Aber ich luege dich nicht an

Тьма постепенно окутывала Дюссельдорф. Лениво заходившее за линию горизонта солнце одаривало город последними яркими лучами, и на потемневшем небосводе виднелся тусклый полумесяц, то и дело заслоняемый неторопливо проплывавшими рваными облаками. Постепенно зажигались фонари по сторонам дорог, освещая путь прохожим, и неоновые вывески магазинов и торговых центров, от совсем маленьких до весьма крупных, оповещали о дальнейшей работе. Впрочем, потоки людей редели, шум понемногу стихал, а в некоторых уголках Дюссельдорфа становилось так тихо, что, казалось, город погружался в безмятежное состояние, схожее с приятной полудрёмой, когда то и дело проезжавшие вдоль широких трасс автомобили становились единственными нарушителями воцарившейся тишины, если не считать время от времени насвистывавший ветер, игравшийся с зелёными кронами деревьев, и утихавшее пение птиц. День близился к концу. Большинство спешило домой, жаждая оказаться в стенах уютного жилища и ощутить былую радость от сущей мелочи — возвращения после долгих дел. Мало кому хотелось оставаться на улице — разве что любители вечерних прогулок и свиданий не испытывали сильного желания отправиться обратно. Но, помимо ценителей видов погружавшегося во тьму города, были и те, кому не хотелось оставаться в одиночестве, наедине с мыслями, пожираемым тоской и угнетением. Среди таких людей оказалась Вера Кёстер, сидевшая за рулём роскошного чёрного автомобиля. Дипломат, представительница федеративного государства Вайсланд — и просто молодая особа, как ей виделось, совершенно такой же обычный человек, как и все остальные. Быть может, у Веры имелся достойный повод не без гордости рассказать о своих богатствах, просто показав машину, которую она водила. Однако девушка была лишена этого рвения, считая его глупостью. А сейчас безразличие и вовсе переросло в отторжение, при одной лишь мысли заставлявшее Кёстер корчить гримасу отвращения, и это объясняло многое без лишних слов. Как бы хорошо девушка ни показывала эмоции через мимику, безмолвные жесты не могли и вкратце рассказать о причине превращения равнодушия в весьма чуждое отторжение. В то время выражение брезгливой злости искажало лицо Веры на удивление часто, и из-за этой гримасы невозможно было разглядеть доброго, мягкосердечного дипломата, каким являлась Кёстер до недавних пор. Впрочем, её больше не интересовало мнение окружающих, озвучиваемое за спиной: погружаясь в мысли всё глубже, дипломат испытывала всё большее омерзение, которого хватало и без того. Всему виной были воспоминания: как хорошие, так и плохие. Но именно последние перевешивали по значимости, затмевая всё светлое и прекрасное.