Когда темно

      В баре, выбранном Руневским, было пусто, поэтому занять столик прямо напротив табло не составило труда. Вампиры сели, заказали по кружке пива, но разговор никто из них не начинал. Одно дело — вежливо поздороваться, совсем другое — делиться подробностями.       Они не были друзьями, да и приятелями их не назовешь. Просто по каким-то своим причинам судьба время от времени напоминала вампирам о существовании друг друга. Возможно, главная причина их отчужденности заключалась в том, что эти двое — максимально разные люди. Руневский — двухсотлетний вампир, разведчик со стажем, счастливый муж, на всю жизнь влюбленный в одну женщину, Нобель — молодой повеса и разгильдяй, не признающий правила и постоянство. Первый живет по законам долга и чести, второй — по принципу «Надо брать, а не подбирать». Александр был честен с собой, Эммануил же взял совесть в долю. В любых других обстоятельствах они бы прошли мимо друг друга, молча кивнув. Но не сейчас.       Первым не выдержал Нобель. — Как Алина, как вы? — осведомился он, отмечая про себя, что Руневский немного постарел с их последней встречи. — Все еще на службе Отечеству? — Спасибо, у нас все прекрасно, — коротко ответил тот, выдавливая из себя подобие улыбки. — Из Службы я ушел, теперь читаю лекции по истории студентам. Это, конечно, не маньяков ловить, и не войны предотвращать, но тоже неплохо. Алина основала фонд «Насилию.нет», может, слышали? А вы — до сих пор в ядерной энергетике? — Нет, после самоубийства Легасова я покончил с этим, — Нобелю вспомнились похороны друга, на которых было, дай бог, пять человек. — Понял, что не хочу лишний раз сталкиваться с государственным бизнесом. Теперь я по другую сторону баррикад, спонсирую частные экологические организации и фармацевтические лаборатории. — Алина и я переживали о вас, когда узнали, что вы вошли в комиссию по ликвидации, — признался Руневский, вспоминая, как 27 апреля он чуть ли не силой остановил девушку, собиравшуюся ехать на ЧАЭС медсестрой — Помню, Алина увидела ваше имя в «Нашем утре», и мы весь день спорили о том, смертельна ли радиация для вампира. Но вы живы, и даже умудрились оказаться в этом месте в это время. — Удивительно конечно… — согласился швед, бросая взгляд на зал ожидания. — Стоило приехать в Россию первый раз за сорок лет, как меня запрели в этом аэропорту. Да еще и с вами, будто нет других людей из моего прошлого, с которыми… неоднозначная история отношений, так сказать. Не хотел обидеть, просто прикидываю вероятность… — Не все можно поверить математикой, — Нобель обернулся к собеседнику, услышав робкое замечание. — Иногда в дело вмешиваются высшие силы. Рок, предназначение и… — Бог, вы хотите сказать? — усмехнулся вампир. — Верите, что он есть? — А вы считаете, его нет? — удивленно, но спокойно произнес Руневский. — Я атеист, — заявил Нобель, сжав губы. — Простите, не хочу ранить ваши чувства, но мне не верится, что есть Кто-то, по чьему желанию мы живем и по чьему замыслу действуем. — Вам и в вампиров не верилось, пока вы с ними не столкнулись лицом к лицу, — привел контраргумент мужчина, покачав головой. — К тому же, вы мыслите узко. Бог — необязательно Кто-то, он воплощает в себе гораздо больше. Это и любовь, и боль, и справедливость, и горе. Неужели вы и эти вещи отрицаете? — Не отрицаю, просто не верю, — пожал плечами Эммануил, подав знак официанту, чтобы тот поторопился. — Все это я видел и испытывал, но никогда в этом не было ничего чудесного или сверхъестественного. Например, любовь. За последние сто лет я много раз влюблялся, еще чаще влюблялись в меня, но со временем чувства уходили. То за год, то за десять лет, но не дольше. С горем смиряешься, к боли привыкаешь. Если у них божественная природа, то почему мы так просто переживаем все это? — Вы просто не встретили вашего человека… Напомните, вы же все это время в Швеции жили? — уточнил Руневский, смутно припоминая короткие фразы Свечникова, интересовавшегося успехами «сына». — Только последние полвека, — подтвердил Нобель, — а до этого чего только не было. И Германия, и Америка, даже в Танзании жил пару месяцев! Первое время интересно, а потом ко всему привыкаешь. Разве что в Англии мне не успело наскучить. — В сорок четвертом никому не было скучно, где бы ты ни находился, — вздохнул вампир, пододвигая поближе только что принесенный напиток. Лондон, 1944       Вторая Мировая война нагрянула неожиданно. Разговоры ходили, в газетах писали, но никто не допускал у себя мысли, что такое возможно. Когда же это случилось, общество охватила паника. «Что делать?», «Кто виноват?» и «Куда же нам плыть?» — все эти вопросы захватили Россию, которая, казалось, только-только оправилась от кризиса Гражданской войны.       Руневский знал, что примет участие в ней. Как дипломат или как солдат — неважно, но ему придется покинуть дом, оставить жену и приемную дочь. Поэтому бежав из голодающего окруженного Петербурга в Москву, он собирался переправить обеих на восток, в эвакуацию. Все сложилось бы удачно, не будь Алина Алиной — вампирша запротестовала, утверждая, что никуда не поедет, а останется с ним до конца. «Не в такой момент» — говорила она, разбирая уже подготовленный мужем чемодан. Его уговоры не действовали, а только раздражали девушку, поэтому у Руневского не оставалось выбора, кроме как просить о работе для обоих.       Вскоре ему поступил приказ — присоединиться к российской делегации в Лондоне, где было создано посольство империи при Союзных государствах. Пока Руневский участвовал в переговорах и военных собраниях, Алина взяла на себя задачу обеспечивать связь генералитета с партизанами из «Свободной Франции». Именно на одной из конференций, где она должна была передать Шарлю де Голлю информацию от подполья, девушка и увидела Нобеля. — Эмманиул Людвигович, какими судьбами? — радостно воскликнула Алина, подбежав к вампиру. — Уж кого-кого, а вас не ожидала здесь увидеть! — Здравствуйте, Алина, — улыбнувшись, поздоровался Нобель. — Да так, занесла нелегкая. Официально — военным корреспондентом, на деле — случайно и в некотором смысле против моей воли. В любом случае, еще один здравомыслящий человек на этом сборище точно не помешает. А вы здесь как? Руневский с вами? — Саша в посольстве работает, а я так, на подхвате, — слукавила Алина. — Если готовы подождать лишних полчаса, то увидитесь с ним, он обещал прийти к началу конференции. Однако как я рада, что вы оказались здесь, пусть и по такому поводу! Наконец среди всех иностранцев я вижу еще одно знакомое лицо, с которым можно поговорить на родном языке. — Помнится, в прошлую нашу встречу вы были готовы разговаривать только кулаками… — Вы все еще помните это? — разочарованно проговорила девушка, опустив глаза — Что же, я действительно в тот момент хотела убить вас, ничего не осознавая из-за страха и злости… Потом, конечно, успокоилась, но вы так спешно уехали, что я даже не успела толком поблагодарить вас. Умоляю вас, не держите на меня за это зла. — Готов отпустить вам этот грех, но не бесплатно, — с серьезным лицом пошутил Нобель. — Да не волнуйтесь вы так — смотрите, как напряглись — приглашения на чай будет вполне достаточно. — Мэнни, когда ты успел познакомиться с этой diosa [0]? — произнес подошедший к паре крупный мужчина средних лет. — И даже смог её не усыпить своим скучающим видом? Мадам, простите моего друга, он еще тот зануда — за десять лет нашей дружбы так и не научился веселиться по-настоящему… — Мы знакомы? — удивилась Алина такой фамильярности, даже не представляя, что значит экзотическая diosa. — Не припоминаю… — Нет, но никогда не поздно представиться. Эрнест Хэмингуэй, писатель, а в данный момент — военный корреспондент, — девушку поразило то несоответствие внешнего вида и звучавшей в голосе галантности. — Однако я раньше не видел вас, иначе сразу бы заметил, вы здесь впервые? — Нет, но возможно мой муж закрывал вам обзор, — пожав плечами, усмехнулась Алина. — Такая молодая, и уже замужем? — повторил Хэмингуэй, не скрывая удивления. — И сколько же ему лет? Ставлю на то, что ему не больше двадцати пяти и он еще неопытный долговязый юнец… — Уверены? — кокетливо сощурилась Алина, которой беседа начинала надоедать, — Вот скажу я, что ему сто пятьдесят, что отдадите? Хотя, вы же все равно не поверите… — Да, такой опыт мне не перебить… — задумчиво произнес корреспондент, почесав затылок. — Предлагаю поговорить об этом лет через сто, хорошо? — перебила его девушка, заметив, что де Голль остался один. — Однако, мне пора идти. Приятно познакомиться, Эрнест. Эммануил Людвигович, а вас приглашаю к нам в гости, если вдруг найдется время.       Протянув Нобелю визитку, она в спешке ушла. — Эх, какая женщина! — воскликнул Хэмингуэй, глядя ей вслед. — Не женщина — diosa! Жаль, что замужем. — Как будто тебя это хоть раз останавливало, — фыркнул Нобель, читая адрес на взятой карточке. — Тебя наличие собственной жены не смущает, что уж говорить о чужих мужьях. — Однако, Мэнни, ты стал необычайно грустен, — заметил Эрнест, похлопав друга по плечу. — Пойдем-ка в «Старого петуха», пока есть время, вмиг взбодришься.       Он пришел в посольство только один раз, накануне своего отъезда. Охрана не пустила его внутрь, из-за чего Алина была вынуждена спуститься сама. Сев на первую увиденную скамейку в близлежащих Кенсингтонских садах, Нобель схватил её за руки и зашептал: — Алина, скажите, что бы вы сделали, если бы знали про разработку смертельного оружия? Вы бы промолчали или попытались что-то изменить? — Конечно, второе, — призналась Алина, удивленно глядя на вампира. — Эммануил Людвигович, в чем дело? Почему вы так нервничаете? — Меня увозят в США, вылет уже сегодня, — затараторил Нобель, постоянно оглядываясь по сторонам. — Вместе со мной летят Джон Кокрофт и Эрнест Уолтон — английские физики, изучающие превращения атомных ядер с помощью ускоряемых атомных частиц. Вы понимаете, зачем? — Если честно, то не совсем, — покачала головой Алина, пытаясь вспомнить, от кого она недавно слышала что-то про американские исследования с атомами. — Я ничего не смыслю в физике. Так зачем? — Американское правительство сейчас ведет разработки ядерного оружия, — выложил основную мысль Нобель. — Кодовое название у этой программы — «Манхэттенский проект» [1], атомная бомба будет готова совсем скоро, вопрос пары лет. Это оружие будет способно уничтожать города вместе со всеми жителями одним лишь снарядом. — Какой ужас, — ошарашенно прошептала девушка, до конца не веря словам Нобеля. — Неужели американцы готовы пойти на такое? Они хотят победить в войне, просто уничтожив Германию? — На войне у всех сносит крышу, — согласился вампир, вытащив из внутреннего кармана пальто охрового цвета папку. — Однако больше всех виноваты не исполнители, а идеологи. Когда-то именно я подписал письмо президенту Рузвельту о том, что Германия готовится создать атомную бомбу. Поэтому единственный способ откатить все назад — это уведомить о разработке другие страны, предупредить об опасности. В этой папке — моя часть работы, передайте её как доказательство того, что проект существует.       Вручив папку, Нобель ушел, оставив шокированную вампиршу в одиночестве. — Не напоминайте мне об этом времени… Я рассказал вам о разработке атомной бомбы, думая, что вы сможете предотвратить её появление, — с досадой признался Нобель, отпивая большой глоток светлого пива. — А вы сделали только хуже, запустили гонку вооружений. — Простите, Эммануил Людвигович, — вздохнув, проговорил вампир с некоторым чувством вины. — Но я только передал информацию правительству, а что делать с ней — увы, решать не мне. — Головой я это понимаю, но сердцем… — махнув рукой, бросил Нобель. — Ведь это запустило всю цепочку событий! После бомбардировок Японии я понял, что стал совсем как мой двоюродный дедушка. Вы же знаете, что он изобрел динамит? Вот только за Альфреда Нобеля мы отвечали всей семьей, и я не хотел этого для своих родственников. Поэтому решил отдуваться сам. Больше сорока лет я занимался программой мирного атома — пытался убедить всех, и в том числе себя, что от наших открытий есть не только вред, но и польза. А потом эта авария… Однако, в моей кружке ничего не осталось, не заказать ли нам еще по одной?       Второй порцией все не кончилось, за ней пошла третья, четвертая, пятая. Уже на третьей Нобель начал плакаться в жилетку, петь «Черного ворона» и спорить о современной политике. Он был настолько пьян, что Руневский понял, что пора продумывать варианты, куда бы уложить вампира спать и, если это не получится, как его в таком состоянии посадить на самолет. — Простите, я быстро пьянею, а под воздействием алкоголя становлюсь очень сговорчивым, — признался Нобель, закончив рассказ о причине своего приезда в Россию. — Если я вас утомляю, вы только скажите — прекращу. Просто я так давно не общался с вампирами, не рассказывал обо всем, что наболело за эти сто лет, что даже вы сейчас мне ближе, чем большинство шведских знакомых. Хотя я вас и недолюбливаю. — Нет, нисколько, мне давно хотелось поговорить с вами, — заверил его Руневский, незаметно отодвигая недопитую пинту подальше от вампира. — Как-никак, мы с вами кровные братья, в некотором смысле. Однако позвольте узнать, за что же вы меня недолюбливаете? — Не знаю, вы просто мне не нравитесь, — пробормотал Нобель, которого уже начинало клонить в сон. — Может, потому что вы счастливы? Может, потому что вы не просыпаетесь каждое утро с чувством вины от того, сколько талантливых и великих людей погибло, пока вы живы? А может потому, что мне стыдно перед вами… — Стыдно? — удивился мужчина, чуть не смахнув пинту со стола. — За что? — Как за что? Я пытался убить вас! — Возможно. А еще вы спасли нас. Помните? Мы с Алиной были на грани смерти. Оба — обессиленные, сломленные, с серебряными пулями в горящем доме. И буквально за минуту до взрыва вы со Свечниковым приехали нам на помощь. Вы успели вытащить нас до того, как все превратилось в пепел. Я до сих пор помню, как очнулся — зашитый, спасенный, а рядом была живая Алина. Живая, понимаете? И поверьте, в этот момент все забылось — я никогда вас не винил в том, что произошло. — Вы не понимаете, — закричал Нобель так, что Руневский попытался показать ему, что стоит говорить потише. — Я… Я… Я поддерживал Карамору, превратившегося в психопата, я создавал атомную бомбу, я обслуживал АЭС, которая взорвалась и отравила огромное число людей! Все, к чему я прикасаюсь, только вредит… Да на мне сглаз какой-то… — Нобель, успокойтесь, — мягко произнес вампир, склонив голову немного набок, — да, вы совершали ошибки. Но ведь вы… — Я спонсировал эсеров [2]! — перебил вампира Нобель, закрыв лицо руками. — Да, да! Я думал, что они будут лучше, чем Карамора, что смогут изменить мир, я поверил им!       Руневский промолчал, ошарашенно глядя на собеседника. На некоторое время отойдя от стола, он вернулся со стаканом воды и чашкой крепкого кофе. — Рассказывайте. Стокгольм, 1915 год.       В приемную заводской конторы вошла девушка. Имея ясное представление о цели своего визита, она подошла к секретарю, протянула карточку и попросила передать «господину Нобелю лично в руки». На все уверения фру Андерсон, что «Эммануил Людвигович не принимает», девушка терпеливо повторяла свою просьбу. Стоило карточке попасть в руки адресата, как Нобель принял посетительницу. — Здравствуйте, госпожа Фиалка, — поздоровался Нобель, отмечая про себя, что пришедшая девушка крайне привлекательна. — Чем обязан? — Зовите меня Ревекка, — улыбнулась она. — Вы, скорее всего, не знаете, кто я, мы не были представлены друг другу… — Почему же, я прекрасно осведомлен о том, кто вы, — прервал её речь вампир, мягко пожимая протянутую руку. — Вы из партии эсеров. Если я не ошибаюсь, отбывали срок на Нерчинской каторге вместе с Марией Спиридоновой. — Признаю, вы действительно прекрасно осведомлены, — кокетливо улыбнулась Ревекка. — Именно от нашего общего друга я узнала о том, что к вам можно обратиться по поводу займа… — Говорите прямо, не люблю лукавство, — поменявшись в лице, жестко сказал Нобель. — Вы пришли просить у меня денег, хотите, чтобы я финансировал вашу партию. Думаете, вы первая революционерка, обратившаяся ко мне? Только за этот месяц у меня было пять представителей революционных обществ, пять! И ни один из них не ушел с тем, за чем пришел.       Посетительница побледнела и плотно сжала губы, её взгляд стал холодным и твердым. — Им просто не удалось убедить вас, — от былого кокетства не осталось и следа. — Я пойду другим путем, расскажу вам все, что мы собираемся сделать. Возможно, именно это вам не хватало — понимания, на что пойдут ваши деньги. Нам действительно нужна материальная помощь, причем немедленно — на агитационную работу среди рабочих и крестьян, на содержание типографий, на адвокатов для тех, кто попал за решетку. — И на террор, верно? Помнится, вы считаете этот метод действенным. — Партия эсеров действительно заявила о себе громко с помощью него, но это в прошлом, — заверила вампира Ревекка. — Сейчас большинство выступает за отказ от насилия, мирные методы, и лишь меньшинство — за продолжение, дабы добить царизм. Мы не дикари и не безжалостные убийцы, какими были раньше, среди нас есть достаточно достойных людей. Гоц, Авксентьев, Чернов и многие другие признали, что террор завел партию в тупик. Мы не жаждем крови, мы просто хотим сделать Россию свободной! — Допустим, — зачарованно проговорил Нобель, глядя в горящие глаза девушки — Почему сейчас? К чему такая спешка? — Скажите, господин Нобель, — выдержав некоторую паузу, спросила девушка, — как вы относитесь к войне? — Я всегда считал себя пацифистом. — То есть вы хотите, чтобы она закончилась как можно скорее? — Как и любой честный человек, полагаю. — Тогда вы поймете меня и всех тех, кто мечтает о её прекращении, — почувствовав, что нашла нужную ноту, начала революционерка. — Война не кончится, пока власть у Романовых. Они будут вести её до последнего солдата, до последней капли крови, потому что им самим ничего не грозит. Император не рискует даже быть раненным, не то что убитым. Однако, это не отменяет того факта, что на внутреннюю политику ему не хватает внимания, все направлено на запад. А в это время люди недовольны — они не просили войны, не соглашались на неё. Поэтому именно сейчас, когда в России так много несогласных и так мало надзора, и имеет смысл начать активную деятельность. Мы просим деньги для этого — для прекращения войны. Так что, я убедила вас?       Под утро Ревекка Фиалка ушла из конторы с пятьюстами тысячами наличными и обещанием выслать еще по первому требованию. — А потом пелена спала — я узнал о химических атаках Муравьева, о расстрелах рабочих забастовок и прочих зверствах… — немного протрезвев к концу рассказа, заключил Нобель. — Увидел, что все это время поддерживал монстров, которые делали не мир — лучше, а людей — несчастнее. Хотелось бы сказать «я никогда еще так не ошибался», но это будет ложью — я ошибался за свою жизнь слишком много… — Вы ждете от меня прощения? — тихо произнес Руневский, понимая, что Нобель попался на громкие слова о справедливости и мире. — Или какого-то совета? — Ничего я от вас не жду, — хмуро пробормотал Нобель, у которого к концу рассказа начала раскалываться голова. — Вы все равно не сможете обвинить меня сильнее, чем я это сделал сам. — Тогда позвольте мне сказать вам следующую вещь, чтобы немного облегчить вашу участь, — нравоучительно произнес Руневский, сложив руки на груди. — Даже если бы вы отказали им, они бы получили эти средства от кого-нибудь другого. Вы думаете, в мире мало сочувствующих, мало недовольных властью? Я тоже был таким, только гораздо раньше. Просто в какой-то момент увидел, что эти люди не несут на своих плечах новый мир. Они разрушают старый, а на его обломках из того, что осталось, строят такой же. И пусть названия будут другими, сердцевина — одна и та же. Запретят «Православие, самодержавие, народность», введут «Народ, земля и воля», свергнут царя — обожествят кого-нибудь еще. Вы виноваты лишь в том, что увидели это после, а не до.       К этому моменту буря прекратилась, так что постепенно отложенные рейсы начали вновь отправляться. Первым объявили посадку на самолет Руневского, через полчаса должен был вылететь Нобель. — Эммануил Людвигович, мой вам совет, — добавил Руневский во время прощания, — навестите господина Свечникова, когда будете в Петербурге. Вам это ничего не стоит, а ему будет приятно — он все эти годы держал вас в поле зрения, интересовался.       Нобель кивнул, но лишь из вежливости. Со Свечниковым видеться совсем не хотелось.