Ведьмино отродье (hag born)

      Ко входу в гостиную Равенкло пришлось подниматься по длинной винтовой лестнице, похожей на ту, что вела и к их гостиной, и они порядком запыхались, кроме Элайн и Гарри. Сам Гарри списывал это на тренировки, которые против его воли устраивал ему кузен Дадли, а кто тренировал Элайн, он не знал.        Наконец, они оказались перед высокой дверью из темного дерева, украшенной бронзовым дверным молотком в форме орла. — Подождите здесь, — сказала Элайн, ударив в молоток, — я быстро. Не стоит привлекать внимания. — Приветствую тебя, дитя Ровены, — сказал бронзовый орел, — ответь на вопрос, коли хочешь войти. Что у слона длиннее чем хобот? Гермиона бросила на неё смущённый взгляд и слегка покраснела. — Сопли, — ответила Элайн и, взглянув на Гермиону, сокрушенно покачала головой, — Всё-таки ты напрочь испорчена магглами, девочка моя. Дверь открылась, и Элайн скрылась внутри.       Через какое-то время она снова появилась, внешне никак не изменившись, все с той же сумкой на плече, и они отправились в путь к коридору на третьем этаже. Путь этот отнял у них много времени — шли они с осторожностью, поминутно оглядываясь, высовываясь из-за угла, прежде чем продолжить движение, обновляя чары Немоты на обуви и даже наложив их на всю одежду на всякий случай, чтобы не шуршала.       В конце концов они все же оказались перед заветной дверью на третьем этаже. Элайн вытащила кротту и обернулась к друзьям. Гарри, с бешено колотящимся сердцем, достал палочку и взялся за кольцо, заменявшее ручку двери. — Алохомора! — произнес он и дернул поддавшуюся его руке дверь. Та распахнулась. Все инстинктивно отшатнулись назад.       В полутемном, при этом без единого окна или источника света, помещении, прямо посреди лежал колоссальных размеров многоглавый пёс, сложив свои головы на лапы. Каким бы огромным не был встреченный ими осенью тролль, он был бы все равно что обычный человек рядом с коровой в сравнении с этим чудовищем. Цербер поднял одну из своих трех, как они заметили, голов и подслеповато уставился на них, принюхиваясь. Элайн шагнула вперед, не переступая, впрочем, через порог — судя по размеру цербера, через дверь он бы не пролез. «Наконец-то двери правильного размера», — подумал Гарри, — «интересно, как его туда запихнули? Расширили дверь магией, а потом вернули обратно, или она изначально была такой же по-дурацки большой, как в туалете, а теперь ее сузили? Или ни то, ни другое, а там, позади есть еще один проход?»       Элайн провела рукой по струнам — те откликнулись мелодичным звоном, прозвучавшим в ночной тиши как набат — и запела тихим низким голосом: Мохнатый шмель — на душистый хмель, Мотылёк — на вьюнок луговой, А цыган идёт, куда воля ведёт, За своей цыганской звездой!       Гарри мог бы поклясться, что петь и играть Элайн стала гораздо лучше. Может, тому причиной была более простая мелодия, может, чудовищный пёс был более благодарной аудиторией, чем уставший и голодный мальчик, но голос ее звучал чарующе. Гарри слушал странную песню о судьбе цыганской пары, забыв обо всем на свете.        В чувства его привело лишь грубое потряхивание за рукав от Гермионы. — Что вы стоите как олухи, — сердито и, как показалось Гарри, с ноткой зависти, прошептала она. Гарри огляделся. Его друзья стояли с той же самой отрешенностью, глупо улыбаясь, как, видимо, только что делал и он. Цербер лежал, снова сложив на лапы свои огромные головы, и громко и мирно сопел. Элайн уже вошла внутрь, бесстрашно разглядывая пса. Лишь Гермиона не поддалась влиянию голоса Элайн и выглядела сердитой. — Мы что, сюда песенки пришли послушать? — шипела она, тряся Рона и Невилла. «Красиво поют хаги,» — подумал Гарри, перешагивая вместе со всеми через порог, — " У тетки Элайн тоже был очень красивый голос. Наверное, отцу Элайн это в них и понравилось.» Он оглянулся на Элайн. Та, стоя на цыпочках и, вытянув руки, осторожно срезала ножом шерсть с могучего плеча цербера. Затолкав целую пригоршню ее себе в сумку, она присоединилась к остальным, столпившимся у люка в полу. — Вот то, что охраняет этот пёс, — произнесла Гермиона, — интересно, что там? — Философский камень или то, что должно его изображать, — сказал Рон поучающим тоном, — Что еще там должно быть?!       Гарри не мог больше сдерживать своего любопытства, которое рвалось и просилось наружу, словно зелье Невилла из котла. Он поднял крышку люка. Лаз встретил их непроглядной тьмой. Гарри зажёг Люмос и осторожно посветил внутрь. Кажется, он все же видел дно глубоко внизу — черное, мглистое и слабо шевелящееся. — Что это за дрянь? — спросил Рон, в свою очередь заглядывая внутрь. Гарри попробовал метнуть вниз несколько Люмосов, но они мгновенно гасли, стоило им коснуться дна, а в быстрых всполохах он ничего не видел кроме смутного переплетения чего-то черного. — Зачаруй Люмосом платок, — посоветовала Элайн.       Совет был немедленно исполнен, и ярко светящийся кусок ткани, кувыркаясь, полетел вниз. В его свете они увидели серовато-черные гибкие плети и длинные широкие листья какого-то гигантского растения, целые заросли которого образовывали сплошной ковер далеко внизу под люком. С едва слышным шипением листья яростно забились, пытаясь отползти от светящейся ткани, которая проскользнула меж переплетенных побегов и исчезла во мгле куста. — Это Дьявольские Силки! — воскликнул Невилл, — Они есть в справочнике. Да и в теплицах их тоже выращивают. Они растут в пещерах и душат тех, кто забрел туда. Но боятся солнечного света. Я читал… — Будем знать, к кому обратиться с Травологией, — сказал Рон, одобрительно стиснув плечо Невилла, — Была бы у нас метла, можно было бы спуститься вниз, не приближаясь к этим Силкам. — Знаешь, — сказал Гарри, глядя вниз, — что-то мне совсем не хочется туда спускаться. Свет-то у нас не сильно солнечный, а эта трава, выходит, е́го боится. Удавит эта штука нас как котят. — Инсендио! — выпалила Элайн, ткнув палочкой в люк. Вспышка пламени на мгновение растеклась по широкому черному листу и погасла, в то время как растение снова забилось, рванувшись прочь от вспышки, намного более активно, чем от светящегося платка. — Огня оно боится больше, — с удовлетворением заметила Элайн, жестокосердно улыбнувшись, — Я же говорю, Гарри, надо доставать бензин. Тут полканистры бы хватило. — Вы что, собираетесь принести в школу бензин? — возмущенно зашипела Гермиона, косясь на безмятежно сопящего в нескольких шагах от них цербера, — Чтобы сжечь это несчастное растение? — Вообще-то он нужен нам, чтобы жечь инферналов, — ответил Гарри, и в ответ на недоуменный взгляд пояснил, — Ну, зомби, восставший мертвец. — Откуда в школе восставший мертвец? — яростно прошептала Гермиона. — Если ты попадешься Темному колдуну, у него как раз появится один, мелкий и лохматый, — сказала Элайн, — Ну всё, насмотрелись — теперь валим отсюда.        Они покинули обитель Пушка и снова побрели по темным коридорам, растянувшись длинной кавалькадой. — Красивая песня, — шепнул Гарри Элайн, пристроившись у ее плеча, — мы чуть сами не уснули вместе с Пушком.       Гарри считал это хорошим комплиментом, но Элайн лишь огорчённо вздохнула. — То-то и оно, — с ноткой досады ответила она, — Не трепись только. Может, эта маггла не вспомнит… Взрослею я, значит. Тетки так и говорили.       Гарри не видел ничего плохого в том, чтобы повзрослеть. Это решило бы многие проблемы. Элайн и в самом деле слегка вытянулась — летом она казалась ему чуть ниже и щуплее его, а теперь практически сравнялась с ним в росте. Но, кажется, сама она ничего хорошего в этом не видела, потому он пожал плечами и тихо угукнул. Хорошо бы тоже выучиться петь и играть, подумал он, ну или хотя бы уметь добывать музыку; это оказалось неожиданно полезным умением в волшебном мире. Ему стало интересно, можно ли воспользоваться маггловским магнитофоном. Это выглядело гораздо более реалистичным решением, чем научиться играть. При условии, что у тебя есть деньги, разумеется.       Внезапно Элайн, шедшая впереди, дернулась и резко остановилась. — Кошка! — произнесла она, указывая во тьму коридора перед ними. Гарри вперился в темноту, тщетно пытаясь высмотреть хоть что-то. — Ты уверена? — с сомнением произнес Рон, — я не…       Из темноты раздалось призывное мяуканье, развеяв все сомнения. — Что там, моя дорогая? — раздался издалека противный скрипучий голос Филча, и они услышали далекие шаркающие шаги. Кошка снова призывно мяукнула, на этот раз уже ближе. — Бежим! — сказал Гарри, мозг которого начал яснее соображать, как всегда в такие моменты. «Охота на Гарри началась», — подумал он про себя, — «Как в старые добрые времена. Только вместо старины Дадлика — одержимая кошка. Проклятье!» И послал Люмос в пол, метясь в кошку и стараясь накрыть как можно бо́льшую площадь. Блеснуло белесое свечение, как будто в коридоре разлили жидкую Луну.       На противоположном конце широкой светящейся кляксы он разглядел кошку, испуганно бегущую прочь от неожиданной вспышки. «Ага!» — радостно подумал он, припустившись вскачь вслед за друзьями. Добежав до развилки, он остановил остальных. Короткий путь вел к месту, где Филч мог перехватить их, срезав себе путь, и он убедил остальных идти другой дорогой. Они наколдовали по опасному проходу пару пятен света, чтобы создать впечатление, что пошли именно этим путем, а сами развернулись и отправились в обход через боковые галереи.       Какое-то время они шли по хорошо знакомым местам, потом пошли коридоры, в которых они не были, и пришлось довериться чувству направления. Ныряя в двери и скрытые тоннели, Гарри вывалился наконец, смахивая с лица паутину и чертыхаясь, в большое помещение, вдоль стен которого были расставлены доспехи и вывешены гобелены, изображавшие сцены битв и пиров. Огромное блестящее пятно на стене привлекло его внимание, и он подошел поближе. Остальные шагали следом, по одному входя в зал. — Смотрите! Что это? — Гарри стоял, вытянувшись, перед огромным, слабо различимым в полутьме металлическим кругом, висящим на стене, похожем то ли на толстый диск, то ли на очень короткую цистерну. — Тод-лоуэри — сказала Элайн, подходя поближе и став рядом, — или Угрюмый Тод. Боевой бубен гоблинов. — Боевой бубен? Это оружие? — Нет, они использовались, чтобы подавать сигналы в битве. Люди трубили в боевой рог, гоблины отбивали сигналы в такие вот штуки, — Элайн задумчиво смотрела на потемневший от времени металл, покрытый едва различимыми замысловатыми инкрустациями, — Ну и другие волшебные расы тоже. Но это — гоблинская вещь. Хватаешь одной рукой ребенка, другой — что подвернулось ценного, и бежишь вот так, под завывание рогов или грохот тодов. — Куда бежишь? — тихо спросила Гермиона. — И зачем? — добавил подошедший Рон. — Куда глаза глядят, — так же тихо ответила Элайн, — но можно и не бежать. Должен же был кто-то остаться, чтобы задержать тех, кто приходил. — А кто приходил? — спросила Гермиона. — Колдуны, гоблины, великаны, пикты, римляне, данны, норманны… — негромко произнесла Элайн, а затем добавила уже обычным своим слегка насмешливым тоном, — тебе обязательно всех перечислять? Рон протянул руку и провел пальцем по тусклой поверхности, отливающей серебром в неверном лунном свете, нашедшем себе путь сквозь высокие стрельчатые окна замка. Послышался металлический шорох, и старый барабан откликнулся тихим, на грани слуха, потусторонним гудением, словно в глубине древних стен проснулся недобрый осиный рой. Гермиона испуганно схватила его за рукав и оттянула прочь. Вот он — висит на стене, Полон своих дум. — размеренным речитативом произнесла Элайн, глядя перед собой невидящим взором, — И сердце моё оживает во мне Бум.Бум. Бум Музыку страха, музыку горя, Музыку буден В сердце колдуньи опять воскрешает Заброшенный бубен. И против горестей, и против хворостей, Против людских дум Рад был он биться Рад был стараться Бум. Бум. Бум. — Это…стихи? — Да… — произнесла Элайн, приходя в себя и отворачиваясь от древнего куска металла, — пойдемте. — Старые? — Да уж не молодые, это точно. Пойдемте, — повторила она уже настойчиво. — А что использовали волшебники? — - спросил Гарри, оглядываясь на висящее на стене безмолвное теперь свидетельство былых битв, — Рог или тод? — Сонорус, — отрывисто бросила Элайн, — чары усиления голоса. Слышал, как Дамблдор громко вещал на пиру? — Ага, — сказал Рон, — это было круто. И они пошли дальше. Поплутав немного, они вышли наконец к подножию башни Равенкло, попрощались с Элайн, и отправились в свою.       Гарри шел в окружении верных товарищей и гордо поглядывал по сторонам. Ему казалось, что еще никогда он не ощущал себя таким живым, а жизнь свою — такой насыщенной и яркой (пусть вокруг и было темно, это была яркая, насыщенная тьма). И Рон, довольно улыбавшийся рядом, и Невилл, разом избавившийся от неуверенности и сторожко смотревший вперед, и даже Гермиона, серьезно шагавшая плечом к плечу с ними, кажется, считали так же. «Как вкусно пахнет замок, мерзлой пылью и стылым камнем — будто самим колдовством» — мысленно говорил он себе, — «До чего же чудесна ночь, Мерлин меня отпинай!»