Февраль 2014.
Олимпиада завершается. Гаснет олимпийский огонь, по щеке белого олимпийского мишки, одного из символов сего мероприятия, скатывается одинокая слеза, с отсылкой на другого олимпийского медведя. Более тридцати медалей в копилке России, порой героические победы и осадок лёгкой грусти — всё это теперь стало очередной страницей в истории олимпийского движения. Иностранцы очарованные городом Сочи, церемониями открытия и закрытия, поддерживающие своих спортсменов, теперь потихоньку пакуют чемоданы и покидают такую чужую, но радушно принявшую их Россию. Несмотря на то, что основные действия остаются позади, в воздухе всё равно витает ощущение праздника. Даже термометр показывает на несколько градусов выше чем прежде, а на небе яркое солнце и ни одного облака. Утро Этери начинается с поздравлений, на которые она отвечает постепенно, отсеивая неважные на потом и в очередной раз удивляясь забавному совпадению — встреча олимпийцев и их тренеров с президентом выпала ровно на её юбилей. На сорокалетие. А от того день становится ещё более важным и значимым. Одной из первых, наряду с мамой и Дишей её поздравляет Юля, которая, на время или навсегда, но всё же справляется с негативными эмоциями и отбрасывает разочарование в самой себе куда подальше. И хотя Этери до сих пор бросает в дрожь от чётко врезавшихся в память абсолютно пустых глаз и дикого отчаяния на лице, Липницкая уже улыбается. Только вот по-прежнему отказывается общаться с прессой, да и в соцсети заходит раза в три реже, чем прежде, не открывая при этом сообщения, комментарии или ещё что-либо, где можно прочитать чужое мнение о себе. И в этих условиях Этери даже приходится частично брать удар на себя, отвечая, что она обязательно даст небольшое интервью и всё расскажет и о Юле, и о Хрустальном, и о своей системе подготовок. Только чуть позже. Потому и вопреки в целом хорошему настроению, ей особенно тревожно за Юлю в сегодняшнем дне. Ведь на встрече с президентом однозначно будет много прессы и очень пристальное внимание ко всем чемпионам. Там будет и Аделина Сотникова, взявшая золото в личных соревнованиях, тех самых, что мощно травмировали Липницкую всего несколько дней назад. И хотя Этери верит в Юлю и её умение не показывать эмоции на людях, всё же за ментальное здоровье подопечной переживает. Но вопреки волнениям тренера, Юля улыбается и вполне себе горит желанием посетить это мероприятие, за что стоит благодарить то ли её саму, то ли Этери Георгиевну, то ли штатного психолога сборной, то ли всех сразу. Дорога выходит у них слегка волнительной, но в целом непримечательной. Да и волнуется от чего-то больше Этери, а не Юля. Всё-таки, психолог поработал слишком хорошо. В Конгресс-Центре Олимпийской деревни на момент их прибытия очень шумно. Обладатели медалей в самых разных видах спорта общаются друг с другом, обмениваются мнениями, поздравлениями и всяческими интересными историями. Для Юли и Этери влиться в эту атмосферу не становится проблемой. Однако, всё внимание к себе привлекают вовсе не они. И даже не Аделина Сотникова, совершившая прорыв в личном соревновании и принёсшая стране первую победу в женском одиночном катании. Не Антон Шипулин, выгрызший победу России в биатлонной эстафете. Не Виктор Ан, очень успешно сменивший спортивное гражданство незадолго до олимпиады и принёсший несколько медалей в российскую копилку. Всеобщее внимание к себе привлекает пришедший на это мероприятие самым последним Евгений Плющенко. В том самом многострадальным свитере, но, вполне себе без страдальческого выражения лица. И несмотря на это, каждый считает своим долгом подойти и справиться о его здоровье, на что блондин коротко отвечает: «ничего, хожу». Этери и Юли, к слову, среди всех спешащих пообщаться с фигуристом нет, но стоит отметить, что во всей этой суматохе Тутберидзе удаётся поймать взгляд Плющенко, улыбнуться и чуть помахать рукой в знак приветствия, на что он отвечает тем же. Весь шум и гам мгновенно растворяется, когда спортсменов просят занять свои места, и в зал входит глава государства. А дальше всё как в тумане — волнительная радость, робкое дыхание и награда на груди. И навсегда отпечатавшееся в памяти слова «Этери Георгиевна Тутберидзе, которую мы сегодня от всей души поздравляем с днём рождения». И хотя дни рождения у каждого человека ежегодно, услышать поздравление от самого президента, пусть такое краткое и между делом, доводится лишь избранным. И безотносительно политической позиции, это — мощное впечатление. Когда награды находят своих хозяев, все выходят на улицу ради памятной фотографии на фоне олимпийских обьектов. Понимая, что эти фото вряд ли делаются для личных архивов, Этери с опаской косится на Юлю, со страхом ожидая её реакции. Но Липницкая, вопреки опасениям тренера, никак на это не реагирует и легко соглашается сфотографироваться с президентом и новой действующей олимпийской чемпионкой — Аделиной Сотниковой. И только здесь Этери наконец понимает, что Юле и впрямь намного лучше и отходит в сторону, оставляя её в центре: как внимания, так и будущей фотографии, сама пристраиваясь сбоку и, очень кстати, рядом с Евгением. — Привет, — наконец озвучивает он невысказанное ранее приветствие и даже не добавляя к этому всему уже приевшееся «госпожа тренер». Этери отвечает ему точно таким же приветствием, напоминая, что собрались они тут вовсе не для того, чтобы болтать, и даже в шутку чуть поворачивает его в сторону камеры. Чуть позднее самые удачные фотографии окажутся на всех спортивных сайтах страны, но никто не узнает, что у них были и не самые удавшиеся сестрички, на которых общую композицию испортили и Женя с Этери в том числе, совсем несмотревшие в кадр и беседующие о чём-то своём. Но как только официальная часть мероприятия заканчивается, Юля находит Этери Георгиевну и вполне чётко заявляет той, что она отправится в отель: собирать вещи и отдыхать, ведь уже завтра всем спортсменам предстоит покинуть олимпийскую деревню. И Тутберидзе позицию спортсменки полностью разделяет, и сама решив уйти с этого мероприятия, да и всё ещё не рискуя отправлять Юлю в отель самостоятельно. Справедливости ради, стоит сказать, что она пару раз оглядывается в поисках Евгения, чтобы предупредить его о своём уходе, но в конечном итоге замечает его с кем-то беседующего и при этом активно жестикулирующего, и не решает влезать в этот, как ей кажется, очень продуктивный диалог. В конце концов, они прощаются не навсегда и всегда есть возможность позвонить друг-другу или написать пару небольших сообщений.***
По мере опустошения шкафа в гостиничном номере, на Этери нападает какая-то лёгкая грусть. С тихим сожалением она окидывает взглядом абсолютно пустую полку, переходя к следующей. С неё прямиком в чемодан отправляются джинсы, тёплый, но ни разу не надетый шарф, экипировочный спортивный костюм и что-то белое и шерстяное, в чём Тутберидзе узнаёт тот самый многострадальный и, как ей казалось, безвозвратно утерянный экипировочный свитер. Чуть усмехнувшись своей находке и прокрутив в голове всю произошедшую в её жизни свитерную эпопею, женщина решает сложить его покомпактней. Но внезапный стук в дверь не даёт ей этого сделать, а потому свитер временно летит на кровать, а Этери идёт открывать дверь и почти не удивляется, видя на пороге Плющенко, всё в том же свитере, так похожем на тот, что она только что отбросила в сторону. — Собираешься? — задаёт он абсолютно очевидный вопрос, проходя в номер и замечая небольшой беспорядок в нём. — О, смотрю, ты свитер наконец нашла. — Нашла, — подтверждает Этери. — Ты по делу, или так, поболтать? — тут же переходит она к сути его визита. — Я, конечно, тебе рада, но, как видишь, времени на праздные разговоры у меня нет. — Я по делу, — серьёзно отвечает ей Женя, а Этери только сейчас замечает, что тот как-то странно держит руки за спиной. — Сегодня днём это сделал даже президент, а я так и не смог. Пришёл исправляться. С днём рождения, госпожа тренер! С довольной улыбкой Плющенко вручает женщине продолговатую бархатную коробочку. — Это что? — только и смогла выдохнуть Этери, всё-таки коробочку принимая. — Подарок, — жмёт плечами Плющенко. — Открой посмотри. Букет покупать не стал, тебе не до него, да и перелетать с ним будет неудобно, но знак внимания проявить хотелось. — Жень, не нужно было, — скромно отмахнулась Этери. — Кто я тебе, чтоб ты делал мне такие дорогие подарки? — Наверное, подруга. Как минимум, — чрезмерно неуверенно ответил на её вопрос Евгений, снова забирая коробочку из её рук и открывая её. — Давай примерим? И не дожидаясь ответа, он сам извлёк из футляра цепочку с кулоном от известного ювелирного бренда и, одной рукой убрав в сторону непослушные тёмные кудряшки, вполне ловко застегнул украшение на изящной женской шее, возвращая после волосы на место и, не удержавшись от соблазна, накрутил один локон на палец и самозабвенно изучая её природный завиток. — Спасибо, — осознав, что спорить с ним бесполезно, оценила его старания Этери. — Может, в качестве благодарности составишь мне ненадолго компанию? — тут же поспешил извлечь свою выгоду из ситуации Женя. — Давай последний раз прогуляемся по олимпийскому Сочи перед отъездом? Находя его идею вполне себе безобидной и адекватной, Этери соглашается и, накинув на себя куртку, выходит из номера. — Как Юля? — интересуется у неё Плющенко, когда они выходят из отеля и вдыхают прохладный вечерний воздух. — У меня после олимпиады ни разу не получилось с ней поговорить. — Это ни у кого не получилось, тоже мне, удивил, — невесело хмыкнула Этери, всё-таки поёжившись и застегнув замок куртки. — Как, оказывается, вечерами холодно. А днём было даже жарко. — Так в России вообще-то ещё февраль, — напомнил ей Женя. — Надо было свитер надевать, раз он нашёлся. Или тебе больше мой носить понравилось? — Если бы понравилось — я его тебе не вернула бы, — отшучивается Этери. — Так что там с Юлей? Смотрю, она и фотографии в соцсети выкладывать перестала, и интервью после личного первенства ни одно не дала… Так расстроилась из-за проигрыша? — Расстроилась, — соглашается с его предположением Этери. — И разозлилась. На саму себя прежде всего. Взяла с чего-то, что своим пятым местом она подвела своих болельщиков. А раз подвела — не имеет права на поддержку, добрые слова и какую-либо популярность. Если честно, для меня стало неожиданностью то, что сегодня она выдержала аж несколько часов под прицелом камер, так и не убежав куда-то, где фотографы и журналисты её не достанут. — Но так же нельзя, — растерянно комментирует этот рассказ Плющенко. — Проигрывать, конечно, всегда неприятно, но нужно понимать, что в жизни бывают взлёты и падения, пик формы и её спад… — Я ей об этом говорила. И её мама. И штатный психолог. Но Липницкую не переубедить. Если она решила, то всё, скорее мир рухнет, чем она изменит своё мнение. — Тяжело вам друг с другом будет… — делает неутешительный прогноз на будущее Женя, чуть покачивая головой. — Спасибо за очевидный вывод, — хмыкает Этери, чуть замедляя шаг и окидывая долгим взглядом ледовую арену с красивым названием «Айсберг». — Мы так уже несколько лет пытаемся ужиться. Бывает сложно, но что поделать… — Не хочешь напоследок взглянуть на олимпийский лёд? — проследив за направлением её взгляда, предлагает Евгений. — А нас туда впустят? — с сомнением интересуется Этери. — Впустят конечно, — ни сомневаясь ни на секунду, отвечает Плющенко. — Если не согласятся просто так — пустим в ход подкуп и шантаж. Тутберидзе слабо улыбается, так и не понимая: пошутил ли Евгений, или был абсолютно серьёзен в своих намерениях. Но ему полностью доверяется, следуя за ним ко входу на арену. Охрана не сильно препятствует их внезапному порыву и даже не удивляется тому, какая компания изъявила желание пройти на лёд. Для них, обычных людей, просто выполняющих свою работу, мир фигурного катания — тёмный лес. И этот вечерний визит просто списывается на загадочное и многозначительное «да кто знает, что там у этих спортсменов и тренеров в голове». Лед, совсем недавно бывший олимпийским, теперь покоится в полумраке. В силу того, что тратить электричество на освещение уже никому не нужного катка нецелесообразно — основной свет выключен. И лишь подсветка по периметру ледовой арены тускло отсвечивает от зеркальной поверхности. — Так странно… — первым подаёт голос Женя, — осознавать, что это всё. Что на этом льду завершилась моя карьера как спортсмена. — Ты уже точно решил, что завершаешь? — озвучивает Этери, казалось бы очевидную вещь, в которой она и сама была уверена вплоть до той секунды, пока не услышала заветные слова из уст самого Плющенко. Слышать от него такое было как-то странно. — Скорее всего, — жмёт плечами тот. — Сначала, думаю, всё-таки съездить в Израиль на операцию, потом подождать восстановления и ещё года два почислиться в сборной, чтобы в случае чего, желание вернуться не принесло мне кучу бюрократической мороки. А там уже решу точно. Она молчит, не зная чем ответить на его дальнейшие планы. Отчего-то возникшая тишина кажется ей некомфортной, будто бы что-то нехорошее вот-вот должно случиться. — Но знаешь, этот год в моей карьере стал особенным. И кстати, весь мой сезон прошёл в стенах «айсберга». Помнишь, всего лишь два месяца назад мы стояли во-он там, у бортика и наблюдали за Юлей и Женей, не зная какие результаты они покажут на Чемпионате России. — Ну почему не знали? Я, как тренер, предполагала, — чуть поправляет его Этери. — Ты не знал — так говори за себя. — Суровая ты женщина, — смеётся Женя, снова фокусируясь на её тёмных кудряшках. — Хотя, если признаться честно, этот сезон ассоциируется у меня с Айсбергом и… с тобой. Мне мало доводилось общаться с другими тренерами, да ещё так близко. — Я вообще не люблю общаться, — хмыкает Этери. — Ты скорее исключение из правил, чем что-то иное. Так что, можно сказать, и для меня этот сезон особенный не только потому что олимпийский. Она вдруг почему-то ощущает лёгкое волнение и в этом порыве, не зная куда деть руки, принимается поправлять цепочку с крестиком, совершенно случайно при этом натыкаясь на новый кулон и чуть улыбаясь. — Так что, я, наверное, должна сказать тебе спасибо за этот необычный для меня сезон, и ещё раз за подарок, тратиться на который бы не стоило. Женя смотрит на её действия совсем уж зачаровано. Медленные движения музыкальных пальцев гипнотизируют его, а дурная привычка Этери всё время кусать губы уж слишком привлекает внимание. И поддаваясь мимолётному желанию, он чуть наклоняется, благо, разница в их росте всего несколько сантиметров, и целует её. Первый. Бережно перебирая руками так интересующие его её кудряшки и забывая абсолютно обо всём. Щелчок в голове звучит слишком громко и навязчиво, заставляя его очнуться от дурмана. В памяти всплывает совсем недавний визит Яны в его палату, в котором она долго извиняется за срыв и неоправданную ревность, ссылается на нервное напряжение и показывает ему новые фото и видео с маленьким Сашкой. Всё почти как в прошлый раз, кроме чёткого осознания того, что в этот раз однозначно нужно выбрать что-то одно, а не пытаться усидеть на двух стульях. Он первый разрывает начатый им же самим этот порочный поцелуй, с некоторым страхом глядя на, напротив, улыбнувшуюся ему Этери. — Нет, — почти шепчет он, от чего она испытывает чёткое дежавю и перестаёт улыбаться, заранее предчувствуя к чему это идёт. Женя смотри в её карие глаза и понимает, что это не та женщина, что подойдёт на роль любовницы при живой жене и маленьком сыне. Нет, в его понимании Этери достойна чего-то большего, чем его самого, который точно не сможет оставить ещё одну семью. И именно это он пытается до неё донести. Но выходит как-то скомкано, смазано и по-детски. — Прости… у меня семья… — Я знаю, — спокойно отвечает Этери. — Но разве она как-то может помешать нам общаться и дружить? — Да не выходит у нас общаться и дружить, неужели не поняла, — чуть повышает голос Плющенко. — Этери, ты ведь достойна большего, чем жизни на вторых ролях. — Вот как? Всё уже решил, да, благородный ты наш. А меня спросить не надо? Чего я хочу и как вообще оцениваю всё происходящее? — сквозь зубы цедит Этери, не желая дослушивать его оправдания. — Это будет самым правильным решением, — отступая на один шаг назад и тем самым увеличивая расстояние меж ними во всех смыслах, упрямо стоит на своём Плющенко. — Нам больше не стоит общаться. Никак. Даже пытаться быть друзьями. Потому что не получается. — Какой же ты слабак… и мямля, — припечатывает Этери. И этими словами она достигает цели — раздраконивает Женю. И прежде чем женщина успевает развернуться и уйти, он хватает её за запястье, дёргая на себя и грубо целуя. И она почти не сопротивляется, несмотря на всю сложность ситуации и отвращение к нему, такому нерешительному и слабому. — Прости… — на выдохе произносит он, выпуская её из своих объятий. — И прощай. Мы не должны были… Я… Он не решается сказать остаток фразы вслух, потому что понимает, что тогда пути назад не будет. Завершение последней, вертящейся в голове мысли, уже не даст им разойтись и никогда больше не встретиться. Потому как пока чувства не озвучены — ещё есть шанс списать происходящее на всё что угодно. И она понимает это, с замиранием сердца ожидая окончания фразы. — Я желаю тебе всего самого лучшего, поэтому уходи, — наконец выдавливает из себя он. И это становится последней каплей. Этери резко разворачивается и стремительно идёт к выходу, где уже по пути её нагоняет последнее, что она услышит на сегодня в свой адрес от Плющенко. — Нам не стоит больше общаться. Она кивает, наплевав на то, что он не увидит этого жеста. Отчего-то обоим становится не только горько, но и легко, будто бы наконец удалось избавиться от тяжкого груза. Только вот цепочка, та, что подарок от него, обжигает её кожу. Но она давно не девочка-подросток, чтобы сорвать её с шеи и бросить здесь на неопределённое время, пока кто-то не найдёт. Этой безделушке можно найти куда более рациональное применение. Ему больно не меньше, чем ей. А может и больше. Он остаётся совсем один, на этой пустующей арене, на которой и началось их тесное общение. На ней же оно и закончилось. Уже завтра они вернутся в Москву. Он — с женой, улыбающейся от уха до уха и прекрасно понимающей, что произошло для неё за кадром. Она с Юлей и разбитым сердцем. Совсем немного разбитым, но ставшим напоминанием: почему она зареклась с кем-то близко общаться.