Гость из прошлого

      Мощный ветряной поток утаскивал душу Чарли за собой, распушая каштановые волосы и развевая ткань юбки. Шарлотта восстанавливала сердцебиение, отбивавшее быстрый ритм в её ушах, и пыталась успокоиться перед встречей с Элизабет.       «Мы с ней были подругами, очень хорошими подругами, — рассуждала девочка. — Я не верю, что дядя и папа смогли как-то перестроить её сознание за один сеанс «дисциплинирования». Интересно, что же подразумевал Кэсседи? Хоть бы мне не пришлось переживать атаки монстров снова…»       — Над чем задумалась? — раздался голос Левши.       — Я немного волнуюсь из-за слов Кэсседи, — объясняла мишке Шарлотта. — Он сказал, что с Лиззи что-то не так, но что именно не сказал. Возможно, её смогли «дисциплинировать» сильнее всего.       — Мне кажется, что они немного перегибают палку с темой дисциплины. Конечно, мистер Эмили никогда не был святым и мог применить силу в какой-то критической ситуации, но он бы никогда морально не сломал человека. Особенно за один раз, — думал Левша. — В конце концов на тебя у него ушло 8 лет жизни. Хотя, кто знает, что с ним сделал Уильям.       — Хочешь сказать, что на мне тоже ставили такие опыты? Меня сломали морально? — поежилась девочка.       — Нет, вовсе нет. Дисциплина, в общем смысле, вещь хорошая. Это умение поставить себя на место без чьей-либо придирки или замечания со стороны, — пояснял мишка. — Мистер Эмили воспитал в тебе то, что в данный момент помогает не сдаваться и идти вперед к своей цели. Я не хочу сказать, что тебя ремнем били и принуждали к определенному виду поведения, ведь качество дисциплины зависит от эмоционального и морального состояния ребенка. Учитывая, что в семье Афтонов у всех есть психологические проблемы, твердости в своих действиях и убеждениях у них не так много.       Но это в общем смысле. Если говорить про души и контроль над ними, то дисциплина позволяет Афтону не просто управлять своими детьми и использовать их как препятствие к твоему отцу, но и делать это без использования ремнанта. Ему нужно верно надавить на ребенка, чтобы тот начал слушаться его.       Девочка притихла и зашептала:       — Возможно, Майкла избили или надавили, в общем, привили мысль, что он ничтожество, ради которого никто и никогда не пойдет на отчаянные поступки, — предполагала Шарлотта. — Ему напомнили о тех днях, когда он искренне пытался понравиться отцу и об укусе Фредбера; о том, что он ничего не смог и что за его старания его никто не похвалил и не сказал ласкового слова. Кэсседи же погрузили в его мир, где ни одно творение не слушалось его, заключили в собственного воображаемого друга и разругали с самим собой же. И всё это происходило не под влиянием дяди, и именно это породило страдания, из-за которых они не смогли контролировать себя, и именно страданиями они и подпитывали папу. То есть, у Элизабет тоже есть слабые места, о которых известно её отцу, и сейчас она не под контролем отца?       — Удивительно, не так ли? — усмехнулся Левша. — Я бы на твоем месте смотрел шире.       — Что ты имеешь ввиду? — поинтересовалась девочка.       — Если Афтон предпочитает не тратить свой ремнант на контроль своих детей, то на кого он его тратит? — Левша посмотрел наверх и тяжело вздохнул, кратко добавив: — Ответа знать я не хочу. Будь осторожна. Я не знаю, что сейчас с дочерью Афтона, но слова её брата смущают даже меня.       — Стой, у меня ещё один вопрос! — окликнула его Шарлотта прежде, чем он пропал с поля зрения.       — Только быстро, — заметив приближающийся разрыв в пространстве, поторопил её Левша.       — Снаружи сгустка я была в другой одежде и выглядела старше, но здесь же я в своем старом костюме. Ты не знаешь почему? — с надеждой спросила Шарлотта. Заметив в глазу медведя смущение, Чарли погрустнела, и Левша, почувствовав расстройство девочки, безрадостно вздохнул.       — Я знаю многое про одержимость, про ремнант, про слияние душ и про планы Афтона, но таких тонкостей я никогда не касался. У меня же нет одежды. Одно из предположений заключается в том, что ты видоизменила своё тело самостоятельно, чтобы твои друзья и члены семьи распознали в тебе ту девочку, которую они привыкли видеть, — рассуждал мишка. — Так же делал и Афтон: он видоизменял своё тело, чтобы вызывать страх у своих заключенных и подпитываться им. Но это только предположение. Ещё могу предположить, что это связано с твоими отрицательными и положительными эмоциями…       Левша не успел договорить: Чарли выбросило из ветряного тоннеля, пропавшего спустя секунду после того, как Шарлотта грохнулась на гладкую поверхность, напоминавшую по текстуре стекло, и что-то с хлопком закрылось. «Вот же блин», — кинула Чарли. Девочка приподнялась на колени, шикнула от боли в щеке и осмотрелась.       Впервые за долгое время она оказалась не в бесконечно черном пространстве без стен и потолка, а в темном помещении, пускай и плохо освещенном, но всё же облагороженном. Пол выстилался блестящей стеклянной плиткой, матовые стены блестели в свете неоново-розовых ламп, а потолок представал перед глазами длинным и широким зеркалом, отражавшим не сами объекты, а их теневые силуэты. Шарлотта потеряла дар речи при виде необычного интерьера. Она стояла возле входа в это в помещение, и за прозрачными дверьми расстилался тоскливый мрак. «Я прибыла оттуда, значит мне нужно в противоположную сторону», — рассудила девочка.       Чарли продвигалась вперед, поглаживая черные стены, и находила всё больше интересных деталей: в конце первого помещения располагался гардероб, в котором висели куртки и кофты, а рядом с ним — проход в длинный коридор без видимого конца и края. Шарлотта решила оставить фонарь на входе, ведь носить с собой лишние пять килограммов было не из приятных, да и к тому же бессмысленно: неоновые лампы всё же были каким-никаким освещением.       Чарли двинулась дальше, в округлую арку, и совсем скоро осознала свою ошибку: спустя несколько десятков пройденной плитки розовый свет не просто пестрил в глазах Шарлотты, а резал их ножом, сводя её с ума. Девочке казалось, что она проходила один и тот же участок раз за разом, бродила по кругу, заключенная в однообразное строение из бесконечных темных коридоров с неприятно яркими лампами. Чарли уже и забыла про свою цель, думая лишь о том, как бы выбраться из этого отвратительного места. К тому же стояла такая мертвая тишина, что человек, стоявший вдалеке, смог бы услышать не озвученные вслух мысли Шарлотты, стук беспокойного сердца и хруст костяшек.       К счастью, вскоре Чарли заметила появившийся из темноты постер с белой подсветкой вокруг него и пару бархатных занавесок, завешивавших проход в следующую комнату. Подойдя поближе к постеру, Чарли рассмотрела на ней темный, поющий силуэт. Ниже красными буквами сообщалось следующее: «Не пропустите выступление единственной и неповторимой Элизабет Афтон! Оно проходит каждый день с 19:00 до 21:00!» «Ну и выдумщица! — смеясь, сказала девочка. — Она не похожа ни на Бэйби, ни на Роксану. Даже хочется посмотреть! Интересно, сколько сейчас времени?»       Шарлотта раздвинула руками алые занавески и заглянула вовнутрь.       — Новый посетитель? Прошу за мной! — вдруг обратился к ней женский монотонный голос. Чарли вздрогнула от внезапности. Девочка перевела рассеянный взгляд на обратившуюся к ней девушку и увидела работобота, выглядевшего, как Бэйби, но в накинутом сверху пиджаке. Шарлотта удивленно округлила глаза при виде бота и послушно последовала за ним, попутно оглядываясь по сторонам.       Это место походило и на миниатюрный театр, выполненный в темных и ярко-неоновых тонах, и на бар-кафе, в которых люди могли посидеть за обеденными столиками, потанцевать на танцполе и посмотреть выступление на небольшой сцене. Девочка проходила между столами и рассматривала лица, сидевших здесь посетителей, и она быстро поймала себя на мысли, что ни одно лицо не освещено достаточно хорошо, чтобы заметить в нем хоть какие-то черты. Гости сидели за круглыми гладкими столиками на высоких стульях без подлокотников, они что-то обсуждали между собой, но ни один диалог до ушей Шарлотты так и не долетел. Всё ощущалось таким фальшивым и неправильным, что Чарли проняла не пойми откуда взявшаяся дрожь и чувство, словно за ней следят тысячи и тысячи искусственных глаз.       Робот привел девочку к столику, стоявшему возле прозрачных перил, положил меню на стол и благополучно уехал на свой пост, пожелав напоследок приятного просмотра. Шарлотта села на одиноко стоящий стул и заглянула за перекладину перил, осматривая всё в округе. Как оказалось, это помещение было поделено на два этажа, и вход располагался на втором этаже, иначе говоря, на балконе. С ней вместе сидели незнакомцы, они беззвучно шептались, ели и пили что-то, чего не было у них на столах, и постоянно проверяли настольные часы, отсчитывающие время до начала шоу. «Осталось 3 минуты», — проговорила про себя Шарлотта.       На первом же этаже сидели те же безликие фигуры, нисколько не выделявшиеся на фоне мебели. Эти столы располагались перед громадной сценой с подиумом, пока что завешанным алыми занавесами.       Сам по себе интерьер Шарлотте нравился: все было сделано со вкусом, в одних и тех же черно-красных тонах, без узоров и лишней мишуры, но её сильно удивляла стоявшая в округе тишина.       Музыка не играла, бокалы и посуда не звенели, разговоры не лились единым словесным потоком — всё, что делало живыми уютные кафе отца, поглотил вакуум, пустой и безэмоциональный.       Это место совсем не походило на зрительный зал. Декорации к сценке — вот верное название мёртвому залу, частью которого Чарли являлась в данный момент. «Зачем же вы нужны здесь? Потешить самолюбие Лиззи?» — размышляла девочка, от нечего делать листая меню. На представленных картинках очень трудно было рассмотреть хоть какие-то ингредиенты, но располагавшиеся рядом названия навевали покрывшиеся пылью воспоминания. «Если не всё, то полменю точно взято из ресторана папы и дяди. Хотя откуда Лиззи может знать про другие блюда, если она с рождения не покидала Хуррикейн? Разве что на праздники…» — к Шарлотте подъехал работобот-официант и молча что-то начал записывать в свой маленький блокнот. Прежде, чем Чарли смогла открыть рот, робот успел принять заказ, забрать меню и уехать, пожелав приятного просмотра. «Иронично ли то, что единственные живые здесь существа, — это работоботы?» — усмехнулась Чарли, развалившись на стуле. Она хотела пройтись по этажам, осмотреться повнимательнее, возможно, найти проход за кулисы, к предполагаемому расположению Элизабет, но что-то её останавливало. Словно бы Шарлотта знала, что скоро она встретится с подругой, и оттягивала эту встречу до последнего. Чарли понимала, что, чем дольше она тянет, тем труднее будет справиться с дядей и отцом и вероятнее навести беду на своих товарищей, сражавшихся за свою жизнь по ту сторону сгустка, но девочку не покидал не пойми откуда взявшийся страх. Шарлотта осматривала ближайших клиентов и размышляла про себя, постукивая пальцами по столу: «Чего мог опасаться Кэсседи? Ненастоящей публики? Темноты? Кэсседи, конечно, опасался темноты из-за того, что сходил в ней с ума куда чаще, чем на свету, но всё же это не повод избегать встречи со своей сестрой. Майкл говорил, что на младших дядя и папа повлияли куда сильнее, интересно, как же?..»       Вдруг Шарлотту оглушил торжественный звук фанфар, аплодисменты зрителей испугали своей внезапностью, и девочка зажала уши, пытаясь заглушить биение сердца.       «Леди и джентльмены! Поздравляю всех счастливчиков, которые смогли попасть к нам! И я чувствую всем сердцем, что вы не желаете слушать меня! Вы все пришли сюда только ради одного! — монотонно восклицал появившийся на сцене работобот в цилиндре. Публика ликовала, улюлюкала, а Чарли старательно боролась с возникшим писком в ушах. — Поприветствуем громкими аплодисментами самую лучшую и необыкновенную девушку! Элизабет Афтон!»       Свет розовых софит разгорячил воздух над сценой. Из хлопушек повалили конфетти, пестря красивыми огоньками. Занавес раздвинулся, и на сверкающий подиум вышла девушка в коротком пышном красном платье, на длинных каблуках с открытым носом и с развевающимся на ветру, шелковым плащем. Чарли даже не с первого раза узнала в ней ту самую Лиззи (Элизабет было 11 лет на момент смерти). Рыжие волосы, убранные в пучок, и яркий макияж старили Элизабет, но не делали уродливой, а, наоборот, раскрывали в ней женственность и даже взрослость.       Шарлотта, не ожидавшая таких перемен во внешности подруги, потеряла дар речи и застыла в восхищении. «Она выглядит так же красиво, как и прежде!» — восторженно кричала про себя девочка. Чарли тоже мечтала выглядеть взрослой, но никто никогда не воспринимал её всерьёз из-за радушного и оптимистичного взгляда на вещи, который обычно звали инфантильным. Хоть она и была некоторое время главной в их банде, когда у её друзей не было физических тел, никто из них не воспринимал Шарлотту как главу, руководя ей при надобности и без.       Временами, когда девочкам в руки попадали свежие краски и детская косметика, Элизабет соглашалась сделать макияж для Чарли, но в таком виде она выглядела, как разукрашенная фарфоровая кукла. Генри забавляли подобные порывы Шарлотты, но Чарли же не хотела, чтобы над ней смеялись, и не желала ждать, когда она станет достаточно взрослой для этого, но, к сожалению, теперь она никогда и не сможет примерить на себя роль взрослой девушки.       Элизабет прошлась по сцене, важно цокая каблуками, и элегантно хихикнула, когда по залу прошлась новая волна аплодисментов. Девочка отвернулась от зрителей и запрокинула голову, приподняв микрофон. Раздался писк: она включила его. Манерно выставив один палец, она оглядела зал через плечо и с улыбкой произнесла: «Да начнется представление!»       Музыка заиграла, и зал вновь затих, будто его и не бывало. Чарли, встрявшая возле перил, с замиранием сердца ждала, когда её подруга начнет петь. Страх перед ней пропал в мгновение, Шарлотте только и хотелось, что быть ближе к Элизабет, слышать каждую ноту, каждое слово, что вылетет из её рта; девочка сдерживала себя из последних сил, чтобы не сбежать вниз по лестнице и встать возле сцены, размахивая руками из стороны в сторону и визжа от восхищения.       Элизабет начала свой концерт. Её голос лился, словно сладкий мед из сот, мягко и нежно. Шарлотта задержала дыхание, не желая мешать музыке своими вдохами, полными восторга, и закрыла глаза, пропитываясь песней. В голове мелькали картинки, неразборчивые, но знакомые. Чарли не могла понять, почему эта мелодия была ей так знакома. Вдруг в нос ударил резкий запах старинного парфюма, каким когда-то пользовался её отец, и гаражного машинного масла, которым пахло всегда при входе в мастерскую папы и дяди. До Шарлотты донеслось мычание Генри, шепотом пропевавшего строчки этой песни, и девочка начала повторять за голосом отца.       — Это она? — раздался мужской голос за спиной. Чарли хотела обернуться и взглянуть на мужчину, но не могла пошевелиться. Всё тело будто обмякло, глаза слиплись, и сил не хватало практически ни на что, кроме пения.       — А ведь и вправду она, — вторил ему женский голос. Шарлотта не видела, но чувствовала, что взгляды людей медленно перетекают с Элизабет на неё. Чарли попыталась прекратить пение, отдернуть руки от холодных перил, но тело не слушалось: её кожа словно прилипла к гладкому металлу, а песня вырывалась из груди, звуча вовсе не ради подруги, а ради воли отца.       — Это же Шарлотта Эмили! — прокричал кто-то слева от девочки. Чарли, заслышав свое имя со всех сторон, поспешила открыть глаза. Она раздирала веки с такой силой, будто они были склеены десятью слоями скотча, кряхтя и скрежеча зубами. Ногами девочка упёрлась в выступ перил и начала отходить назад, отдирая от перекладины свои руки так, как будто вытягивала себя из озера тягучей смолы.       Вырвавшись из цепей и оторвав кусочек кожи, Шарлотта грохнулась на пол. Открыв свинцовые веки, Чарли обнаружила свои руки заплывшими чернотой по локоть. Девочка огляделась по сторонам и заметила вокруг себя столпившихся работоботов в деловых фраках и небольших, будто игрушечных платьях. В отличие от своих оригинальных версий, обслуживавших это заведение, Шарлотта не могла видеть ни их лиц, ни эмоций, они были абсолютно черными, но при этом чувствовались они совсем иначе, не так, как прежде. Работоботы-гости были живыми.       Они стояли вокруг Шарлотты и шептались между собой, изредка доносилось: «Это точно Чарли?.. Да конечно Чарли! Я не могу спутать её!..», отчего девочка чувствовала себя крайне неловко. С одной стороны, ей было приятно такое внимание к себе, тем более со стороны работоботов, к которым Шарлотта испытывала даже некоторую симпатию, но, с другой стороны, не тогда, когда представление вдруг затихло, а голос Элизабет пропал.       Один из работоботов подъехал к Чарли и протянул ей черную, как смоль, руку. Девочка опасливо протянула свою, готовясь в любой момент вытянуть меч из ножн, но бот не успел помочь Шарлотте: раздался громкий нетерпимый кашель, и фигура Элизабет возникла над толпой.       Она растолкала посетителей и, ухмыльнувшись, поманила за собой Чарли. Ей не нужно было уговаривать Шарлотту: Элизабет знала, что та последует за ней. Чарли взглотнула при виде холодного убийственного огонька в глазах подруги, но она зашагала за ней, помахав напоследок шепчущимся работоботам.       «Кажется, у меня проблемы… — думала про себя Шарлотта, следуя за Лиззи на сцену. — И они огромные». Даже пребывая в страхе перед неизвестностью, Чарли отмечала про себя необычайную элегантность и хладнокровность в действиях Элизабет, что страшило её ещё сильнее: Шарлотта всегда старалась походить на свою старшую «сестру», но у неё никогда не выходило, так как Чарли не было свойственно превосходство над кем-либо, а желание показать себя лучше других обходило девочку стороной, и сейчас Шарлотта сильнее чувствовала разницу между ними.       — Я хочу ещё раз объяснить для всех правила посещения моего клуба, — озвучила Элизабет в микрофон, скрестив руки на груди. — Первое правило: не издавать лишних шумов во время, перед и после моего концерта. Второе правило: здесь самая важная персона — это я. Никого не существует важнее меня. Третье правило: если кто-то прерывает концерт, то всех ждёт наказание, — девочка достала из кармашка платья небольшой пульт с одной лишь красной кнопкой, на которой был наклеен жёлтый значок молнии. Шарлотта дернулась в сторону Элизабет, но та нажала раньше, чем Чарли успела остановить её, и зал наполнился механическими криками работоботов. — Оно довольно шокирующее, не так ли?       — Лиззи, зачем ты это сделала?! — возмутилась Чарли, осмотревшись по сторонам. Повсюду валялись бессильные фигуры, бьющиеся в конвульсиях, и сердце девочки жалостно сжалось.       — Ты не слышала, что я сказала, Чарли? — с наездом спросила Элизабет, угрожающе шагнув в сторону Шарлотты. — Или мне стоит провести и тебе шоковую терапию?       — Лиззи, я слышала, что ты сказала, но это вовсе не повод бить невинных ботов. Пускай они и неживые, но всё же умеют чувствовать.       — По какой-то из этих причин мне должно быть не все равно, не так ли? — презрительно фыркнула девочка.       — Ты же и сама чувствовала на себе удары током! Неужели тебе хочется, чтобы кто-то другой тоже ощущал эту боль на себе? — недопонимала Шарлотта. — И все это ради того, чтобы они тебе притворно улыбались и хлопали дружно в ладоши?       — Кто сказал, что они притворяются? Да и тебе ли решать, что им делать, Чарли? Хотя ты любишь подчинять себе роботов, — отчеканила Элизабет, обойдя Шарлотту по кругу, как хищная акула. Девочка запаниковала, когда Бет заставила всех замолчать и были слышны лишь ритмичные удары тонких каблуков о пол и рваное дыхание Лиззи. — Не ожидала тебя увидеть здесь так скоро. Думается мне, братишки совсем не желают выполнять свои обязательства перед папой, не так ли? Два лентяя.       — Потому что они не…       — Молчать. Я тебе слова не давала, — заткнула ту Элизабет, подступив ближе к Шарлотте, и принялась снова обходить её по кругу. — Я знаю, зачем ты пришла сюда. Ты снова хочешь поиграть в «хорошего героя», который спасет меня из плена «плохого злодея». К сожалению, у тебя не выйдет, потому что спасать меня не от кого, да и не зачем. Так что сейчас рот на замок и на выход, пока я не сообщила папочке о том, что разыскиваемая побегушница сейчас штурмует моё шоу.       — Лиззи, ты же не можешь быть серьезной! — обомлела Шарлотта, кинувшись к подруге. — Тебя же просто использует твой же отец! Посмотри, что он сделал с твоими братьями!       — Они заслужили это! — откинув её от себя, отвечала Элизабет. Чарли свалилась на пол, проехавшись по нему и едва не свалившись со сцены. Девочка простонала от боли и приподнялась на локтях, гневно смотря на Лиззи, довольствующуюся результатом. — Они не желали помогать нашему отцу, потому и поплатились. Жестко поплатились. И, Чарли, прекрати называть меня «Лиззи», мы уже не маленькие дети.       Возмущению Шарлотты не было предела. Она хотела накричать на Элизабет за сказанные ей слова и за грубое обращение с Чарли, но сдерживала себя, надеясь, что она не имеет ввиду то, что говорит.       — Это место не то, чем кажется! Оно засасывает тебя, Элизабет, — поднимаясь на ноги, пыталась донести здравые мысли в её голову Шарлотта. — Оно делает тебя жестокой, грубой и высокомерной! Оно питается твоим ремнантом! Неужели ты хочешь такой быть?..       — Хочешь сказать, что я стала холодной по отношению к тебе? Так знай же, «подружка», что мое отношение к тебе никак не изменилось. Я просто показываю тебе все, как есть.       — Что ты имеешь ввиду? — полная изумления спрашивала Шарлотта.       — Ты думаешь, я не понимаю, что тут происходит? Думаешь, что я идиотка? — прикрикнула на неё Лиззи. — Ты пришла ко мне, наслушавшись историй моих братьев и надумавши: «Какая же Элизабет плохая! Сейчас я её спасу, и я снова буду такой хорошенькой!», а по факту ты просто хочешь украсть у меня мое шоу, признание и поклонников. Думаешь, я позволю тебе лишить меня всего этого? Позволю вновь блистать на моем фоне?       — О чем ты говоришь! Это же шоу ненастоящее! Всё, что делают боты, — это пытаются выжить и не получить лишний разряд током! — в тон ей старалась отвечать Шарлотта. — Все это рухнет, как только весь твой ремнант будет исчерпан. Да и в чем смысл шоу, показа своего таланта, если ты и сама знаешь, что этим работоботам только палец покажи, они уже будут аплодировать. У тебя красивый вокал, я не буду спорить с этим, но не лучше ли заслужить реальные восторженные отзывы, чем идти на подобное? Это же тирания!       — С чего ты решила, что мне должно быть дело до этих ботов, до реакции твоих друзей и твоих родных? — пропустив новый разряд тока по залу, апатично спросила Элизабет.       — Моих родных?..       — Да, потому что все спрашивали только о тебе! Никто про меня даже не вспоминал! Даже мои любименькие братишки! — перейдя на крик, говорила Лиззи. — «Где же Чарли? Куда же она делась? Надеюсь, что с ней ничего не случилось?» А сама прелестная, всеми любимая Чарли проводила веселые деньки в «Пицца-Плексе» в окружении тысячи и тысячи людей, которые её любят и почитают! В то время, пока мы торчали в заточении, ты радовалась и не знала забот!       — Я не знала забот?! — взвизгнула Шарлотта. — Я столько потрясений пережила за последний год, что тебе и не снилось! Мои друзья умирали один за другим, а я даже не могла понять почему! Мне приходилось посещать мир дяди, спасаться от его монстров просто ради того, чтобы вас увидеть! А будучи Марионеткой, мне нужно было защищать себя и души остальных от дяди, удостовериться, что тела примут души моих друзей! И ты хочешь сказать, что у меня была сказочная жизнь?!       — Ну, конечно, как иначе, на всё есть оправдания, — закатила глаза Элизабет. — И ты прониклась любовью к этим роботам, верно? Назвала их своими «друзьями», это так по-твоему.       — К чему эта придирка? — недопонимала девочка.       — Ты всегда видела в этих грудах металла живых людей, и все это поощряли. Наши отцы так этому умилялись, будто в этом был какой-то смысл, — разъяснила Лиззи, скрестив руки на груди. — Хотя, знаешь что? К черту, я покину этот мир, но мне нужно, чтобы ты сделала кое-что для меня. Ты должна извиниться передо мной за то, что ты и твой «добродушный» отец мне жизнь сломали! — у Чарли отпала челюсть от такой наглости. Элизабет усмехнулась, склонилась к ней поближе и с язвительной улыбкой произнесла: — Ну же, малышка Чарли, извиняйся! Ты же это любишь делать!       Зрительный зал въелся глазами в Чарли и готовился к тому, что она, как и все здешние гости, упадет на колени и начнет вымаливать прощение перед их госпожой. Несмотря на глубокое уважение к Лиззи, Шарлотта сжала руку в кулак и со всей силы ударила рыжую в щеку. Публика ахнула. Девочка свалилась на пол больше от неожиданности, чем от боли, и с шоком взглянула на рассерженную Чарли.       — Я тебе жизнь сломала? Может быть. Я не знаю, что я тебе сделала такого, за что бы ты смогла меня возненавидеть! Но ты не смеешь говорить что-то плохое про моего отца! — орала Шарлотта, активно размахивая руками. — Хочешь, чтобы я извинилась? Я извинюсь! Но не впутывай сюда папу. Он ни в чем не виноват перед тобой! Ты возмущаешься тому, что папа спас меня из пожара, а не тебя? Да любой бы нормальный отец спас свою дочь в первую очередь! Ты хочешь сказать, что я сорвала твой концерт? Ну прости, что я решила вдруг подпеть тебе и не смогла остановить себя вовремя, потому что твоя душа начала поглощать меня и превращать в безликую массу, готовую почитать тебя в независимости от твоих заслуг! Твои братья не чувствовали любви со стороны отца все время, пока они были живы! И знаешь, что он сделал, когда умер Кэсседи? Просто рассмеялся и будто забыл о нем! Майкла дядя вообще отправил на убой, чтобы тот спас тебя! И ты хочешь сказать, что я и мой отец, который всегда был добр к тебе, испортили твою жизнь? Знаешь, что я тебе скажу на такие заявления? Ты просто самовлюбленная эгоистка!       Элизабет прорычала и поднялась на ноги, прикрыв ладонью появившийся синяк. Её пучок распался на отдельные локоны, закрыв собой покрасневшее от стыда и от злости лицо. Девочка вскипела и кинулась на Шарлотту, чуть ли ногтями не выцарапав ей глаза. Чарли перехватила запястья Лиззи и начала отпинывать от себя подругу, усевшуюся сверху.       — Это я эгоистка?! Да я все делала ради того, чтобы заслужить хоть капельку любви и уважения со стороны отца в то время, пока тебе все доставалось просто так! Я старалась ради моих непутевых братьев, но из-за вас все пошло прахом! — визжала Элизабет.       — А что пошло прахом?! Ты всегда была любимицей дяди! — кричала на неё Шарлотта.       — Это так казалось со стороны, — Лиззи попыталась вытащить меч из ножн, но Чарли вовремя успела перехватить рукоять и укусить рыжую за руку. Та шикнула и прижала ладонь к груди. Шарлотта ударила ногой Элизабет, и та свалилась на пол, прикрыв лицо руками.       Чарли выставила меч вперёд и отползла подальше, и тут до её ушей донеслись всхлипывания. Девочка взглянула и увидела капельки слез, стекавшие на пол. Шарлотта с изумлением взглянула на Элизабет, а сама девушка отвела взгляд, устремив его в пол. Набравшись сил, она закончила своё предложение:       — На самом деле любили вовсе не меня, — тушь потекла с её глаз, и Лиззи подорвалась с места, отвернувшись от зрительного зала. Шарлотта отдышалась и поднялась следом за ней, приложив руки к расцарапанным щекам.       — А кого любили?.. — уточнила Чарли, отдышавшись после драки. Шарлотта убрала меч обратно и приблизилась к Элизабет, дабы услышать каждое её слово.       — Того, кого папе не хватало больше всего, — убрав волосы в пучок, Элизабет взглянула в зал и безрадостно вздохнула. Проследив за её взглядом, в тени балкона Чарли увидела высокую фигуру женщины в белом медицинском халате. Она выглядела так слабо и безжизненно, что, казалось бы, любое дуновение ветра могло унести её далеко-далеко, но она стояла, нежно улыбаясь и держа костлявую руку на груди. Огонь рыжих волос ещё напоминал Шарлотте ту добрую женщину, которую лаского она называла «тетя Сала» (Чарли тогда не умела выговаривать букву «р»).       — Миссис Афтон… — с горячью произнесла Шарлотта. Лиззи склонила голову и присела на пол, скрестив ноги. — Но ведь она…       — Я понимаю, что она ненастоящая, Чарли, — повысила голос Элизабет. — Но мне хотелось хоть чуточку дольше побыть с ней, показать ей, на что я способна. Но пришла ты, и теперь я не в состоянии сделать это, — она вздохнула. — Прошу, уйди отсюда. Я хочу побыть ещё немного со своей мамой, с единственным человеком, который меня любил по-настоящему.       — Лиззи, тебя любила не только она, — позабыв про обиду, пыталась подбодрить ту Чарли. — Твои братья, папа и я очень тебя любим.       — Это очень видно, — с сарказмом произнесла Элизабет, погладив синяк. — Двое братишек кличут меня сумасшедшей, дядя Генри вовсе про меня не вспоминает… А ты обозвала меня эгоисткой и заехала мне по лицу.       — Но ведь я здесь ради тебя, а не из-за того, чтобы унизить тебя. Мне жаль, что такие слова вырвались из моего рта и что я позволила себе поднять на тебя руку, но я была зла из-за того, что ты оскорбила моего папу. Да и мой папа все ещё беспокоится за тебя, просто… Я его беспокою, — оправдывалась Шарлотта. — Майкл и Кэсседи переживают за тебя, но они немного грубы в своих словах.       — Но у мамы забота и любовь чувствовались всегда, — шмыгнула Элизабет. Вдруг она сорвалась на крик: — Выступление окончено!       Свет погас.       Чарли на секунду потерялась в пространстве, а после ослепилась светом холодной лампы гримерки. Элизабет сидела перед одиноким туалетным столиком и разгримеровывалась, тяжело вздыхая и всхлипывая. Шарлотта подошла к Лиззи, и та, словно бы не заметив, продолжала стирать с себя макияж. Чарли молча села возле Элизабет, и Лиззи кинула на неё косой взгляд.       — Твое сострадание или сожаление мне не нужно, — отчеканила Элизабет, понуро склонив голову. — Я и сама знаю, что выгляжу, как недоразумение…       — Это совсем не так, ты прекрасно выглядишь и сейчас! — опровергала её Чарли. — Ты просто очень устала.       — Я бы согласилась с тобой, если бы это не описывало мою жизнь, — Лиззи вздохнула и повернулась к Шарлотте, внимательно осмотрев её и её лицо. — Не хочешь попробовать?       Элизабет протянула девочке тени, и та радостно кивнула головой. Лиззи нанесла красные тени на кисточку и начала творить магию. Чарли хихикала, пушистые волокна щекотали её веки, и Лиззи шикала ей, прося тишины. Шарлотта и Элизабет долго молчали. Чарли не находила нужных слов, чтобы начать разговор с ней, а Лиззи, казалось, и не хотела начинать его вовсе.       Выдохнув в очередной раз, Элизабет закончила, усмехнувшись:       — Тебе всё также не идёт.       — Но не стирай! Я хочу, чтобы твоя работа осталась на мне! — рассматривая себя в зеркале, улыбалась Чарли. Пускай она и походила на куклу белоснежной мертвой кожей, но все же ало-красный цвет идеально сочетался с её кофтой и юбкой, поэтому Шарлотта была довольна результатом, хоть он и не особо отличался от предыдущих.       — Я не перестаю поражаться тебе, — с искренним недопониманием произнесла Элизабет. — Я тебе наговорила столько гадостей, гнала вон, но ты всё равно общаешься со мной, будто всего этого не было. Я чуть не убила тебя…       — Не преувеличивай, — наигранно-высокомерно ответила Чарли. — Ты даже не сумела меня нормально ранить!       Лиззи усмехнулась:       — Да уж, в драках я никогда не была сильна.       — Ты умела решать всё иначе, в этом был твой плюс.       — Да только толку-то от моих умений, если я все равно накинулась на тебя с ногтями. Кстати, посмотри, какой красивый цвет, мне очень нравится, — Чарли усмехнулась, и Элизабет смущённо, но сдержанно улыбнулась, погладив свой синяк.       — Я понимаю, что ты не хочешь говорить о своем прошлом, но… Мне кажется, что тебе есть, что сказать этому миру, — наконец набралась сил Шарлотта. — Я уверена, что ты многое хотела бы сказать раньше, до того, как ты попала в Бэйби, но тебе не позволяла гордость. Может, пока нас никто не слышит, у тебя есть желание рассказать мне об этом?       — Ну, а что рассказать? Я думаю, братья уже что-то да сказали про меня, какая я была ужасной и стервозной, — глухо отвечала Лиззи, скрещивая руки на груди.       — Они сказали про тебя только то, что повлияло на их развитие, но они не хотели говорить за тебя. Мне будет интересно все узнать у первоисточника! — Чарли отряхнулась, взяла в руку первую попавшуюся толстую кисть и протянула её Элизабет, как микрофон. Девочка усмехнулась и горько улыбнулась Чарли, собираясь с мыслями. Лиззи отвернулась к зеркалу и начала:       — Раз так, то я попытаюсь что-то рассказать о себе…       Сначала мы жили вчетвером: я, мама, папа и Майкл. Отец был добр к нам, постоянно брал с собой на работу, готовил, помогал с домашним заданием, а после возил по всему городу на машине, показывая достопримечательности Хуррикейна. Мама же была ангелом во плоти, смирная, спокойная, неконфликтная, прямо идеал для нашего отца. Мы с Майклом и не думали о ссорах, мы считали друг друга лучшими друзьями… Потом появился Кэсседи. Я была рада его рождению, как и Майкл, ведь теперь я тоже старшая сестра для кого-то, я могу командовать младшим и быть для него примером для подражания. Мама была счастлива, папа был счастлив, пока после родов маме не стало хуже.       Она худела, белела и старела прямо на глазах. Я видела, как жизнь покидала её с каждым годом все сильнее и сильнее, но ни она, ни я не отчаивались. Я вела себя так, как хотела бы она, я ухаживала и присматривала за мамой, попутно заботилась о своем младшем брате и о тебе. Я чувствовала ответственность за всех вас, в особенности за Кэсседи.       Спустя 7 лет после его рождения мама умерла. Врачи удивлялись, как она смогла прожить так долго в её состоянии, но для нас же этого времени было ужасно мало… Отец от горя начал посещать бары, пропадать там неделями, а после возвращения бил Майкла, материл его и запирался в подвале, где работал до потери сознания. Я знала, что происходит с Майклом, но я не могла вступиться за него. Я… Я боялась, что и мне достанется… К Кэсседи отец почти не проявляли никакого внимания, а про меня будто и вовсе забыл…       Я была благодарна тебе и твоему отцу за то, что вы делали для нас: позволяли переночевать, забирали из школ и даже кормили, если папа снова уезжал на неопределенный срок. Но когда я узнала причину такого отношения ко мне, ко всем нам… Я возненавидела вас двоих…       Несмотря на мое послушание, на любовь и уважение к моему отцу, я все равно не была для него достаточно хороша. Он говорил, что я веду себя послушно и прилежно из-за страха, из-за желания уберечь себя от «своего поехавшего папаши», а не из-за искренних чувств. Пускай наполовину это и была правда, мне все равно было ужасно обидно. Он постоянно сравнивал нас с вами и говорил, что мы позорим его.       Я закрывалась в своей комнате и горевала, долго и много плакала, пока однажды отец не соизволил зайти ко мне. Он давно меня не видел и, рассмотрев меня, папа расцвел. Я не ожидала увидеть улыбку на его лице. Папа сказал, что я ужасно похожа на маму, и попросил впредь беречь себя, чтобы он и дальше смог любоваться своей женой, даже после её смерти.       Я хотела нормальной жизни, хотела, чтобы обо мне заботились и чтобы мои братья не ссорились на пустом месте; я хотела, чтобы Майкл не винил Кэсседи в смерти матери, чтобы Кэсседи не считал своё рождение ошибкой, чтобы их двоих не били от нечего делать, но ради этого нужно было поплатиться собой. Я стала для папы единственной радостью, он неоднократно приходил ко мне, гладил и целовал в лоб, а после уходил в подвал работать. После этой процедуры он был намного добрее к нам, поэтому я считала, что то, что я делаю, великое дело, которое ни Майкл, ни Кэсседи не ценили… Мне приходилось притворяться идеальной, строить из себя нечто прекрасное, чтобы отец лишний раз не расстраивался, не вспоминал про смерть мамы, не начинал пить и не шел измываться над Майклом. Да, я на него часто ябедничала, но я не могла по-другому: Майкл бы просто прибил Кэсседи, если бы отец вовремя не растащил их, а если бы вмешалась я, старший брат мог ударить и меня, тогда бы от отца ему досталось ещё сильнее… Я во всем стала походить на маму, я копировала её одежду, голос, даже волосы убирала так же, как и она. Я оберегала себя от опасностей, чтобы сохранять её лицо столько, сколько потребуется, строила из себя высокомерную и строгую девушку, чтобы ко мне никто не лез.       И видя, как у вас с дядей Генри все прекрасно, как тебе все достается по щелчку пальца, что тебе не нужно ничего делать, чтобы тебя любили, во мне зарождался гнев и ярость к вашему семейству… Я пыталась отталкивать тебя от себя, показывать, что я лучше тебя, что тебе нет места среди моих подружек, но ты от меня не отставала… Ты всё равно липла ко мне, пародировала меня, но я думала, что ты просто строишь из себя паиньку, хочешь показать себя лучше, чем ты есть на самом деле, переключить внимание на себя. Я верила в это слишком долго…       Я очнулась только тогда, когда твой отец сообщил нам, что тебя убили.       Не буду врать: я не убивалась из-за этого так же, как и Кэсседи, но мне не было все равно. Я чувствовала себя паршиво от одной лишь мысли, что смерть забрала ещё и тебя…       Отец уехал, и следом за тобой умер и Кэсседи. Когда Майкл вернулся домой с кровью на руках и без брата, я уже поняла, что случилось. Тогда мне хотелось прикончить его самолично, я накричала на него и чуть не кинулась с кулаками, но вернувшийся папа пообещал сам с ним разобраться. Правда я не знала, что под словами «разобраться» он имел ввиду «поощрить за это».       Я не могла вынести такого отношения со стороны отца, я не хотела видеть Майкла, я закрылась в комнате и никого не подпускала к себе, поэтому папа решил задобрить меня.       Он строил Бэйби около пяти лет как подарок для меня, и я была ужасно польщена, когда он наконец показал её мне. Бэйби выглядела, как я, и мне хотелось рассмотреть её внимательнее: пускай она и была толстой, зато очень милой и красивой. В конце концов, она была для меня. Но отец отгонял меня от неё… Я не понимала, почему тот проект, который он делал несколько лет подряд и наконец выпустил, папа не хотел показывать мне. Я не желала слушать объяснений, мне хотелось увидеть то, что было создано для меня, хоть что-то, что было сделано для меня, для Элизабет, а не Сары… Я дождалась момента, когда папа с Майклом отвлеклись, подошла к ней полюбоваться, и тогда…       Мне было больно…              Меня перемололи в труху и выжали, как половую тряпку.              У меня не было ремнанта, чтобы сопротивляться влиянию Бэйби.       Более того, я подарила ей осознанность, она вела себя, как я, пародировала меня, чтобы запутать Майкла и заманить его в ловушку. Фантаймы объединились в Эннарда, а после того, как мы выбрались из подвала «Пиццерии Цирковой Бэйби», в моем роботе взыграла гордость…       Мы с ней отсоединились от Фредди, Бонбона, Баллоры и Фокси. Бэйби лишилась части своих сил, и тогда я взяла контроль над ней. Я бродила несколько десятков лет, пока я не услышала сигнал… Твой отец и Майкл приманивали Бэйби, и мы решили последовать за их сигналом. Я надеялась на помощь, на спасение из этого ада. Бэйби же искала новых жертв и рассчитывала на то, что в том месте будет полно детей, чьи жизни она сможет забрать. Я не хотела вести её туда, не хотела подвергать никого опасности, но у нас не было выбора. Нам нужно было укрытие и хоть какая-то надежда.       Когда мы с тобой встретились, я была безмерно рада. Ты была первым человеком, который не прогнал меня и не напугал криком, ты была добра ко мне даже спустя столько десятилетий… Но Бэйби почувствовала внутри тебя душу ребенка, и в ней включилась та программа, которая когда-то погубила меня… Она пыталась схватить тебя, но я не давала ей этого сделать, я сопротивлялась… Но когда огонь вспыхнул, мой ремнант начал улетучиваться, и я потеряла контроль над ней… А дальше я уже ничего не помнила.       Я очнулась в белой пустоте. Я слышала плачь и крики других детей и твоего отца… Они искали тебя, но не могли найти. Майкл и Кэсседи взяли меня с собой на поиски, не обмолвившись и словом со мной. Мы продолжали поиски до тех пор, пока нас, одного за другим, не утянуло в темноту.       После мы очутились в каком-то подобии пиццерии, но она была такой ненастоящей, что невооружённым глазом можно было увидеть пиксели. Мы оказались в игре…       Мы пытались выбраться, найти тебя, но все было тщетно. Мы спасали людей от отца, пугая их и выключая игру, но все равно нашлась та, кто решила зайти далеко, до точки невозврата… А потом ты и сама знаешь…       — Тебя вселили в Роксану, — кивнула Чарли. — Но почему у тебя нет её в душе? У твоих братьев был и Монти, и Солнце с Луной.       — Потому что она не была одержима мной… Так же, как и Бэйби не была мной одержима… Я не умею управляться с ботами, поэтому мне помог отец… А я приняла эту помощь, — объясняла Элизабет.       — Ты сама согласилась на то, чтобы тобой манипулировали? — удивилась Чарли.       — Я надеялась, что у отца была какая-то весомая причина так вести с нами, что он объяснит нам, что к чему… — объяснялась Лиззи. — После долгих лет скитаний в одиночестве мне было радостно увидеть любого человека. Я увидела тебя, увидела остатки ФанТаймов и увидела папу. Он вел себя вежливо со мной и даже проявил ко мне ласку. Приказал спасти меня ФанТаймам, поставил меня выше их… Я думала, что он рад видеть меня, но после того, как я оказалась под его влиянием, я в этом не уверена…       Шарлотта вздохнула и отвернулась от Элизабет, опустив глаза к полу:       — Возможно, он был рад видеть марионетку, а не тебя, — глухо предположила Чарли. — Я не хочу говорить за него, но я бы не удивилась тому, что он воспринимал тебя как своего подчинённого.       — Ты считаешь его монстром, не так ли? И я понимаю твое мнение о нем, но… Он не чистое зло, Чарли, а просто потерянный человек… Я понимаю, что не мне судить о нем, особенно после всего, что он сделал с вами, с невинными детьми, но почему-то я не чувствую, что он не испытывал к нам, к его семье, какой-то любви… — севшим голосом говорила Лиззи. — Возможно, это просто очередное заблуждение, и я пытаюсь его оправдать… Но я не хочу сопротивляться ему… Даже если из меня высосут весь ремнант, используют в очередной раз, то я предпочту разделить свои последние часы рядом с мамой, чем упокоиться без неё…       Шарлотта приобняла девочку и потрепала по рыжим волосам. Лиззи рвано выдохнула и расслабила плечи, ссутулившись. Она облегчённо дышала и сжимала в руках края своего платья, будто бы ища в нем поддержку. До Лиззи донеслось шуршание, и она повернулась к Чарли. Девочка вытащила из кармашка юбки жёлтый лист и протянула его рыжей. Она взяла лист, развернула и округлила глаза от удивления.       — Откуда он у тебя?! — воскликнула Элизабет. — Это же мой рисунок! Ну, точнее, это копия моего рисунка, на нем нет папы, но выглядит ужасно похоже!       — Я нашла его в логове дяди, — объяснила Шарлотта, улыбнувшись. — Он хранил его в коробке, а вокруг этой коробки сидели работоботы, которые выглядели, как ваша семья.       Лиззи вновь взглянула на рисунок и прижала его к себе. Девочка пустила слезу, но тут же вытерла её, пытаясь сохранять себя в здравом уме. Элизабет уложила лист на стол, вытащила карандаш и быстро дорисовала две фигуры, одну — с бородой и очках, другую — с зелёным браслетом и с длинными кудрявыми волосами.       — Теперь рисунок полон, — улыбнулась Элизабет, протянув его обратно Шарлотте. — Возьми его, передай папе, пожалуйста.       — Ты думаешь, что я смогу дойти до него? Ты же не собираешься сопротивляться ему… Да и мне кажется, что дядя разорвет его, как только увидит на нем нас с папой. Но спасибо, что дорисовала нас! Мне очень приятно!       — Не разорвет, я уверена. Этот рисунок я подарила маме перед её смертью. Но тогда я была глупой и не понимала, что вы тоже часть нашей семьи. Прости меня за всё, что я тебе сказала, Чарли… И за дядю Генри тоже… Я многое себе напридумала, когда была младше, и продолжала внушать себе это до сегодняшнего дня.       Шарлотта заключила Лиззи в объятия, и Элизабет ответила ей взаимностью. Чарли чувствовала искренность в её словах, и потому готова была простить за сказанное. В конце концов, Шарлотта не умела долго обижаться.       — Я сделаю вид, что тебя не видела, Чарли, — шептала ей на ухо Лиззи, — я пропущу тебя к твоему отцу, перестану подпитывать его. Папа не заметит сразу, так что у тебя будет время на поговорить с дядей Генри.       — Ты пойдешь на это ради меня? — удивилась Шарлотта.       — Не зазнавайся, — остудила её пыл Элизабет, смирив высокомерным взглядом. — Я делаю это ради себя.       Чарли хихикнула. Она укусила себя за палец до крови, пустила слезинку и смазала ей свою руку. Обомлевшая Лиззи следила за этим молча, но, когда Шарлотта протянула к ней свою испачканную руку, брезгливо взвизгнула.       — Что ты делаешь?!       — Не бойся, это небольно! — Чарли с третьей попытки смогла попасть каплей ремнанта на щеку Элизабет, и синяк пропал в одно мгновение. Шарлотта покосилась на рыжую: Лиззи застыла в шоке, но через секунду её отпустило, и она, схватив Шарлотту за руки, притянула Чарли к себе.       — Быстрее, Чарли! Тебе нужно быстрее спасать нас! — испугала Шарлотту Элизабет.       — С чего такая перемена?..       — Это совершенно неважно. Тебе просто нужно торопиться. Я боюсь того, что сейчас происходит с братьями! — молила Элизабет.       Шарлотта кивнула, вскочила на ноги и вынула меч из ножн. Лиззи решительно кивнула Чарли и важно вздернула нос.       — Ты — самая лучшая, — показав класс, повторила Элизабет за Рокси. Шарлотта усмехнулась, разрубила мечом воздух и занырнула вовнутрь.       Чарли в темноте портала увидела голубые веноподобные линии, манящие за собой Шарлотту. «Не волнуйся, папа! Я скоро буду!»