Ещё одна жизнь

— Ливия, я прошу тебя, останься с нами на несколько дней, — стала уговаривать её мать прямо с порога. — Мама, ты же знаешь, что я не могу, — начала было Ливия, но мать махнула рукой. — Ерунда! Я пошлю раба сказать, что ты заболела, — мать произнесла голосом, не терпящим возражений. — Наш лекарь осмотрит тебя и подтвердит это. Ливия улыбнулась. Возможно, провести пару дней в доме родителей было неплохой идеей. Она знала, что перестала являться частью своей семьи с тех самых пор, как верховный жрец увел её от отца в ходе обряда — но, если честно, в нынешнее время почти все жрицы считали это не более чем формальностью и не прекращали любить и посещать членов своих семей. Ливия пару раз была в доме у родителей Кассии — её поразила веселая и непринужденная атмосфера, царившая там. Хотя некоторые шутки, как ей показалось, были на грани оскорбительных, но ей стало понятно, откуда у девочки столько свободомыслия. Совсем не так было в её собственной семье… — Нам нужно поговорить, — заговорщически сказала Туллия, и Ливия вздохнула. Мать, как обычно, хочет какой-то услуги для себя или для сына. — Это касается Маркуса. Так и есть. Ливия с трудом скрыла разочарование. Каждый раз, когда она думала о том, что мать хотела просто побыть с ней, не имея корыстных интересов, это оборачивалось все тем же. «Но ведь так происходит во всех семьях» — с грустью подумала Ливия. Все стремятся к успеху, все корыстолюбивы и просят замолвить за них слово перед вышестоящими. Влияние весталок велико, неудивительно, что члены их семей пытаются пользоваться этим в своих интересах. А Маркус неплохой политик, и он всегда благодарен сестре за любое содействие его карьере. Но почему-то сегодня эти мысли не звучали так убедительно в её голове, как прежде. Зачем она продолжает приходить сюда, зачем позволила матери убедить её остаться? Ей захотелось вернуться к себе и вновь погрузиться в чтение тех текстов, которые она нашла в день встречи с Маттиасом. Впрочем, возможно, Маркус что-то знает об этом? Иногда ей казалось, что её брат знает обо всём, что происходит в империи. Ливия спустилась вниз, на первый этаж, и подошла к бассейну в середине атриума. — Ливия! — Раздался голос брата. — Я и не знал, что ты здесь. Приветствую тебя. Он коснулся губами её щеки и оглядел её. — Ты прекрасна как никогда! Как проходят твои дни? Она улыбнулась. — Всё по-прежнему, ты же знаешь. Что может поменяться в доме Весты? — Она задумалась, закусив губу, и добавила: — Хотя ты прав. Я хотела спросить тебя кое о чём. Она оглядела атриум. Вход в таблиний закрыт — отец, скорее всего, принимает посетителей. Вряд ли их здесь услышат, но всё же ей не хотелось оставаться на виду у всех, поэтому она увлекла брата в перистиль — внутренний сад дома. Ливия любила это место — созерцание растений, вдыхание ароматов цветов всегда приносили ей радость. Вот и сейчас она с удовольствием прошлась по дорожкам сада, прежде чем задать интересующий её вопрос: — Маркус, скажи… Тебе что-нибудь известно о том, кто такой Иисус? Он изогнул бровь. — Кажется, это лидер той христианской секты, которая сейчас наводит смуту в Риме. Ты ведь слышала о христианах, Ливия? Она кивнула. Иудейская секта, набирающая всё большую популярность в империи. — Не так много. Слышала, они довольно малочисленны и не представляют собой угрозы. Ей хотелось, чтобы Маркус подтвердил это, но вместо этого брат стал посвящать её во всё большие подробности — об ужасных оргиях, кровавых жертвоприношениях, отказе поклоняться римским богам… Ливия слушала и ужасалась. Нет, это не могло быть правдой. Тот незнакомец вовсе не выглядел чудовищным. Уж наверняка боги наградили бы его уродливой внешностью, отражающей внутреннее уродство. Но он был красив, и глаза его были добрыми. И этот взгляд… поэтому она и не позвала никого, а просто позволила ему уйти — пронзительный взгляд этих темных глаз, казалось, видел её насквозь. Маркус закончил свою речь, и они уже вернулись в атриум, а Ливия всё ещё была под впечатлением от его слов. Ширма, закрывающая вход в таблиний, отодвинулась, и Ливия увидела — нет, почувствовала — обжигающий взгляд знакомых глаз. Она словно оцепенела. Это же он! Казалось, они оба застыли, ошеломлённые. Молчание нарушил отец, вышедший ей навстречу. Он приветствовал её, поцеловав в щёку. — Ливия, я рад тебя видеть! Он перевел взгляд на Маттиаса. — Моя дочь, Ливия, жрица Весты, — горделиво сказал он, представляя её так, словно выставляет напоказ свое самое драгоценное сокровище, на которое тот и смотреть недостоин. Как будто её одеяние недостаточно говорило о её статусе! Длинное белое платье, покрывало жрицы на голове — неудивительно, что перемена должна была показаться ему разительной, если он вообще мог узнать её. Но он её узнал, она в этом была уверена, посмотрев в его глаза — потрясенные, неверящие, и внезапно ей захотелось, чтобы этого ничего не было, чтобы она была кем-то ещё. Обычной дочерью из богатой семьи. — Приветствую тебя, прекрасная Ливия, — учтиво сказал он с небольшим поклоном. Она сделала шаг назад и вопросительно взглянула на отца. — Маттиас пришел просить о делах, связанных с торговлей, — сказал отец. — Впрочем, тебе вряд ли интересны наши обсуждения. — Отец, я собирался кое о чем поговорить, — вмешался Маркус, и Ливия, извинившись, оставила их, поспешив скрыться в перистиле. Она бродила по дорожкам, любуясь садом, который умелые руки раба-садовника превратили в настоящее произведение искусства, когда услышала торопливые шаги и оглянулась. Конечно, кто еще мог следовать за ней? При солнечном свете он выглядел еще более красивым — тёмные мягкие волосы, правильные черты лица, а глаза… хотелось просто стоять и глядеть в их глубину. Интересно, если бы боги не определили её судьбу, если бы она стала замужней женщиной… будил бы её муж в ней чувства, подобные этим? Она не знала. — Почему ты не сказала, что являешься жрицей Весты? Она удивлённо подняла на него глаза. Как он смеет говорить так, словно обвиняет её в этом? Как он вообще смеет подходить к ней? В его взгляде не было ни страха, ни трепета перед её статусом. И это злило её. А ещё то, что в его взгляде, всё ещё сохранившем следы удивления, читалось сожаление. Ей захотелось уязвить его. — Потому что не сочла это нужным. А ты… ты христианин! — Бросила она ему в лицо обвинение. — И что же ты знаешь о христианах? — слегка улыбнувшись, спросил он. — Вы едите человеческую плоть! Приносите в жертву младенцев! Отравляете колодцы и устраиваете пожары! И развратные оргии! Его взгляд погрустнел. — Ты веришь всем этим нелепым слухам? — Вы… вы подрываете величие Рима, отказываясь поклоняться нашим богам! — запальчиво продолжила она. Пусть теперь оправдывается! — Как ты поняла, кто я? — спросил он вместо того, чтобы отвечать на её обвинения. — Ты плохо прячешь свои тексты, — сказала она. — Я нашла их и прочла. Зачем ты оставил их в служилище Весты? — Никто бы не осмелился искать их там, — улыбнулся он. — На самом деле мне нужно было передать их своему другу. Ты оставила их на месте? — Я перенесла их в свой кубикулум и спрятала. У нас есть тайники, — она гордо вскинула голову. — Так что ты не найдешь их. Он рассмеялся так, словно она сказала что-то забавное: — Ты держишь сектантские тексты рядом со священными вещами Весты? Она нахмурилась. Действительно, тайники в доме Весты предназначались для вещей для святилища. — Я прочла их… — призналась она уже шепотом. — И не нашла там ничего ужасного. Только много всего непривычного. Все эти чудеса… вы верите в них? Дело было не только в чудесах, но говорить о них было проще. Он улыбнулся, и Ливия отметила, насколько эта улыбка была искренней и открытой. Он определенно не был похож ни на кого из тех, с кем ей доводилось быть знакомой прежде. Она не могла понять, что было в нём, что отличало его от других. Интересно, все христиане такие? — Большинство из того, что ты прочла, было написано Лукой. Он был врачом, и думаю, это сыграло свою роль в том, с какими подробностями он записывал всё, связанное с чудесами исцеления. Другая же рукопись содержит слова Иоанна. Он был одним из близких учеников Господа, и в его текстах много слов о божественной природе Иисуса и о любви Божьей. Другие же тексты… — Есть и другие? — с внезапным интересом спросила Ливия. — Я могу передать их тебе через моего друга, раба в храме Весты, — сказал Маттиас. — Он тоже христианин. Ливия нахмурилась. — Ты не боишься, что я выдам вас? Рим не особо благоволит к христианам в последнее время. — Рим не особо благоволил к христианам и раньше, — заметил ей Маттиас. — Но те из нас, кому Господь сказал оставаться в Риме, готовы к преследованиям. — Зачем следовать учению, которое другие презирают? Зачем хранить верность тому, кого Рим объявил преступником и казнил? Было много тех, кто называл себя сынами богов, но где их последователи сейчас? Он улыбнулся: — Было сказано: если это дело от человеков, то оно разрушится. Если же от Бога, то никто не сможет разрушить его. — Зачем заниматься тем, из-за чего можно лишиться жизни, причём безо всякой славы или выгоды? — Разве земная жизнь — самое ценное из того, что у нас есть? Ливия закусила губу. Загробный мир не прельщал её своей перспективой вечно скитаться в долине смерти, но была ли земная жизнь чем-то лучшим? — Скажи… ты счастлива? — внезапно спросил он. Он взглянул на неё абсолютно искренне, и она задумалась. Счастлива ли она? У неё есть всё, чего можно желать. Она ни в чем не нуждается, её обязанности легки, ей нет нужды заниматься даже теми делами, которыми вынуждена заниматься любая другая женщина… Она дочь Рима, она всегда будет иметь особое положение. Но глядя в его глаза, она вдруг поняла, что это всё никак не отвечает на его вопрос. — Ты никогда не задумывалась о том, что жизнь — это нечто большее, чем просто стремление к удовольствиям? Что люди могут быть честны и открыты, что существует любовь, которая выходит за рамки нашего знания, что жизнь человеческая не случайна, что есть Создатель, который видит все наши грехи и все равно любит нас и прощает нас, как отец любит своих детей? Он коснулся её руки, и она вздрогнула. Он тут же убрал руку, и она пожалела о своей реакции. В его прикосновении не было ничего, что могло бы осквернить её, как и в его словах — напротив, они находили отклик в её душе, будили те уголки, где жило желание чего-то иного, чем та жизнь, какую вело большинство. Служение Весте, как ей казалось, давало ей этот смысл, наполняло её жизнь чем-то большим, но она никогда не задумывалась о том, чтобы позволить себе думать о любви. Тем более о Божественной любви. Она неуверенно улыбнулась. — Разве подобное возможно? — Когда-то я тоже не верил, что такое возможно. Пока не повстречал тех, кто помог мне поверить. Говорил он тоже не так, как другие. Ливия не могла понять, в чём дело — в его ли словах, или в интонации, или в том, как он смотрел на неё — не пытаясь убедить или научить, а делясь чем-то, что для него, казалось, было очевидной истиной, но что шло вразрез со всем тем, что она до сих пор знала о жизни. Это было странно, и в то же время она не могла заставить себя перестать слушать его. Она смотрела на него, забыв обо всём. Казалось, он мог говорить бесконечно, а она же могла бесконечно смотреть в его глаза — освещаемые изнутри каким-то непонятным ей огнем. Она не поняла, в какой момент он снова взял её за руку, и это прикосновение было таким естественным, что ей совсем не хотелось останавливать его. Она позволила их пальцам переплестись. У него были руки человека, хотя и не занимающегося постоянно физическим трудом, но и не ведущего образ жизни, присущий знати. Его прикосновения были нежными, и ей хотелось продлить это ощущение. Она так и не поняла, кто он — отец говорил о каких-то делах, связанных с торговлей, и Маттиас держался с ним почтительно. У отца было много посетителей — от его друзей до простолюдинов, приходивших просить о разного рода милостях. Говорил он как человек образованный — в самом деле, его умению убеждать позавидовал бы любой оратор. Но ей нравилось, что в данный момент он говорил только для неё одной. И в этом не было ничего плохого, как и в том, чтобы любоваться чьей-то красотой, — убеждала она себя, жадно впитывая каждое слово. Она тряхнула головой, словно пытаясь сбросить с себя это наваждение. — Маттиас! — Одна из девушек, прислуживающих матери — Ливия не помнила её имени — окликнула его. Девушка увидела её и тут же потупилась и испуганно взглянула на неё. — Здравствуй, Роза, — сказал он ласково. — Не бойся, Ливия умеет хранить секреты. Ты придешь сегодня к Корнелиусу? Девушка снова испуганно взглянула на Ливию и нерешительно кивнула. Она тоже тайная христианка? В доме её родителей, зная о том, какое отношение к христианам в Риме? Ливия не могла не удивиться смелости этих людей. Что такого в этом учении, что они так преданы ему? Маттиас говорит хорошо, но это всего лишь идеи… философия. Или же эту девушку и Маттиаса связывает нечто большее? Возможно, она его любовница и все его слова просто ложь, а на самом деле они просто предаются разврату тех оргий, насчет которых предупреждал её брат? — Ливия, — Маттиас снова попытался взять её за руку, но она вскочила на ноги, снова глядя на него с недоверием. — Ты можешь убедиться сама, что христиане вовсе не такие кровожадные чудовища, какими нас изображают. Хочешь? — Я… — она замерла. Каким образом? — Я не могу… Если кто-нибудь узнает… — То что будет? Она задумалась. Неужели её положение не дает ей право ходить туда, куда хочется? И все же она колебалась. — Знаешь, один из тех, кто любил слушать слова Иисуса, был фарисеем. Его звали Никодим. Он не хотел, чтобы его видели с Иисусом, поэтому приходил к нему под покровом ночи. Нет ничего плохого в том, чтобы желать знания. Ливия неуверенно улыбнулась. Сегодня она ночует у матери, и значит, никто не будет за ней пристально следить. Она может легко выйти из дома вечером. Если переодеться в обычную одежду… вот только где её взять? — Когда ты возвращаешься в дом Весты? — спросил он. — Через день или два, — нехотя призналась она. — Я буду тебя ждать здесь, когда стемнеет, — сказал он. — Как ты сюда проникнешь? Он только улыбнулся. Конечно, его впустит Роза… или кто-нибудь ещё из христиан, скрывающихся здесь. Но это послужит гарантией, что они не выдадут и её. — Хорошо, — торопливо сказала она, чтобы не передумать. Во что она собирается ввязаться? Она не знала. Знала только одно — ей хотелось узнать больше об этом учении, и снова взглянуть в эти глаза… снова увидеть Маттиаса.