Игра в подкидного

Это было июньское утро, полное солнечного света, запаха кардамона и ворчания графа Фантомхайва из-за того, что его выдающиеся детективные способности простаивают вот уже вторую неделю. Заглушить бурчание лорда можно было только одним достаточно надежным для этого способом — предложить ему столько вкусной еды, чтобы рот был постоянно занят предназначенным ему самой природой делом. Чем Себастьян, собственно, и был озабочен, который день не отлучаясь из кухни. Отказаться от Михаэлисовых деликатесов смог бы только убежденный аскет, решивший костьми лечь, но уморить свою плоть, поэтому у графа наконец-то наметилось кое-какое мясцо на боках. Себастьян как раз заканчивал украшать кремом восьмифунтовый «Наполеон», когда у главного хода позвонили. Как выяснилось впоследствии, это звонила сама Судьба. На пороге стоял Клод Фаустус — в партикулярном платье и без очков, но с объемистым саквояжем. По выражению лица ни дать ни взять пятый Всадник Апокалипсиса — Отчаянье. Себастьяну стало даже любопытно. Со стороны парадной лестницы послышался стук трости о паркет. — А что тут делает вражеский агент? — граф Сиэль, как обычно, не тратил времени на бонтонные приветствия и разговоры о погоде, когда можно было ничем не рискуя нахамить. Клод сморщил лицо и потянулся во внутренний карман. «Достает столовые приборы!» — быстрее молнии мелькнула догадка в уме Сиэля, в то время как привычное присутствовать при демонических дуэлях на смертоносных вилках тело машинально спряталось за Себастьяна. Однако Фаустус всего лишь развернул носовой платок и промокнул выступивший на лбу пот. «Так-так-так — бледный как бумага, испарина, Себастьяна еще ни разу не ударил… Что-то здесь не так, — продолжал дедуцировать за надежной спиной Михаэлиса молодой Фантомхайв. — Может быть, он болен? Вот Транси и подослал его, заразного, чтобы у нас началась эпидемия. О, какое изощренное коварство! Но как, как они узнали, что я еще не болел ветрянкой…» — Гони его, Себастьян! — Сиэль настойчиво всовывал в руку слуги свою трость. — Ходят тут всякие, потеют в домах приличных людей, а потом в "Таймс" пишут, что эпидемиологическая ситуация в стране нестабильная! Вообще-то, хотя Себастьян недолюбливал Клода по причине нешуточной конкуренции в его лице, это не мешало Михаэлису оставаться с Фаустусом одной крови и корпоративных интересов, поэтому за поведение господина дворецкому было отчаянно стыдно. "Пороть бы его надо, — отлично понимал Себастьян, — но некому у нас, вот и растет ребенок сорняком". Иногда, застирывая по ночам кровь с фрака, испачканного во время очередной битвы зла со злом (обычный человек и представить себе не может, сколько кусков хозяйственного мыла уходило в семействе Фантомхайв именно на такие вот прачечные дела), Себастьян истово мечтал, что когда-нибудь, желательно в ближайший понедельник, в их доме появится строгая бонна с чеканным берлинским акцентом и тяжелой рукой, которая назначит Сиэлю в счет профилактики неврологических заболеваний холодные обливания в шесть часов утра, лечебное голодание на сельдерее три дня в неделю и заставит его выучить все формы неправильных немецких глаголов. Она появится на пороге морозной осенью, словно принесенная ледяным ноябрьским ветром, покажет рекомендательное письмо от самой королевы и успеет обжиться в поместье как раз к сроку, чтобы непревзойденно испортить воспитаннику втайне любимое им Рождество. Она будет носить корсет в рюмку и ботинки на высоких подкованных железом каблуках, стук которых можно будет услышать издалека и который начнет преследовать молодого лорда в самых жутких кошмарах. Сиэль будет умолять о пощаде, взывать о помощи, но дворецкий будет глух и нем, ибо даже демон ничего не в силах сделать с настоящей немецкой бонной. Но дни шли, мечты тускнели, а жизнь неизменно поворачивалась к Михаэлису только трудностями и плотоядной улыбкой Грелля Сатклиффа. Зная, что с Сиэлем спорить бесполезно, Себастьян взял палку и легонько постучал ею Клоду по колену. Дворецкого тоже немного начинало беспокоить, почему Фаустус до сих пор не выпустил в него ни одной паутинки и даже не попытался придушить. — Как вы можете! — выкрикнул Клод. — Я, потерпевший, пришел к вам за поддержкой и пониманием, а вы в меня палкой тычете. А я, между прочим, тоже все чувствую! Мне от дома отказали, а вы... вы...! Новости и впрямь были ошеломляющие. Фантомхайв опасливо выглянул из-за Себастьяна и окинул гостя критическим взглядом начинающего инквизитора. — Конкретнее, время — деньги! — бросил Сиэль, любивший подчеркивать свою мифическую занятость преуспевающего дельца, но никогда не могший устоять перед очарованием из первых рук услышать пикантную сплетню. — Может быть, не на пороге? — мягко ввернул Себастьян. Фантомхайв поразмыслил и согласился, что демонические новости предпочтительнее выслушивать сидя, а то мало ли что сообщат, и небрежным жестом пригласил всех проследовать в кабинет. — Ну-с, — Сиэль откинулся на спинку кресла, изо всех сил скрывая любопытство. — Излагай. Что привело тебя ко мне? За какие провинности тебя выставили вон? Пощупывал горничных или таскал сахар из хозяйского буфета? Рука Клода по привычке потянулась поправить на переносице очки — и замерла, не найдя офтальмологического аксессуара. — Мода, — таинственно обронил Фаустус, начавший вести себя увереннее с той минуты, как его официально пригласили войти. — Не понял, — Сиэль действительно ничего не понял, — при чем тут мода. Какое дело демонам до этого предмета? Тут графа, не сходя с места, и просветили, что, оказывается, самое что ни на есть животрепещущее. Представьте себе хорошего английского дворецкого. А теперь представьте себе демона, старающегося стать хорошим английским дворецким, — и перед вами предстанет воплощенный оплот неподвластности времени, незыблемости традиций, вкусов и привычек, выпестованных веками. А напоследок представьте себе всё это в беспощадных руках Алоиса Транси, который авторитетов не признавал. Повесть Клода была коротка и полна сдержанной боли. Ни у кого не оставалось сомнений, что у него действительно накипело. Вкратце камень преткновения был в том, что Алоис хотел заставить своего дворецкого носить одежду, Фаустусам категорически противопоказанную. Наиболее скандальные подробности он обходил смущенным намекающим покашливанием, а поскольку рассказ из одних таких подробностей и состоял, повествование почти целиком выглядело следующим образом: «И в то же время оно имело очертания, тысячи очертаний, столь кошмарных, что они бегут всякого описания. Это была какая-то бездна... пучина... воплощение вселенского ужаса! Это было неименуемое!» Сиэль и сам, благодаря стараниям своей портнихи Нины Хопкинс, был мучеником откутюр, поэтому рассказом Фаустуса проникся больше, чем можно было ожидать. К тому же граф обладал удивительно развитым для его лет воображением, а также достаточным опытом по части неудачных примерок, чтобы мысленно дорисовать едва намеченную недомолвками Клода картину. — Да ну, — после долгой паузы Фантомхайв даже не нашел, что сказать. — Соболезную... наверное. — Поэтому я пришел к вам — где нашлось теплое местечко одному демону-дворецкому, там и второй приживется. Должно быть, Клоду вправду пришлось вынести нечто невыразимое, если он не погнушался просить приюта у старых врагов. — Ну что ж, оставайся у нас на некоторое время. Ночлег отработаешь — Себастьян, мне кажется, в последнее время плохо справляется. Ленится готовить для меня безе со сливками. Фаустус поцокал языком, выражая солидарное неодобрение подобной распущенности своего коллеги. Себастьян фыркнул — очередные социальные эксперименты милорда, никак ему неймется, чтобы не столкнуть лбами взрослых. — Пройдемте, коллега, — уж он-то не собирается поддаваться на провокации, — у нас на чердаке есть уголок, который словно создан специально для вас — темно, тихо, много мух, есть где раскинуть паутину без ущерба для идеальных порядка и чистоты во всех остальных комнатах поместья. Так в доме Фантомхайва стало на одно дрессированное зло больше. И все завертелось… Сиэлю Фаустус понравился — никаких тебе заигрываний, никаких намеков с полуулыбкой, а еще Клод никогда не комментировал в кулачок действия графа и не настаивал (ура-ура!), чтобы тот занимался приготовлением уроков: он молча забирал учебники и прописи и приносил Сиэлю готовые сочинения и решенные уравнения с найденными неизвестными. Наконец-то Фантомхайв ощутил, что это он имеет дворецкого, а не наоборот. С Себастьяном в этом никогда нельзя было быть уверенным. Фаустус был прям, суров, дисциплинирован, педантичен, немногословен, собран, серьезен, незаметен, непоколебим, тактичен. Словом, ничем, кроме своей видовой принадлежности к профессии, не напоминал Михаэлиса. На Фаустуса можно было положиться, это Сиэль сразу понял, причем положиться без всяких там задних смыслов. Тактика поведения Клода, простое как все гениальное, была разработана с учетом того, на ком она должна применяться — а именно на детях. Поэтому Клод потакал, баловал, разрешал, развлекал и улещал. Для него не существовало запретных приказов: хочет господин устроить игру в индейцев в гостиной — Фаустус за полчаса насаживал в комнате кактусы и секвойи, на секвойи взгромождал пум и оцелотов, и только размеры помещения и кулак Себастьяна, сложенный на международном языке глухонемых во фразу: «Только попробуй, дрянь такая!» не позволяли Фаустусу доставить племя краснокожих для совершенного правдоподобия. Себастьян не понимал, как Клоду удается везде поспеть первым — и накормить Сиэля с ложечки, и пришить оторванный глаз его любимому кролику, и расклеить по всему Лондону карикатуры на лорда Рендилла. Даже для демона это было чересчур энергичным поведением, и Михаэлис, несмотря на свое обыкновение воспринимать все с юмором, начинал закипать. Хозяин просто не нахвалится Клодом: Фаустус тут, Фаустус там, Фаустус в кухне, Фаустус сделал покупки, Фаустус провел аудит компании «Фантом» и сэкономил на налогах, Фаустус сделал ремонт в поместье, Фаустус перекопал грядки на огороде, Фаустус бьет чечетку, а Себастьян не умеет… Последней каплей, по закону жанра, стал предмет сугубо бытовой и безобидный, на который никогда бы не пало подозрение в преступных намерениях развязать войну между дворецкими. За обеденный стол глава рода имел обыкновение садиться в кафедральном молчании. Когда можно заказать демоническому шеф-повару содержание любой поваренной книги от сих до сих, слово "трапеза" начинает обретать совсем иной смысл — как правило, обед Сиэль начинал предвкушать с самого утра. А с тех пор, как в доме из-за появления Фаустуса стало не продохнуть от соревновательного духа, каждое посещение столовой превращалось в незабываемое пищевое паломничество. Фаустус услужливо отодвинул для графа стул, побренчал (третий звонок перед началом спектакля) серебряной крышкой блюда, склонился к уху Фантомхайва и сладострастно шепнул: — Я хотел бы предложить вам на пробу шоколадный чизкейк моего собственного изобретения. Себастьян тут же откликнулся: — Лучше бы не уточнял — как можно после такого признания позволить господину есть что-то, что родилось в Паучьем кулинарном воображении. И кстати, вот тут пятнышко на тарелке. Зря ты перестал носить очки, зрение-то уже не то, что в молодости. Дворецкий язвил напрасно, ибо у Фантомхайва было незыблемое правило — сладкое не должно пропадать втуне, если оно не подгорело, не прокисло и не зачерствело. Кроме того, если заказать Себастьяну другой десерт, его приготовления придется ждать целых семь минут. Можно и не выдержать. "Когда я ем — тогда я ем, ясно?!" — любил повторять Сиэль с тех пор, как у него в доме завелся идеальный дворецкий, и пресные английские каши и овощные пюре уступили место гурманскому разгулу. Десерт был неожиданно вкусен. Даже весьма. И весьма. И весь... Если бы кто-то из взрослых удосужился объяснить кое-что Сиэлю, он бы знал, что такое блаженство называется экстазом и что получать его от еды в общем-то не принято, позже это может перейти либо в хроническое ожирение, либо в мужские комплексы на нехорошей почве. Но взрослых у Сиэля не было, поэтому он скоропалительно решил, что обрел величайшее счастье на земле. Прожевывая с просветленным видом чизкейк, граф думал о том, что за такое можно было бы вторично продать душу по сниженному курсу, и не замечал ни настороженного блеска в глазах Фаустуса, ни добродушно-кровожадного прищура Себастьяна. У последнего внутри все клокотало и пузырилось: одно дело — забрать себе скучные ежедневные обязанности по обслуживанию дома и хозяина, и совсем другое — покуситься на единственную абсолютную монополию, рычаг власти и орудие манипулирования. Сколько всего можно было уговорить совершить Сиэля Фантомхайва за птифур или тирамису! Погулять с леди Элизабет, заняться утренней гимнастикой, выучить монолог Гамлета на языке оригинала — только успевай ставить задачи. — Господин ест только мои десерты, — вдруг в полнейшей тишине произнес Себастьян таким угрожающим тоном, что сам себя немного испугался. Сиэль заговорил лишь тогда, когда не осталось ни крошки пищи богов, но дальнейшее показало, что лучше бы он продолжал жевать. — Отныне за сладкое отвечаешь ты, Клод. Мелодично звякнуло фамильное серебро Фантомхайвов, появляясь из потайного кармана фрака: — Вот он мне сейчас за него и ответит... Граф, словно арбитр, примирительно поднял ладонь: — Он готовит лучше, — с губ Сиэля не сходила радужная улыбка сытого человека. — Тебе бы следовало у него поучиться. — Что, ставить его в пример мне? Он еще и паутины плести не научился, когда я уже истребил черным мором треть Европы. Все демонологи мечтали вызвать именно меня, записывались в очередь на полстолетия вперед! По сравнению со мной он сосунок. По мере того, как с языка Фантомхайва исчезал вкус шоколада, его настроение возвращалось к своему обычному состоянию. — Хм, а я что-то никогда не задумывался над тем, что ты уже пожилой демон. То-то я смотрю, ты в последнее время сдавать начал: не успеваешь ничего, брюзжишь, перепады настроения. Ценю твои прежние заслуги, но надо двигаться дальше, мир на месте не стоит. Двадцатый век наступает, и в этом веке нужны демоны со свежими силами, помобильнее, поприспособленнее. Как Клод. Себастьян мысленно начал считать до шестьсот шестидесяти шести. — Я хотел отправить тебя за свой счет в Баден-Баден, на курорт, отдохнуть годок-другой, а ты господской милости не ценишь, получается? Михаэлис успел дойти до начала второй сотни. — Я всегда считал нездоровую конкуренцию среди персонала лучшим двигателем хозяйственного прогресса. Незаменимых у нас нет, — отчеканил Фантомхайв. — Функции и режимы-то у всех демонов одинаковые, только отделка фасада отличается. Кстати о последнем — когда ты уже пострижешься, нигилист? Тетушка Миддлфорд постоянно делает мне замечания насчет твоей прически, утверждает, что дворецкий — отражение хозяина, и что если ты такой неблагонадежный на вид, то она сомневается, отдавать ли свою дочь в нашу семью. Можно сказать, ты ставишь под удар мою помолвку. Нет, это уже было выше понимания Себастьяна — придирки придирками, но если уж помолвка с леди Элизабет и могла бы сорваться, то отнюдь не из-за чересчур длинных волос слуги. Вообще-то у Михаэлиса есть и другие, куда более провокационные, части, и если господин позволит себе продолжать в том же духе, дворецкий не постесняется пустить эти части в дело. Они смотрели друг на друга, и каждый понимал, что Рубикон перейден. Последнее слово по закону было за Фантомхайвом. Шестьсот шестьдесят четыре… Клод со стуком опустил крышку на блюдо. Сиэль скривил уголок рта, как делал всякий раз, когда находил нетривиальное, по его мнению, решение: — Вот тут мне кстати напоминают, что Алоис Транси временно остался без дворецкого. Слушай мой приказ: отправляйся служить Транси! Шестьсот шестьдесят пять… Шестьсот шестьдесят шесть. — Да, мой лорд!