Черновик судьбы: Никогда

– Не нужно никакой охраны, пожалуйста! – волна гнева снова накрыла ее с головой, Селия, даже вскочила из-за стола. – Я хочу побыть одна, понимаете? Одна! Разобраться в себе, отдохнуть. Неужели я не заслужила немного отдыха? Дома, после ссор с друзьями или отцом Меррингом, она уходила в лес в одиночестве. Ночь наедине с собой и звездами всегда действовала на нее исцеляюще – очищала душу, успокаивала мысли. Селия надеялась, что уединение поможет ей и в этот раз. Ей необходимо было перестать тратить силы на бесплодные самоугрызения: из-за них у нее пропал аппетит, каждую ночь снились кошмары, она сделалась невнимательной и раздражительной. Продолжаться дальше так не могло. Раз уж она не могла выговориться, может, получится выплакаться? Там, где долг не станет давить на нее тяжелыми каменными стенами. Там, где она сможет позволить себе снова стать собой. Сэнд согласился ее отпустить, Орлен тоже считал, что она сумеет за себя постоять, да и Касавира Селия почти уговорила. Он все еще хмурился, но было видно, что аргумент про отдых его сразил. А вот Кана казалась непреклонной: – При всем уважении, вы не можете поступать так безответственно, капитан Фарлонг. Подумайте, ведь ваша жизнь принадлежит не только вам, но и Невервинтеру! Селия уперла руки в боки и упрямо наклонила голову. Ей так захотелось сию же минуту вырваться за пределы крепости, что каждый, кто пытался в этом помешать, начал казаться врагом. – Не могу? – спросила она зловеще. – А что вы сделаете? Запрете меня в карцере, лейтенант Кана? Разумеется, та обиделась. Селия досчитала до десяти, глубоко вздохнула и произнесла примирительным тоном: – Это не каприз, Кана. Я знаю свой долг и готова его выполнять. Именно поэтому я и должна разобраться со своими проблемами как можно скорее. А еще – подумайте, если бы я не могла сама о себе позаботиться, разве лорд Нашер назначил бы меня на эту должность? Ее взгляд смягчился: – Приношу свои извинения, капитан. Разумеется, вы знаете, что делаете. Я не должна была с вами спорить, мне жаль. – Ничего, – Селия кивнула. – Я понимаю, что вы обеспокоены. Но все будет хорошо. Что ж, раз вопрос решен, я пойду собираться. Вернусь через два дня. Надеюсь, за это время ничего этакого не произойдет. Перед уходом она на всякий случай еще раз предупредила друзей, чтобы они не вздумали за ней следовать, уточнила у часовых, в какую сторону три дня назад ушел на разведку Бишоп, и отправилась в противоположную. Селия присмотрела симпатичную полянку с удобным спуском к ручью и с энтузиазмом взялась за обустройство лагеря. Натянула тент из парусины, сложила очаг, приготовила дрова и хворост, развела костер. Суетливый Кайтор, соскучившийся по простору, давно ускакал на охоту, и она взялась за приготовление ужина в благословенной тишине. Селия сняла булькающий котелок с огня, когда на полянку уже опустились прозрачные голубые сумерки. Оставила его остывать, а сама откинулась на лежанке, подложив рюкзак под голову и уставившись в потемневшее, заискрившееся первыми звездами небо: высокое, торжественное, манящее. Раньше оно неизменно начинало ей нашептывать, что все ее беды – ничто по сравнению с его непостижимыми тайнами, и тихо окунало в свою бархатную, такую уютную глубину. Но сейчас молчало и не спешило дарить долгожданный покой. Из груди вырвался долгий и тяжелый вздох. Небо и звезды были все теми же, это она стала другой. Селия коснулась места, где на ее коже протянулся светлый рубец, который не могли свести никакие чары. Под ладонью застучало, ведь они лежали совсем рядом – ее глупое сердце и осколок меча Гит. Не он ли, холодный, выкованный чуждой магией, был причиной того, что она так изменилась? Удастся ли ей когда-нибудь его вынуть? И станет ли она после этого прежней? А главное: хочет ли она становиться прежней? Внезапно ее кожа покрылась мурашками: Селии почудилось, что на нее кто-то смотрит. Она осталась неподвижной, концентрируясь для заклинания, прислушиваясь и принюхиваясь к сгустившейся мгле. Органы ее чувств молчали, но чутье утверждало, что оно не ошиблось, что рядом кто-то есть. Наверняка кто-то опасный: вряд ли на нее вот так, исподтишка, стал бы смотреть друг. С другой стороны, Кайтор бегал где-то поблизости, он непременно почуял бы чужака и подал ей сигнал. А если бы с ее фамилиаром случилось что-то плохое, она бы точно это почувствовала. Ее натянутые до предела нервы не выдержали. Селия резко села и зажгла на ладони заготовку файерболла. – Выходи на свет! – приказала она хрипло. – Иначе, клянусь, у меня хватит сил сжечь тебя до угольков. – Не сомневаюсь, моя дорогая, – услышала она знакомый и совершенно невозможный здесь голос Бишопа. – Но проблема в том, что ты смотришь не в ту сторону. Мне ничего не стоило бы утыкать тебя стрелами прежде, чем ты поняла, что именно тебя убило. За спиной намеренно громко зашуршали кусты, и Бишоп неторопливо вышел на ее полянку. В его руках действительно был лук, но без наложенной на него стрелы, поза казалась расслабленной и небрежной, только Селия прекрасно знала, что за этой небрежностью может скрываться сила и скорость сжатой пружины. Наверное, ей стоило бы испугаться. Вместо этого она просто рассердилась, что ее застали врасплох. Селия сжала кулак, погасив заклинание, и спросила ворчливо: – И какого лысого демона ты тут делаешь? – Я ведь разведчик, детка, помнишь? Рыскал по лесу, учуял запах костра, решил проверить, кого сюда принесло. Оказалось, тебя, – он криво усмехнулся и без приглашения сел к огню, положив лук и колчан рядом с собой. – Так что поинтересуюсь в свою очередь – а какого лысого демона здесь делаешь ты? Да еще совсем одна? – Собираюсь ужинать, – ответила она и, борясь со смущением и нелепой радостью, заглянула в котелок. – На двоих должно хватить. Будешь? – Судя по запаху, суп с чечевицей и солониной. Неплохо. Но у меня есть кое-что получше, – он сдвинул из-за спины охотничью сумку, и отстегнул притороченного к ней фазана. – Фазан – это хорошо, – согласилась Селия с сомнением в голосе. – Когда он жареный или печеный. А сырому, непотрошеному и в перьях я, пожалуй, предпочту готовый и горячий суп. Бишоп насмешливо фыркнул: – Ладно, так и быть, схожу и ощиплю птичку. Но потом возись с ней сама. Он поднялся, отстегнул наручи, скинул плащ и куртку и ушел с фазаном к ручью. Селия проводила его взглядом и улыбнулась. Режущий холод в ее груди окончательно пропал. Вместо него там немного щекотно ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, ласковый и пушистый клубочек. Он посылал всему телу лучики тепла, даря волшебную, почти невесомую легкость. И словно в унисон ее радости до нее долетели отголоски восторга Кайтора, который встретил своего друга-волка. Селия тихонько рассмеялась: если никакой опасности не встретится, эти двое будут носиться по лесу до самого утра. Она открыла свою сумочку с травами, отобрала подходящие, а затем принялась очищать от коры ветки для вертела. И не сразу поймала себя на том, что тихонько напевает себе под нос. Когда она пела в последний раз? Кажется, почти год назад, перед Праздником Жатвы, когда Дэйгун сказал, что берет ее с собой на охоту. Время, проведенное с отцом за каким-нибудь совместным занятием, всегда было для нее праздником. Селия начинила принесенного Бишопом фазана травами, натерла солью и, нанизав на вертел, поставила над углями, которые сгребла в стороне от огня. А потом нарезала хлеб, разлила по мискам суп, и они принялись за ужин. Но молчание из сосредоточенного вскоре превратилось в неловкое. – А что тебе нравится из еды? – нарушила его Селия. – Я вот больше всего на свете люблю оладушки с черникой! Дома уходила с кузовком, пока не набивала доверху, а вечером варила варенье, стряпала и объедалась. И так каждый день. Удивительно, что Дэйгун не начинал ворчать от такого рациона. – Раз не ворчал, значит, все устраивало, – пожал Бишоп плечами и снова замолчал. А спустя недолгое время выдал: – Жареные пескари. Знаешь, мелкие такие, хрустящие? Прямо с костями трескать можно, отличная штука. Я-то их обычно на рожне готовлю, но в масле и в муке выходит куда лучше. – Ой, а мне сом нравится, если его на углях запечь! Правда перед этим его надо вымочить как следует, а то тиной воняет. А еще лучше в масле выдержать, особенно если большой попадется. Мы с Эми и Бивилом поймали одного как-то раз, – Селия рассмеялась, вспоминая. – Нам зим по восемь тогда было, с силенками не особо. Мало того, что это чудище чуть нас троих под воду не уволокло, так его еще и есть невозможно оказалось. Это нам уже потом Дэйгун про маринад рассказал и показал, как правильно сома чистить. А вообще, меня учила готовить Ретта, после того как я сама попыталась и чуть не сожгла дом. Она украдкой взглянула на Бишопа. Тот смотрел в свою миску, но она не увидела ни насмешки, ни презрительной гримасы, которые появлялись, когда кто-то, по его мнению, начинал молоть чушь. – А ты сам когда начал готовить? – спросила Селия, ободренная его реакций. И промахнулась. Лицо Бишопа мгновенно закаменело знакомой неприятной маской: – Раньше, чем хотелось бы. Пожалуй, воздержусь тешить твое любопытство: еще испорчу аппетит. Из темных дебрей его прошлого снова пахнуло какой-то непонятной жутью. Селия невольно поежилась. Кажется, в своих попытках его расшевелить она попала в больное место. У нее начинало складываться ощущение, что все его прошлое целиком – сплошное больное место. – Прости, – сказала она тихо. Потом, подумав, прибавила: – Это не любопытство, это обычное желание узнать товарища получше. Но твое прошлое – это только твое дело, Бишоп. Если ты вдруг захочешь со мной чем-то поделиться, я буду рада. А если нет – значит нет. Он уставился на нее со смесью удивления и раздражения и спросил: – С чего ты вообще вообразила, что мне когда-нибудь захочется болтать с тобой о моем прошлом? – Не знаю. Наверное, потому, что мне хотелось бы с тобой поболтать хоть о чем-нибудь, – отозвалась Селия предельно честно. – Ты часто говоришь интересные вещи. Хмурая гримаса слегка разгладилась: – Это что, лесть? Она вздохнула и проворчала: – Ты меня раскусил. Я как раз собиралась попросить у тебя взаймы сотню платины. Бишоп хмыкнул почти весело и отложил опустевшую миску: – Ладно, поговори со мной, если так хочешь. Я уже привык к твоим глупостям, смеяться не буду. Селия смущенно опустила глаза, подкрутила тушку фазана на вертеле и зафиксировала ее в новом положении. Разве не за этим она сюда пришла? Бишоп не выглядел человеком, который может утешить. Зато дельные советы были очень даже по его части. И, пожалуй, совет был бы ей сейчас куда полезнее утешения. – Надеюсь, что не будешь, – она почувствовала, что краснеет, но набралась храбрости и все-таки подняла на него взгляд. – Видишь ли, я постоянно думаю о том, что не справляюсь и все порчу. Что я не та, за кого меня все принимают. Ну и… я здорово в себе разочаровалась. Она почти ждала какую-нибудь язвительную реплику, но Бишоп посмотрел на нее задумчиво, растянулся на земле, закинув за голову руки, и немного помолчал. – Раз уж ты интересуешься моим мнением, я скажу. Да, ты вечно творишь какую-то хрень и распускаешь нюни, меня несказанно удивляет, что ты все еще жива. Но ты каждый гребанный раз встаешь после того, как свалишься. А потом вытираешь сопли и чешешь дальше. Не падать – это, конечно, прекрасно, но, знаешь, учиться на ошибках – тоже неплохо. А я вижу, ты учишься. Посмотрим, встанешь ли сейчас, – его глаза блеснули иронией. – Может, другой на твоем месте сделал бы твою работу быстрее и лучше. Но на твоем месте только ты. И ты решила никого не ждать, а делать все сама. Это твой выбор, не так ли? Но я тебе об этом уже говорил: или делай, или не делай. И про торг с собой говорил тоже. Какой смысл во всех этих оценках? Ты и есть ты, при чем тут чье-то мнение – твое или чужое? Станет фазан менее фазаном из-за того, что какой-нибудь придурок считает его куропаткой? Но совсем другой разговор: каким именно фазаном ты хочешь стать в итоге – хитрым и живым или зажаренным и поданным на чужой стол. Вот, о чем надо думать. Селия действительно не услышала ничего ошеломительно нового. Но слова Бишопа будто бы высветили истину под новым углом, и та беспрепятственно легла ей прямо в душу. Если она не может вытащить из своего сердца и своей головы все эти страхи, малодушие, мелкие и грязные мыслишки, что ей остается? Может быть, действительно, перестать воротить от них нос и принять? «Ты и есть ты», – звучало предельно честно. Если она может мысленно говорить это, глядя на Бишопа, на Касавира или на Келгара с Элани, если может принимать их со всеми их недостатками, почему бы не сделать то же самое для себя? А насчет последней фразы… В ней крылось куда больше смысла, чем казалось изначально. Она была не только о выживании в чужой игре. А вдруг дело действительно не в том, кто ты есть, а в том, кем ты хочешь стать и куда идешь? И Нишка, и Кара часто бывали эгоистичными, самоуверенными и равнодушными к чужим бедам. Но они обе шли за ней, подставляя свои шеи под опасности – раз за разом. Потому что искренне хотели помочь справиться с большой бедой, нависшей над ними всеми. И разве одно это не делало их отважными героинями? ...А как насчет Аммона Джерро? Разве он не принес в жертву громадной и благородной цели и свою душу, и свою человечность? Он ведь хотел, как лучше. Неужели это хотя бы чуть-чуть оправдывает все его чудовищные поступки? Нет, это слишком сложно. Но она над этим еще подумает. – Мне было важно это услышать. Спасибо, – она коснулась руки Бишопа и тут же отдернулась, испугавшись, что он сейчас скажет очередное: «Будешь должна». Но тот лишь покосился на нее и буркнул, снова уставившись в небо: – На здоровье. Селия даже рассмеялась от неожиданности: – На здоровье? Кто ты, парень? И куда ты девал настоящего Бишопа? И тут же почувствовала, что снова ошиблась: по его лицу пробежала тень. Он прищурился, его взгляд сделался острым и крайне неприятным, а потом Бишоп стремительно сел, ухватил ее пальцами за подбородок и, глядя прямо в глаза, прошипел: – Хороший вопрос, дорогая моя ведьмочка. Может быть, ты мне на него ответишь? Селия удивленно моргнула: – Бишоп, ты чего? Я же просто пошутила. Я тебя чем-то обидела? Прости. Но ты же сам только что говорил мне про фазана и куропатку. – Она неуверенно улыбнулась: – Ты и есть ты, чего бы я там не ляпнула. Он резко втянул носом воздух и на мгновение закрыл глаза. А потом подался вперед и впился в нее жадным и злым поцелуем. Но там, под непонятной ей злостью, кипело столько желания и страсти, что у нее остановилось дыхание, а сердце сделало кувырок. Селии вновь показалось, что она полетела прямиком в пропасть вниз головой. Она спутала верх и низ и стала невесомой: реальными были лишь горячие пальцы на ее лице, дерзкие губы, терзающие ее рот, и огонь, бегущий по ее жилам. Вторая ладонь Бишопа легла ей на затылок, и Селия мельком подумала, что этот захват довольно опасен – если он захочет свернуть ей шею... Но она не чувствовала угрозы и вместо того, чтобы освободиться, приникла к нему и обняла его сама, плавясь в тепле, которое ощущала сквозь его рубаху. Бишоп прерывисто вздохнул и выпустил ее подбородок. Он бросил на нее потемневший, полный неприкрытой жажды взгляд, настойчиво надавил плечом и мягко опрокинул навзничь на покрытую одеялом лежанку. И замер, нависнув, пристально вглядываясь в глаза. Селия могла бы его сейчас оттолкнуть или просто сказать «нет», но это оказалось выше ее сил. Внутри нее пылал такой огонь, что потушить его можно было лишь одним способом. Она сжала руки на плечах Бишопа и притянула его к себе еще ближе. И он снова ее поцеловал – все так же яростно и напористо. А потом, не отрываясь от губ, принялся расстегивать застежки на ее мантии, сноровисто, словно справлялся с ними не раз. Его поцелуи нетерпеливо спустились вниз по шее, оставляя на коже влажный след и приятно ноющие отметины, добрались до груди. И Селия окончательно перестала соображать – кто она, где она и как ее зовут. Мир смазался и перестал быть – остались лишь они вдвоем. И она была кипящим маслом, поющей струной, бушующим морем и тягучим медом, а он – лесным пожаром, безумным ветром, ослепительным вулканом. Руки Бишопа касались ее обнаженного тела и будто лепили его заново, присваивали, тянули, звали в оглушающий водоворот. А она бессловесно отвечала ему – губами, пальцами, стонами, дрожью под кожей и движением бедер. Он был на ней, внутри нее, вокруг нее – он щедро делился собой и заполнял ее всю, до отказа. Селия только теперь, впервые в жизни, поняла, что значит быть полной и целой, и всей душой стремилась принять, ощутить, прочувствовать – и вернуть стократно. Этот ритм уносил их все выше и выше, пока наслаждение не выбросило ее на самую вершину, и ее стоны превратились в крики, а пальцы вцепились в спину Бишопа так, будто пытались удержать ее душу в теле. И словно в ответ его руки сжались на ее бедрах, а движения ускорились, его голос тоже взлетел в хриплом стоне мучительного блаженства, и они оба замерли. Какое-то время они просто лежали, тесно обнявшись, отдыхали и молчали. Сердцебиение Селии постепенно успокаивалось, эйфория покидала ее тело – но не ее сердце. В нем переплелись пьянящее счастье, глубокая, как море, нежность и робкая, почти бесплотная надежда. Ей было невыразимо сладко. Но в эту сладость незаметно, исподволь, начала вливаться горечь тревоги. Она не могла не подумать о том, что будет дальше. Селия немного отстранилась, чтобы заглянуть Бишопу в глаза. Ей было страшно увидеть в них безликое удовлетворение, как у Бивила: ее друг и единственный до сегодняшнего вечера любовник обычно довольно вздыхал, глядя куда-то внутрь себя, но не на нее. Как ей открылось позже – представлял на ее месте Эми. Но Бишоп смотрел именно на нее. На его лбу и между бровей лежали морщинки задумчивости, но взгляд казался спокойным и непривычно мягким. А что самое удивительное, в нем сейчас не было настороженности, будто Бишоп позволил себе, наконец, полностью расслабиться. Встретившись с ней глазами, он криво усмехнулся, откинул волосы с ее лба, вскользь поцеловал куда-то в висок и поднялся на ноги, быстро приводя в порядок свою одежду. Лишившись его тепла, Селия зябко поежилась. Бишоп покосился на нее, а потом наклонился за своим плащом и укрыл ее им. А сам сел к огню и повернул изрядно подгоревшего на вертеле фазана другим боком. Селия замерла, запрещая себе объяснять, что все это значит. Но в ее душе все равно запела небесная музыка, а жесткая лежанка с покалывающими сквозь одеяло веточками вновь превратилась в пуховое облако. И она просто лежала, наслаждаясь этим облаком, и обволакивающим ее запахом Бишопа, и прекрасным зрелищем его четкого профиля в отблесках догорающего костра. – Только не вздумай вообразить, будто это что-то изменило, – его голос прозвучал сипловато, но интонация была все той же – привычно недовольной. Селия немного подумала, улеглась поудобнее, слегка подоткнув под себя плащ, и спросила напрямик: – А тебе хотелось бы это повторить? Может быть даже сегодня. А потом завтра. Бишоп посмотрел на нее с удивлением и фыркнул: – Ну, я не против... Хорошо, допустим, кое-что все-таки изменилось: время от времени мы будем трахаться. И что, ты ждешь, что я перееду с вещичками в капитанские покои? Слово, которое он выбрал, было намеренно грубым, будто очередная проверка или провокация. Селия лишь улыбнулась: – Только если захочешь. Он покачал головой: – Я над этим подумаю. Но на самом деле, я имел в виду кое-что другое: у тебя по-прежнему нет на меня никаких прав, понятно? А то знаю я вас. Не успеешь девку приласкать, как она уже решила, что держит тебя на веревочке. На ее сердце неожиданно сгустилась горечь, и это было глупо: разве не должна она радоваться тем крупицам счастья, которые отсыпала ей судьба? Почему ей сразу же захотелось большего? Нет уж, никаких мыслей о будущем. Лучше она будет наслаждаться тем, что у нее есть – пока может. – Никаких веревочек, Бишоп, – пообещала Селия тихо. – Ты мне ничего не должен и даешь только то, что хочешь дать сам. Тот тоже помолчал, с сожалением посмотрел на фазана и вздохнул: – Да и бес с ним. Не последняя птичка в этом лесу, – а потом вернулся к ней на лежанку.