Хризантемы, морфий и раны

– Постой. Нет, я не верю. Ну не мог он пригласить тебя! – по лестнице стучали две пары туфель, а один из голосов принадлежал Пандоре. – Если я сказала, что он пригласил меня, значит, пригласил, – рядом проявилась и Маргарита. Она была значительно спокойнее и не так уж переживала по поводу того, с кем она танцует. – Если мы говорим об одном Мефистофеле… – …а мы говорим… – Раскольникова остановилась, нагло улыбаясь и невинно глядя в глаза Гамп. – И ты согласилась? Зачем? Он ведь психопат! – Солнце мое, если девушка танцует с безумцем, это значит, что девушка не нашла партнера достойнее. Идем. Мне хочется шампанского. Маргарита, ступившая наконец на первый этаж, дошла до распахнутых дверей Большого зала, разводя руки и улыбаясь. Приталенное шелковое платье, отливающее черным агатом, его шлейф, тянущийся отрывком ночного небосвода, усеянного звездами, рукава, сделанные похожими на лебединые крылья, аспидный кокошник со сверкающим бриллиантом и черная с белым коса, в которую вплели атласную ленту – все это делало Раскольникову безумно похожей на темную Царевну-Лебедь из старой сказки. Многие из присутствовавших в зале обратили внимание на вошедшую, и девушки, и парни вздохнули с оттенком зависти. А завидовать было чему: кажется, никакая девушка, кроме Маргариты, не имела такого же блистательного наряда. Разумеется, многие были в блестящих платьях со шлейфом, кто-то сделал превосходный макияж, но никто даже близко не подобрался по блеску к Раскольниковой. Но стоит сказать и о самом зале; он был отделан шикарно. В воздухе парило гораздо больше свеч, где-то даже стоял оркестр, но нельзя было определить, где именно; доносились скромные звуки вальса, которые загремят вскоре и на все помещение, но сейчас они парят легким ветерком. В укромном месте, там, куда не могли добраться младшекурсники без знания особо пароля, стояли и вино с шампанским. Дамблдор позаботился о том, чтобы никто не напился: на алкоголь наложили заклятие трезвости. У Раскольниковой кружилась голова от блеска, шума разговоров и смеха, доносившихся отовсюду. Пандора, едва успевавшая за ней, наконец нагнала ее, беря под локоть. – Маргарита! Ты с ума сошла? – Ну что тебе, педант? – улыбнулась Раскольникова, поправляя кокошник. Девушки подошли к одному из столиков, на котором стояло шампанское. Маргарита, уже привычно и выверенно беря в руку бокал, одной рукой достала и пачку сигарет, вытягивая одну и мыслью зажигая ее. – Так как он тебя пригласил? Это… это ведь невероятно. Ты, такая… такая. Такая изящная, и он, такой дикий! – Подожди, – Раскольникова сделала глоток шампанского, прикрывая глаза. На алых губах от тепла расплылась мягкая улыбка. – Да, диковатый. Да, жесткий. Да, эгоцентричный. Но, с другой стороны, он пригласил меня первой. Я знаю, что он не рассматривал никого другого и знаю, что это не жест чего-то поэтичного, возвышенного и долговечного. Мне необходимо как-то построить репутацию и найти нужные связи, так почему нет? Гордые не выживают в этом мире, хочешь жить – умей вертеться. А в особенности это относится к девушкам: мужчины – это цель и средства достижения этой цели. Пандора тяжело вздохнула, оглядывая зал в поисках и своего партнера. – Ты неисправимая кокетка. – Ага. А еще я лицемерна. Это плохо, нет, это мерзко. Но кто запрещал мне быть такой? По крайней мере, парни без ума от моего образа, а мое истинное «я» не волнует порой даже меня. Маргарита хотела было сделать еще глоток шампанского, но в дверях раздался невыносимый грохот и ржание, заставившие всех присутствующих обернуться на звук. Картина была потрясающей. На вороном коне, яростно поднявшегося на дыбы, восседал рыжий парень ужасающего роста, уверенно и хлестко держащий золотую узду скакуна. На лице, скрытом под полумаской кроваво-красного со сверкающей каймой дракона, горел безумный в своей свободе и разумный в своей абсолютной власти оскал, черные глаза хищнически оглядывали взволнованную толпу. На пальцах красовались кольца, подобные когтям, черная шелковая рубашка, на рукавах которой располагались алые стальные подобия крыльев, облегала торс юноши, а поверх нее стягивал тело молодого человека и багряный корсет с золотыми вплетениями. Плащ, вольно накинутый на плечи, походил больше на темную ночную грозу, эполеты сверкали при свечах алмазами и янтарем, на груди висела подвеска в виде рубиновой хризантемы. Публика была в смеси ужаса и восторга; юноша производил безусловно ошеломляющее впечатление, и равнодушным нельзя было оставаться. Дьявол соскочил с коня, диким взглядом разыскивая жертву. Шепотки в толпе прекратились, когда на пустое место ступила без страха и сомнения Маргарита, все еще держащая бокал шампанского. Она чувствовала, как ее всю пронзают и жадно исследуют черные глаза, позволяла себя исследовать и подчинять. Рыжий парень, кровожадно и возбужденно улыбнувшись, соскочил с вороного мустанга, отчего по залу раздался стук каблуков сапог, живыми и молниеносными шагами подошел к девушке, сдергивая с себя маску дракона и коршуном впиваясь в алые губы Раскольниковой. Послышался звон разбитого хрусталя; Маргарита прикрыла глаза, рвано выдыхая и обнимая Мефистофеля за шею. Нутро растворилось в его устах, подчиняющих и пьянящих своим привкусом коньяка, пальцы неуверенно и полуинстинктивно, но все еще сознательно манипулируя царапали шею Баскервилла. Раскольникова почувствовала, как его крепкие руки сжимают ее талию, властно притягивая к себе. Разорвав поцелуй, Маргарита, все еще невинно и чисто улыбаясь, погладила Мефистофеля по щеке и шепнула: – Будем надеяться, солнце мое, ты сделаешь все так, как сделал бы Бог. – Не оскорбляй меня. Я воплощаю Сатану, отныне и вовеки веков. – Deus vult. Баскервилл, с жадностью художника, глядящего на пустой холст, смотря на тело Маргариты, завел руку за спину, делая в воздухе резкое кругообразное движение и будто сжимая в руке невидимую узду, отчего конь, стоявший за его спиной, с шумом вспыхнул и рассыпался миллионом искр. Толпа шарахнулась в стороны, но молодой человек, кажется, не обратил на это ни крупицы внимания. Он был сосредоточен лишь на руках, ключицах, талии Раскольниковой и был готов взять ее здесь и сейчас, но Маргарита, выскользнув из его рук, исчезла в толпе, растворившись на глазах Мефистофеля. Он чертыхнулся, бросаясь за ней, тут же по залу пронеслись звуки вальса, и Раскольникова пропала почти навсегда, но только для глаз Баскервилла – она явилась перед мародерами, подмигивая удивленному Ремусу и беря за руки Сириуса: – Вы, вероятно, видели, что за мной гонится эта бестия. Умоляю, спасите. Блэк, усмехнувшись, обернулся с победой в глазах на Джеймса и Люпина, после оборачиваясь к Маргарите и с несколько самодовольным тоном объявляя: – Только вальс? А как же танго? – Я успею сбежать к тому моменту. Сириус, больше не медля, вывел девушку к танцующим, вливаясь в ритм вальса и ведя ее. Маргарита почти полностью подчинялась его действиям, двигаясь умело и чувственно; она блестяще умела завораживать партнера, кем бы он ни был, и это во многом играло ей на руку: нежные руки и бархатные очи, схожие с туманом в своей загадочности, западали в память надолго, как и сама их обладательница. Кружась в вальсе, Раскольникова постоянно смотрела в глаза Блэка, как бы подчиняясь и позволяя себя вести, но на самом деле являясь главной в танце; взгляды многих студентов были направлены на Маргариту, и она явственно ощущала это. Сейчас у нее не было права на ошибку, если бы она сделала неверное движение или посмотрела не с тем оттенком, весь ее блистательный образ разрушился бы в секунду, но девушка даже не собиралась ошибаться: она обязана была сохранить честь и достоинство. Между тем вальс кончался, и Блэк, поцеловав ей руку, уже хотел было отвести к зрителям, как тут прямо перед Раскольниковой возник демон. На секунду она испугалась, но следом разумом завладел страшный азарт. – Теперь не уйдешь, орлица моя, – Баскервилл взглядом намекнул Сириусу отойти, пока не случилось чего-то дурного, и в подтверждение тому наполовину вынул из ножен кинжал, блестевший на поясе. Блэк, удивленно поднявший брови и усмехнувшийся, поклонился и скользнул в толпу. Мефистофель и Раскольникова остались в одиночестве посреди зала. Два страстных и упрямых взгляда уперлись друг в друга, рука молодого человека легла на талию Маргариты, притягивая к торсу, девушка чувствовала на шее разгоряченное дыхание Баскервилла, а оттого лишь ближе прижималась к его телу. Это мгновение длилось бы вечно, и пара бы стояла подобно мраморным статуям, однако над ними раскатом грома грянуло танго. Мефистофель оттолкнул Раскольникову, оглядывая ее тело и покусывая в желании губы. Маргарита же, все больше осознавая, какую чудовищную власть возымела над молодым человеком, отступила назад, совсем чуть-чуть приподнимая подол платья и соблазняюще улыбаясь. Мефистофель сделал решительный шаг к девушке, уже желая взять ее и завладеть ею, но его остановил палец Раскольниковой, упершийся в его грудь. Девушка приблизилась сама, одной рукой обнимая молодого человека за шею, а вторую изящно вкладывая в ладонь партнера. Баскервилл тут же медленно сжал руку Раскольниковой, начиная вести танец. Черные, лихие глаза исследовали ее тело, Мефистофель наконец входил в раж, действуя, тем не менее, выверенно и ловко. Раскольникова ступала рядом, поддаваясь амбициям юноши; она походила на черного лебедя, сулящего опасность и гибель для влюбившихся в него, танцуя драматично и темпераментно. Маргарита во время танца приручала Баскервилла и овладевала его разумом; отвага и изысканность, Рыцарь и Прекрасная Дама, природная дикость и умение подчинять – кажется, в этом чувственном танце было все. Движения, прикосновения, горячие взгляды сопутствовали всей безумной энергии. Мефистофель постоянно следил за партнершей, руками постигая ее тело, и Раскольникова отдавалась ему всему: пальцы молодого человека то и дело касались плеч, талии, бедер, и перед ним становилось все труднее устоять. Баскервилл, замечая это, действовал увереннее, более хлестко и возбужденно – теперь он повелитель. И вот этот момент – Мефистофель, прижав к себе Раскольникову, которая, доверяясь Баскервиллу, откинулась, разводя руки и будто расправляя крылья, закружил ее, вызвав этим шквал искр из-под плаща. Маргарита свободно запрокинула голову, теперь полностью отдаваясь движениям и намерениям Мефистофеля и, когда тот поставил ее, сама жадно впилась поцелуем в губы, руки кладя на щеки. Весь танец выглядел как блестящая театральная постановка, сложная и многогранная, но на деле являлся чистой импровизацией, которая текла, подчиняясь лишь желаниям самих импровизаторов. Танго, сверкнув высокой нотой, закончилось; зал, притихший на секунду, взорвался аплодисментами. Баскервилл и Маргарита слишком мастерски и эмоционально танцевали, чтобы остаться без оваций, и это понимали и они. – Теперь, надеюсь, ты окончательно мне подчинилась, – мягким баритоном прошептал Мефистофель на ухо Раскольниковой, прижимая к себе за талию и оставляя поцелуй на шее. – Тебе стоит сделать еще одну попытку. Эта была недостаточной, – усмехнулась Маргарита, обнимая Баскервилла за шею и прикрывая глаза. Ховард, отстранившись и все еще жадно оглядывая тело Раскольниковой, поднял ее на руки, целуя и живыми шагами направляясь к выходу. Маргарита уже понимает, что ждет ее впереди, и жадно цепляется за шею Баскервилла, закрывая глаза и отдаваясь ему и его рукам, таким порочным и чужим. Она не помнит, как оказалась в темной комнате, как губы Ховарда снова жадно впились в ее уста, но отчетливо помнит ледяные пальцы Баскервилла, от которых хотелось спрятаться и которым хотелось отдаться одновременно, раздевающие ее. Она не делала этого никогда раньше, ибо никогда не была достаточно уверенной в партнере, в том, кому она доверяет свое тело, а следом и душу; но сейчас Ховард же своей необъяснимой силой заставлял Маргариту думать о нем, о нем, о нем. Раскольникова не знала, какие чувства питает к Баскервиллу, что думает о нем, но осознавала, что хочет, чтобы Ховард окончательно завладел ею. Губы Баскервилла начинают исследовать шею Маргариты, в то время как пальцы расстегивают платье. Раскольникова заледеневшими от волнения пальцами начинает развязывать корсет на самом Ховарде. Ящик Пандоры открыт, теперь Баскервилл – в ее сознании, отравляет его, но она жаждет этого смертельного яда, в голове мелькают сумбурные мысли («Он точно погубит тебя»), но Маргарита откидывает их, снова ища губами уста Ховарда и обнимая его за шею. Резко, живо, чертовски страшно. Раскольникова чувствует, как руки Баскервилла змиями проходятся по ее обнаженному телу, видит внимательный и лихорадочный взгляд черных глаз, волнующийся и предвкушающий. Она вновь чувствует, как ее жаждут, от этого тихо стонет; стон становится нажатием на спусковой крючок, и выстрел из этого револьвера окончательно убивает всю разумность этих двоих. Ховард расцеловывает ее грудь, ключицы, ребра, оставляя грубые заметные засосы, Маргарита же откинулась на кровать, сжимая от удовольствия простыни. И только сейчас она понимает, что он видит ее порезы и сливовые места уколов морфия. Через туман вожделения она сама себе отрицательно машет головой, кровь ударяет в голову, когда она чувствует этот момент. Маргарита тихо прогибается в спине, скулит, обхватывая ногами торс Баскервилла и понимает, что он не двигается. Или дает привыкнуть, или осознает, какую силу возымел над этой девочкой, обнаженной лежащей на постели. Его сильные руки ложатся ей на талию, сжимая и фиксируя, Раскольникова еще раз тихо стонет, теперь – от наслаждения. Ей нравится, ей безумно нравится этот дьявол, она обожает его всей душой и, кажется, готова сделать все, о чем он попросить – Баскервилл слишком хорош. Ее тело охватывают волны удовольствия, она чувствует его разгоряченное тело и едва сдерживается, чтобы сесть и прямо сейчас расцеловать его по-детски преданно и восхищенно. Но ее детство давно закончилось, как и его – и сейчас на постели только два тела, разгоряченных друг другом и желающих насладиться друг другом полностью. «Я восхищен тобой» – и это финальная точка. Баскервилл ложится рядом, и Маргарита вдруг чувствует себя просто ужасно. Зачем она это сделала? Что с ней, где та Раскольникова? Она давно потеряла саму себя, даже не пытаясь искать, и сейчас, когда рядом – гранит и глыба, Ховард Баскервилл, она отбрасывает все эти мысли в сторону, кладя голову ему на грудь и обнимая его. Она чувствует его руку на ее оголенной спине и нежный поцелуй бледных ее пальцев, измученных и подрагивающих, неясно отчего. Дальше – только тьма.