Aber ich luege dich nicht an

Всё началось в конце февраля. Тогда Кёстер ещё находилась в столице славного государства Вайсланд — Риделе — родном месте, как не без нежного трепета и содрогания утверждала сама девушка. Тогда постепенно таял снег, обнажая небольшие участки земли, долгое время скрывавшиеся под белой пеленой; и с крыш зданий — от величественных небоскрёбов в несколько десятков этажей до миниатюрных домов в три этажа по крайней мере, находившихся ближе к окраинам города — время от времени падали капли таявших сосулек. Листовки с соответствующими предупреждениями, расклеенными на фонарных столбах, дверях подъездов и стенах построек, стали далеко не редким явлением: с наступлением первого тепла на улицах довольно часто начала появляться задорная детвора, от души ликовавшая и пытавшаяся насладиться порциями солнечного света после нескольких морозных месяцев, и не было это всё настораживающим, если бы шаловливые детишки, засмотревшись на пробуждавшееся от зимы окружение, не останавливались под крышами домов — опасными в такие времена зонами. Маленькие, неопытные, порой они не имели малейшего понятия, почему стоило держаться подальше от таких мест. Бывало и так, что, оказываясь крепко схваченными за руки ловкими полицейскими в тёмных мундирах, детвора только звонко хохотала и с милой добротой называла стражей порядка смешными дядями и тётями: для них это было игрой, придуманной людьми в красивой униформе. Как раз в один из таких дней по одной из улиц Риделя, ещё покрытой кое-где сугробами, пусть и уже небольшими, с зиявшими проталинами, неторопливо шагала девушка в плотных брюках и массивном пуховике, и длинный шарф несколькими слоями окутывал прикрытую воротником водолазки шею. В неказистой особе, практически полностью скрывшейся в тёплом одеянии, можно было с трудом разглядеть Веру Кёстер, добродушного дипломата, участвовавшего в мирных переговорах с представителями различных государств. Казалось отчасти абсурдно, что представительница Вайсланда — одной из самых здоровых стран мира — одевалась настолько тепло, кутаясь в толстый шарф и лишь изредка — при крайней необходимости — высовывая руки из-под длинных рукавов нелепого пуховика: словно то был турист из жаркой страны, ворвавшийся в края, к которым лишь едва подходила весна. Однако одеяние служило не характерной чертой недавно прибывшего иностранца, а защитой от перемен погоды, о которых периодически упоминалось в прогнозах. Медленной поступью Вера шагала по снегу, ещё хрустевшему, но уже всё тише, и с предельной осторожностью обходила те места, где следы уходившей зимы превращались в островки, состоявшие из воды и грязи. Она передвигалась столь робкой и чем-то изящной походкой, словно не направлялась куда-то, а танцевала, стараясь выглядеть максимально грациозно. Это заметил один молодой человек, ненадолго отвлёкшийся от беседы со стоявшим на службе давним знакомым полицейским: высокий стройный молодой красавец с волосами чёрными словно смоль, и свисавшая набок чёлка слегка прикрывала один глаз, немного умаляя пронзительность сурового взгляда. Рассуждая о тяготах работы в полиции, молодой человек лишь изредка позволял себе улыбнуться или хмыкнуть, выдавая по-настоящему серьёзную личность. Тому имелось вполне логичное объяснение: это был полицайобермейстер Тилль Штерн из Тюрингии, видевший и слышавший слишком много всего во время работы в полиции Германии, чтобы говорить о таких делах с искренним восторгом. Когда речь заходила о выяснении деталей различных преступлений и последующей поимке нарушителей закона, зачастую Тилль либо тяжело вздыхал, выдерживая недолгую паузу, либо хмурился и пытался поскорее сменить тему: для него не имело особого значения, за кем организовывалась очередная погоня, насколько опасен был преступник и как самоотверженно полицайобермейстер боролся с негодяями. Ни красивые синие погоны с серебристыми звёздами, ни высокие звания ни капли не восхищали Штерна: всё это казалось ему поводом для излишнего хвастовства. Отважный полицейский с большим удовольствием отказался бы от всех почестей и привилегий достаточно хорошо продвинувшегося по карьерной лестнице сотрудника правоохранительных органов, только бы в родной Тюрингии воцарился мир и не приходилось больше слушать душераздирающий плач потерпевших, дрожащими руками хаотично рисовавших что-то в воздухе во время описаний произошедшего, точно это могло помочь. Однако движения не приносили никакой пользы, ни создавая максимально полную картину происшествия, ни успокаивая несчастных. Тилль закатил глаза и в который раз поморщился, общаясь со знакомым: разговор зашёл о воре-рецидивисте, отсидевшем не один срок. Даже во время отпуска невозможно было отвлечься от работы, и ведь стоило только спросить о делах и о жизни. Общение проходило весьма непринуждённо: стоявший на службе сотрудник полиции то и дело заливался гомерическим хохотом, хватаясь за широкий округлый живот. Впрочем, этот смех не был заразительным: Штерн только изредка ухмылялся. — Это ж надо: вырвать телефон из рук, находясь перед участком! А потом он смотрит на меня так испуганно и говорит: «Офицер, это не то, чём кажется»! — вновь знакомый расхохотался, на сей раз успешно заразив Тилля радостью: полицайобермейстер представил рецидивиста, выхватившего устройство из рук мирного горожанина, не обратив внимания на окружение — донельзя нелепое зрелище. История неудавшегося преступления, окончившаяся благополучно для потерпевшего, послужила усладой для уставшего от частых длительных разбирательств сотрудника полиции из Тюрингии. Однако насмеяться всласть не удалось: один неловкий взгляд в сторону, и Штерн переменился в лице. Теперь он смотрел с настороженностью, граничившей с лёгким волнением: на расстоянии в несколько шагов от знакомых-полицейских странно балансировала укутанная в тёплую одежду особа, точно старательно тренировала танцевальные движения на льду. Бессмысленная и крайне опасная затея, которую Тилль никак не мог понять, наблюдая за чудно́ передвигавшейся фигурой. Долго рассуждать над этим, впрочем, не пришлось: как только особа ринулась вперёд и, поскользнувшись, едва не рухнула на тротуар, Штерн, мгновенно встрепенувшись, помчался навстречу и ловким движением предотвратил падение. — Фрау, будьте осторожнее! — по-доброму усмехнулся красавец, удерживая девушку за плечи. — Тилль… — просипела та, и молодой человек вновь вопросительно взглянул на особу: голос, назвавший его имя, оказался знакомым, как бы полицейский ни хотел отрицать, что за старомодным одеянием скрывалась юная знакомая. — Вера?! — задор в голосе померк, уступив место подлинному удивлению: не верилось, что в таком виде разгуливала по городу представительница Вайсланда. — Пушистый комочек! Прости, я тебя не узнал! — Всё в порядке, — дипломат едва слышно захихикала от давно ставшего привычным милого прозвища, ненамного высовывая пальцы из-под рукава и совсем чуть-чуть опуская край шарфа. — Это даже хорошо: значит, я отлично замаскировалась! Тилль слегка опешил, вопрошающе глядя на знакомую: он не понимал, ради каких целей Вера решила прибегнуть к подобному приёму и говорила ли она это всерьёз. — Понимаешь, я через несколько дней уезжаю в Дюссельдорф на переговоры о дальнейшем сотрудничестве с Германией. Я буду общаться с самим Людвигом Байльшмидтом! Произнеся имя представителя Германии, Кёстер запрыгала и захлопала в ладоши. Полицейский, молча наблюдавший за сценой, не мог не допустить мысль о том, насколько очаровательным было это зрелище: с виду серьёзный политический деятель, представлявший целое государство на международных переговорах, сейчас напоминал милую, несмышлёную девочку. — Так забавно: ты приехал в Ридель из Тюрингии, а я как раз уезжаю отсюда в Дюссельдорф! — Вера говорила с прежним недюжинным энтузиазмом, заливаясь звонким хохотом. Со стороны это выглядело как непринуждённая дружеская беседа о мелочах жизни: о том, как Тилль решил ненадолго отправиться отдохнуть за границу, о встрече со старым знакомым — офицером Тронцемом, выходившим на службу настолько часто, словно никто больше не состоял в рядах сотрудников столичной полиции; о тяготах работы и дальнейших планах. — Чуть не забыл! — Штерн вдруг воскликнул, заведя разговор о знакомом офицере. — Я же как раз общался с Тронцемом — он, наверное, до сих пор ждёт, когда я вернусь! Полицайобермейстер бросил взгляд в сторону, замечая машущего рукой товарища: он до сих пор стоял на том же месте, широко улыбаясь. Не решив больше задерживаться, молодой человек вместе с дипломатом направился к знакомому. — Берхард, извини, что так долго… — Тилль виновато улыбнулся, неловко усмехаясь, но офицер, заметив девушку, только слегка покачал головой. — Всё в порядке! — подмигнул товарищу полицейский, прежде чем окинуть заинтересованным взглядом прибывшую особу. — Добрый день, офицер Тронцем! — с должной уверенностью и восхищением произнесла Вера, протягивая офицеру руку для привычного рукопожатия. — Моё почтение, фройляйн Кёстер! — Берхард слегка подался вперёд, заключая руку девушки в своей и касаясь губами нежной белой кожи. — Что вы, к чему такие формальности? — от неожиданности дипломат отвела взгляд, чувствуя, как загорелись щёки. — Было бы достаточно рукопожатия! — Так я могу и с коллегами поздороваться, а в общении с самой представительницей Вайсланда подобная простота неприемлема! — Тронцем говорил мягко, заставляя Штерна с трудом сдерживать хохот: он явно переступал черту, исходя на высокопарность. — Не преувеличивайте! — Кёстер покачала головой, наряду с безвинной радостью в голосе прозвучали лёгкие нотки осуждения. — Разве статус политика является чем-то особенным? В конце концов, международный дипломат — это просто профессия. — Но она очень значима! Вы ведёте переговоры с разными странами! — Берхард развёл руками, поражаясь скромности. — Это очень ответственное дело, и моё уважение к вам полностью оправдано! — Уважения достоин любой человек, — уже чуть более холодно возразила девушка, перебивая офицера, — и не имеет значения, кто он по профессии: торгующий на рынке фермер или успешный предприниматель, владеющий популярной кофейней — мы все люди, и весьма неразумно судить кого-либо только по уровню достатка или по сфере профессиональной деятельности. Если мы не имеем в виду преступную деятельность, конечно, против которой боретесь вы, герр Тронцем, как и герр Штерн. Она вдруг замолчала, задумчиво осматривая Берхарда: офицер полиции лет тридцати пяти на вид, ростом чуть выше Тилля, крепкого телосложения, со слегка округлившимся животом и добрыми серыми глазами — его внешний вид выдавал сильную, мужественную личность, в чьей душе сохранилась частичка тепла. — Вы ведь тоже заслуживаете уважения не только потому, что работаете в полиции, — глядя Тронцему в глаза, Вера вновь улыбнулась. — Вы боретесь с преступностью, почти каждый день сталкиваясь лицом к лицу с опасностью и рискуя жизнью, но при этом сумели сберечь доброту внутри себя. Не каждый способен на такое, поверьте. Она говорила непринуждённо, без запинки, с очаровательной радостью, точно слова восхищения в адрес сотрудника полиции делали Кёстер по-настоящему счастливой. Светлые эмоции отчасти, впрочем, не были искренними: не представлялось возможным избавиться от дум о грядущей разлуке с родиной и любимыми знакомыми, и даримое ими ощущение горечи время от времени давало о себе знать, едва не вызывая слёзы. Многое связывало дипломата с представляемой страной: от взмывавших высоко в небо небоскрёбов, походивших на искусную стеклянную мозаику, так восхитительно переливавшуюся на солнце, до густо покрытых зеленью бескрайних полей. Оставалось совсем немного времени на любование теми красотами, которые в дальнейшем представали бы перед глазами лишь во сне. Однако этого было бы слишком мало, и Кёстер, осознавая данный факт, вытащила из кармана мобильный телефон. Желание запечатлеть прекрасные мгновения из столичной жизни пусть и едва, но подавляло нараставшую печаль: созерцая прекрасное, дипломат непременно начинала ощущать облегчение и лёгкую радость, вместе с тем лелея мысль о скорейшем возвращении. В объектив устройства попадали самые разные, порой даже незначительные детали: совсем немного распустившиеся маленькие ростки подснежников, появившиеся посреди бурых проталин; сидевший на покрытой редкими почками ветке воробей, покрытые уже не такими толстыми снежными шапками крыши зданий разной высоты — в сущей обыденности виделась своя, особенная прелесть. Этому давно научило увлечение фотографией, начинавшееся как нечто совершенно банальное во время очередного путешествия в другую страну, пусть и не с целью официального визита. Подобные размышления зачастую мнились смехотворными: словно так считал вовсе не опытный международный дипломат, а наивное дитя. Впрочем, добродушная и мягкосердечная Вера и впрямь больше походила на несмышлёныша, когда не приходилось представать перед аудиторией из, по меньшей мере, десятка политических деятелей. Коллеги, впрочем, не будучи склонными доверять искренности подобного настроя, нередко одаривали представительницу Вайсланда настороженными, преисполненными неодобрения взглядами. Она не преследовала злых целей, заключая союзы с другими странами, и честно говорила о пользе нейтралитета, которого придерживалось мирное государство, но, какими бы благородными ни казались речи фройляйн Кёстер, многим участникам политической элиты чудилось, будто это всё служило образом потенциального предателя: «За улыбкой спрятан нож» — как порой говорили за спиной у Веры. Подобное произносилось, даже когда та, минуя какого-нибудь знакомого, учтиво улыбалась, кивала и обменивалась любезностями. И кто знал, что это оставалось клеветой только до поры до времени.