саму себя в искренности собственной улыбки. И лишь сидя в тесной коморке дедушки Камази, слушая его рассказы, я осознала, насколько сильно устала. А осознав, смогла отпустить.
***
Когда я, наконец, вернулась в свою комнату, было уже около полуночи. К этому моменту особняк стоял на ушах. Слуги бегали как угорелые. В поисках химэ они перевернули каждую подушку, заглянули под каждый куст и как раз спорили, докладывать ли сначала Соре-химэ, или не теряя времени бежать к Кэйташи-сама.
Мэй, поднявшая переполох, вся в слезах умоляла старшую служанку пощадить её голову и не докладывать господам, дескать юная химэ не могла уйти далеко, да и «что с ней могло приключи-иться-я». К тому моменту, как я появилась, она, кажется, была готова заключить сделку с Шинигами, лишь бы всё обошлось.
При виде меня она зарыдала ещё пуще, и стала лепетать что-то про то, как она волновалась и как рада, что я, наконец, нашлась. Старшая служанка, глядя на это, тяжело вздохнула и приказала двум слугам отвести дурёху-Мэй домой. После чего отпустила оставшихся работников и, бормоча при этом что-то про óни, насылающих безумие, сама повела меня спать.
На этом бы всё и закончилось, если бы очередному инициативному «умнику» не взбрела в голову мысль сообщить обо всём моей ка-сан. И понеслась!
От новости о том, что её дочь пропала, ка-сан потеряла сознание. Слуги в панике вызвали лекаря. Разбуженный посреди ночи ирьенин после проведённого осмотра не нашёл ничего лучше, чем послать слугу к главе. Кэйташи-сама, вырванный из постели известием, что его наложнице вдруг стало плохо, почему-то решил, что речь идёт о Сузумэ. За последние дни эта женщина порядком извела ему нервы своими вздохами и причитаниями о несчастном малыше Хидики, и у мужчины, принявшего ночную побудку за продолжение дневного концерта, лопнуло терпение.
Никого не слушая, он ворвался в покои Сузумэ-сама, где обнаружил сонно позёвывающую наложницу. Живую и здоровую. Окончательно взбешённый, Кэйташи наорал на женщину, обвиняя её в очередной выходке, а та в свою очередь, прекрасно зная, что в этот раз она точно не причём, закатила мужу фееричную истерику. Спустя час криков и слезливых причитаний, когда мужчина уже раз десять успел пожалеть о том, что на свет родился, а Сузумэ, наконец, чуть успокоилась, выяснилось, что красавица никого не посылала и точно, не стала бы беспокоить «достопочтимого мужа» без причины. После чего невинно предположила, что, возможно, плохо стало третьей наложнице, которая так страдает в разлуке со своим малышом, что теперь вот… совсем сил лишилась!
Оглядевшись и так и не найдя слугу, принёсшего дурную весть, — тот предпочёл благоразумно исчезнуть из поля зрения разъярённого главы, — то-сан плюнул на всё, и направился к Хотару-сан. И Сузумэ-сама естественно помчалась следом.
Перед дверью Кейташи-сама, помня о предыдущем опыте, притормозил и, дождавшись предупредительного слугу, степенно вошёл в покои. Хотару-сан была бледна, заплакана, но в целом здорова и явно не ожидала его визита. Что и подтвердила, ответив на пару вопросов, в свою очередь тихо поинтересовавшись столь поздним приходом мужа. После чего вся честная компания, включавшая в себя теперь ещё и Хотару-сан, направилась к Мисаки.
Ка-чан к тому моменту пришла в себя и как раз порывалась отправиться выяснять, что с её драгоценным ребёнком!? Поинтересовавшись у ирьенина, как у самого дееспособного пользователя чакры, может ли он ощутить источник её дочери, и получив отрицательный ответ, она сорвалась. Не желая больше никого слушать, Мисаки с невиданной силой для измученного болезнью тела вырвалась из рук медика и направилась к дверям. Где и столкнулась с ранее описанной процессией.
Увидев Кэйташи, она на несколько секунд застыла, осознавая происходящее, а затем кинулась к мужу и безудержно зарыдала. Не сумев ничего разобрать в женских всхлипах то-сан тяжело вздохнул. Оглянувшись и придя к выводу, что в этот раз явно пришёл куда следовало, он обратился к рядом стоящему ирьенину.
Тот в свою очередь пояснил, что у Мисаки-сан случился сильнейший нервный срыв, отягченный текущей болезнью. Госпожа была обеспокоена пропажей дочери и порывалась идти её искать. Даже просила его почувствовать очаг чакры ребёнка, на что он в силу отсутствия личного знакомства с маленькой химэ был не способен.
От этих новостей Кэйташи в очередной раз за эту ночь схватился за голову. Постаравшись настроится на чакру младшей из своих дочерей и обнаружив небольшой огонёк где-то в восточной части дома, он направился туда.
Я уже видела десятый сон, когда вся эта делегация ввалилась ко мне в комнату. Ещё бы! Может в этом мире ещё не придумали механических часов, но мой внутренний хронометр подсказывал, что время явно приближалось к двум часам после полуночи. Разбуженная, я осоловело моргала, пытаясь понять, что вообще происходит. И лишь чуть придя в себя и осознав, кто находится у меня в комнате, поняла, что глубоко-о влипла!
***
Смотря на всё это месяц спустя, мне откровенно смешно вспоминать всю ту неразбериху, которая сложилась из ряда совершенно нелепых совпадений. Но, как говорится, «случайности не случайны»!
В процессе выяснения всех обстоятельств, всплыла история отношений Мэй-тян. Девчонке сильно досталось за её выходки с тайным проходом, однако Сузумэ-сама вступилась за свою протеже, и, вместо положенных сорока палок, служке достались всего двадцать. После чего та покинула особняк, переведённая на какие-то другие работы внутри деревни. Насколько я знаю, старейшины одобрили её отношения с тем пареньком, и на прошедшую Танабату была проведена их помолвка. Воистину, как сказала на это ка-сан, браки свершаются на небесах!
Остальным слугам тоже порядком досталось. К сожалению, найти «крикуна», устроившего весь этот переполох так и не удалось: ка-сан не смогла вспомнить лицо того человека, который сообщил ей о моей пропаже.
Мисаки сдала. Ночное происшествие, как между собой окрестили его сплетничающие слуги, сильно подкосило её и без того хрупкое здоровье. Улучшения, наступившие с приходом лета, резко сошли на нет, и она всё чаще заходилась в очередном приступе кашля. Ирьенины практически поселились у её постели, и я старалась как можно чаще её навещать.
В ту ночь во мне словно что-то дало трещину. Глядя в глаза этой женщины тогда, я ни за что на свете не смогла бы назвать её Мисаки. Ка-сан. Мама. И только так!
Будучи Риточкой Беловой, я рано потеряла мать. Она умерла, когда мне не было и года, и я так и не успела к ней привязаться. В той жизни, ещё будучи маленькой девочкой, я нередко с грустью смотрела на детей, гуляющих со своими мамами. По-детски завидовала и хотела, что бы и у меня было так же. И глядя тогда в её заплаканное, но такое счастливое лицо, я впервые сама, а не через призму восприятия малышки Чинацу, почувствовала, что она у меня есть. В то мгновение я без зазрения совести искренне называла Мисаки ка-чан, а между мной и маленькой химэ проросла ещё одна связующая нить.
В остальном же всё обошлось. Ото-сан, выслушав мою версию событий, даже не стал устраивать мне выговор, лишь заметил, что мне стоит уделять больше внимания и велел Соре-химэ позволить мне выбрать себе двух новых прислужниц, на что госпожа не стала возражать и…
— Чинацу-химэ… — прозвучал голос справа.
— …с вашего позволения, — дополнили слева.
— …мы пойдём! — завершили хором мои новые помощницы — близнецы Кику и Кими.