***
Воспоминания ненадолго отвлекли Нобеля от настоящего, в котором августовская буря продолжала свирепствовать. Новая Россия встречала его негостеприимно и без всякого уважения. Рандеву с «малой родиной» началось еще на паспортном контроле, где его долго допрашивали: кто такой, каков предполагаемый срок пребывания, цель поездки. Проверяющие смотрели на него практически как на врага народа, готовившего «великие потрясения» для России, не меньше. Старый Нобель еще подходил под это описание, новый же был гораздо спокойнее, разумнее, и, как не грустно признавать, циничнее. Тем не менее, он вежливо ответил на все вопросы по-английски, и лишь после этого, отойдя на приличное расстояние, дал волю эмоциям, шепнув емкое «Вот уроды». На этом приключения не закончились: рейс «Москва — Санкт-Петербург» постоянно откладывали. Очередной раз взглянув на табло и удрученно вздохнув, вампир раскрыл купленную в киоске газету и погрузился в последние новости. Заметку о деле, заставившем его на скорую руку собрать вещи и примчаться в аэропорт Стокгольм-Арланда, в такси покупая билеты на ближайший рейс, он нашел на второй странице. Статья изобиловала жуткими подробностями и предположениями, однако никаких серьезных сведений не содержала: ни имен погибших, ни заключений экспертов. Вампир, прочитав её полностью, задался вопросом, зачем он понадобился Кошко — вряд ли тот просто соскучился по шведу-химику, с которым виделся всего раз, в 1911 году. Дядя вампира, Эммануил Людвигович Нобель-старший, не мог поверить в то, что его дражайший племянник погиб от рук большевиков в Тифлисе. Ни тела, ни личных вещей они ему не передали, и это вселяло в промышленника надежду, что тот все еще жив. Делом о похищении Эммануила Людвиговича-младшего занимался помощник начальника Сыскной полиции надворный советник Кошко. Амбициозный и жадный до правды, сыщик рьяно взялся за дело, исследовав весь Тифлис и выйдя на похитителей. От одного из них он и узнал, что Нобель бежал вместе с неким Петром Каразиным, известным в подполье как Карамора. Выяснить о нем что-либо конкретное Кошко не удалось — Особый отдел, как и Третье отделение, крайне неохотно делился информацией — однако нашлись те, кто видел вместе анархиста и «молодого кудрявого блондина». К сожалению, заняться делом серьезно не вышло — убийство Мельникова сконцентрировало на себе все внимание Московской полиции, и вернуться к расследованию получилось только в ноябре. Однако стоило Кошко вновь начать действовать, как его уведомили — в шведское посольство явился некто, представляющийся Эммануилом Людвиговичем Нобелем-младшим. После личной встречи не оставалось никаких сомнений — это действительно тот, кого Кошко так долго искал. Вот только сидевший перед ним сбежавший пленник не был человеком. Он был вампиром. Санкт-Петербург, 1911. Попросив отвести Нобеля в отдельную комнату, Кошко задумался. Их семейство — не вампиры, он это знал точно, а потому сущность Эммануила для него была загадкой. Можно было бы не обратить на это внимание — отпустить с миром, предоставив выездной паспорт, вот только как он мог поручиться, что отпущенный едет к семье с добрыми целями? Таинственное похищение, не менее таинственное возвращение — все это заботило сыщика и не позволяло ему закрыть дело. Стоило Кошко войти в комнату, как швед начал возмущаться. — Вы не имеете права препятствовать мне уйти, это произвол! — запричитал Нобель, краснея от возмущения. — Я требую, чтобы мне сию же секунду выдали выездной паспорт. Вы же сами подтвердили, что я — пропавший Эммануил Людвигович Нобель, почему тогда задерживаете? — Понимаете ли, господин Нобель, — вежливо произнес Аркадий Францевич, начав издалека, — мы не можем Вас отпустить, не выяснив некоторые подробности вашего побега. Я понимаю, что вы хотите поскорее вернуться к семье, но, к сожалению, до этого нам придется уладить некоторые формальности. Просто расскажите, как можно подробнее, как вы бежали из Тифлиса и добирались до столицы, и мы больше вас не побеспокоим. Нобель был готов к такому раскладу событий. Версию побега и чудесного возвращения он придумал еще полгода назад, когда ехал на поезде из Тифлиса в Москву с Караморой. Оставалось лишь переписать пару деталей. — Что же, — уверенно заговорил Нобель после затянувшейся паузы, — давайте побыстрее закончим с этим. Я действительно попал в плен к большевикам, и они даже требовали за меня выкуп. Однако, еще им нужна была бомба. Я сделал вид, что согласен на это, однако в списке закупок указал несколько дополнительных ингредиентов. Из них синтезировал ядовитый газ, с помощью которого и смог сбежать. Я покинул Тифлис в тот же день, дошел пешком до Гори, где меня сразил приступ чахотки. В городе пришлось задержаться на полгода — нужно было восстановиться и заработать денег на поезд до Петербурга. Стоило мне скопить достаточную сумму, как я купил билет на поезд и приехал сюда. С вокзала сразу же пошел в посольство, где, как надеялся, мне выдадут паспорт. Вот, в общем-то, и все. — То есть, вы хотите сказать, — уточнил сыщик, записывая показания Нобеля, — что бежали из Тифлиса один и за пределы Грузии все это время не выезжали? — Именно так, — об истории с Караморой вампир благоразумно решил умолчать. — Что-то не сходится, — загадочно улыбнулся Кошко, отрывая взгляд от бумаги. — Дело в том, что вас видели в Москве несколько месяцев назад, сомневаться в показаниях свидетелей не приходится — им показывали вашу фотографию. Так что, я бы посоветовал вам сказать правду и не задерживать ни меня, ни себя. Нобель опешил. Казавшаяся идеальной, его версия рассыпалась буквально на глазах. Он не предполагал, что все это время его искали, а потому совершенно не скрывался, открыто сопровождая Карамору. — Я буду говорить только в присутствии адвоката, — немного придя в себя, проговорил Нобель. — Извольте, — согласился Кошко, готовившийся сделать последний шаг на пути к истине. — Но сначала я добавлю от себя несколько слов. Вы сбежали не один, а с анархистом по имени Петр Каразин. После побега вы, вероятно, присоединились к его группе — иначе бы не стали скрывать, что именно он вам помог. Видимо, это продолжалось до недавнего времени, раз вы, будучи живым, не обращались в посольство и не пытались вернуться домой. Однако что-то случилось, и вам теперь крайне невыгодно, или незачем, оставаться в России. Если я прав — а судя по вашей реакции, это так — то мы не можем вас отпустить, так как вы принимали участие в подпольной революционной деятельности, будучи поданным Российской империи. С каждой фразой сыщика надежда спокойно вернуться домой у Нобеля таяла. — Если вы все знали, — обессиленно произнес вампир, закрывая лицо руками, — то зачем весь этот спектакль? Могли бы сразу отправить на виселицу. — За кого Вы нас принимаете, за карателей? — удивился сыщик, скрещивая руки на груди. — Я хотел дать вам шанс признаться во всем самому. Должен признаться, моих ожиданий вы не оправдали. Однако, есть еще кое-что. Дело в том, что в своем рассказе вы не объяснили главное. — Повторю еще раз: я не буду вам ничего говорить без моего представителя. — Только не забудьте его уведомить о том, что вы вампир, — не отрывая глаз от Нобеля, произнес Кошко. — Причем не просто вампир, а незаконно обращенный. Не знаю, как у вас в Швеции, но в нашей стране это запрещено. Так что вас вынуждены будут казнить. Конечно, сначала постараются узнать, кто вас обратил, но если вы будете молчать — убьют и без этого. Обязан заранее уточнить: огонь или серебряный топор, что предпочитаете? В этот момент Нобель сдался. Он рассказал все: как бежал из Тифлиса с Каразиным, как их боевая группа убила Мельникова и устроила нападение на Юсупова, как он уговорил Свечникова обратить его в вампира, умирая от чахотки. Вампир упомянул также о том, как сразу же после обращения им удалось спасти супругов Руневских, надеясь, что это облегчит его участь. — Вы неплохой человек, господин Нобель, — задумчиво произнес Кошко, выходя из допросной. — Я даже буду ходатайствовать о вашем оправдании и беспрепятственном возвращении на родину. Правда, суда вам не избежать. Аркадий Францевич ошибся, за допросом ничего не последовало. Шведский посол, под давлением родственников Нобеля, обратился непосредственно к министру иностранных дел Сазонову, и тот отдал приказ немедленно отпустить вампира. Кошко, в тот момент бывший всего лишь надворным советником, не мог ничего противопоставить. Накануне отъезда Эммануила в Швецию, он попросил о встрече. — Я согласился на это только из-за того, что вы выслушали меня и не пустили дело в ход сразу, — холодно сказал Нобель вместо приветствия. — Я слушаю, господин следователь. — Раз уж вы все равно уезжаете, я хотел бы отдать Вам ваши показания, — сыщик протянул папку, в которой вампир нашел протокол допроса. — Мне они ни к чему, я не шантажист и никогда им не был, но в чужих руках ваши слова могут наделать много бед. Так что, пусть уж будут у вас. И мне спокойнее, и вам легче. — Вы не шутите и не провоцируете? — недоверчиво сощурился Нобель. — Серьезно? И что я должен сделать взамен? Никогда не поверю, что сыщик отдаст компромат просто так. — Считайте, что вы мне понравились, — пожал плечами вампир. — Наверное, даже больше — я вас в чем-то понимаю. А взамен… Я был бы рад, если бы вы оказали мне услугу, однако настаивать на этом не имею права. — И какого же рода ваша услуга? — Вы прекрасный химик, — признался следователь. — Моя просьба — помогать нам с особо сложными делами. Теми, где понадобится экспертиза, с которой наши работники не справятся. Вы согласны? — Хорошо, — после недолгих размышлений согласился вампир и протянул ладонь в ожидании рукопожатия. — Но это одноразовая акция.***
Когда Руневскому сказали, что встреча будет на нейтральной территории, он сразу подумал про Вену — обычно именно там происходили встречи с агентами. Каково же было его удивление, когда ему вручили билет «туда-обратно» до Токио. Руневский любил Японию. Даже больше — он восторгался ею. За совершенно иное отношение к жизни и смерти, за внутреннее спокойствие, за умение остановиться и оценить красоту вокруг. Наконец, за вопрос «как», а не «зачем», свойственный рациональным европейцам. Ему нравились дисциплинированность и выдержка японцев, романтическая рыцарственность самурайского духа, хотя он знал и оборотную его сторону. Омрачало радость от командировки лишь то, что поездки в страну Восходящего Солнца всегда происходили по малоприятным поводам: русско-японская война, оккупация союзными войсками, шпионский скандал с Козловым. Подобное стечение обстоятельств в данный момент казалось знаком свыше — и весьма тревожным. Не успокоили его ни сотрудники МИДа, когда инструктировали его на счет текущей геополитической ситуации, ни куратор операции от Службы, рассказавший ему все о резиденте и способе связаться с ним, не вызывая подозрений. Перед отъездом он поделился своими ощущениями с Алиной, и они весь вечер перед вылетом придумывали, как ему уйти от слежки, дать знать о себе, покинуть страну в случае провала. «Все как в старые добрые» — подумала Алина, укладывая вещи Руневского в чемодан, пока тот в кабинете собирал данные к докладу о Мукдене — официальной причине его поездки в Токио. Прикрытие было правдоподобным: посещение конференции «Восток и война: 120 лет русско-японскому конфликту» и выступление с лекцией о Мукденском сражении. По пути в Кольцово вампира вновь проинструктировали и выдали документы. В следующие три дня он — Евгений Примаков, профессор московского кампуса Дипломатической академии МИД. На все заявления Руневского, что это нечестно, так как Примаков — его коллега, причем не японовед, а арабист, собеседник махнул рукой и сказал, что этот человек — единственный работник академии, никогда не выезжавший за пределы стран Славянского Договора, поэтому его имя — идеальное прикрытие. Напоследок ему дали совет: «Если вас мучает совесть, привезите ему фарфоровую тарелку. Или что там еще из Японии привозят». Рейс был транзитный: из Петербурга в Москву — по свои документам, а оттуда, по поддельным — в Токио. Но стоило его самолету приземлиться в Шереметьево, как в городе началась буря, и все следующие полеты начали бесконечно откладывать. Спокойно проведя в зале ожидания час, Руневский, понимая, что быстрого вылета не предвидится и в аэропорту он надолго, отправился в сторону ближайшей пивной. Проходя очередной ряд кресел, он, что-то почувствовав, остановился. — Господин Нобель?