Le déluge

В гостиной раздался страшный звон — Руневский, погибнув от юбилейного, двадцатого, за свою жизнь инфаркта, упал на пол, утащив за собой скатерть с фарфоровым сервизом. Алина выпустила клыки: — Как можно было не уследить за ребёнком?! Свечников, стоящий в проеме и держа за шкирку белого, как смерть, мальчишку-лейтенанта, лишь флегматично пожал плечами. Сложно было называть ребёнком взрослую девицу, да к тому же с недавнего времени в форме и при погонах, хотя, конечном двадцать три года для вампира — возраст мизерный. Тем не менее, Ада Александровна Руневская, без пяти минут выпускница академии ФСБ и с недавних пор — стажёр оперативно-розыскного управления, обречена была остаться для своих родителей и деда вечным ребёнком. И ребёнок этот попал в беду: судя по судорожному рассказу испуганного и белого, как смерть, лейтенанта, во время погони («В которую я приказал ей не соваться!» — тут же вставил Свечников) преследуемый, знающий о том, что противодействует вампирам, бросил в Аду серебряную цепь — да так неудачно, что та, закрутившими узлом, прожгла молодой вампирше ногу насквозь, как лазер, почти отрубив конечность. — Где она сейчас?! — закричала уже Алина, на ходу натягивавшая пальто, — едем срочно! — В госпитале управления ФСБ, где она ещё может быть?! — рявкнул Свечников, и оба его «дитя» поникли, спрятав на секунду клыки, — отставить панику! Я сообщил главному врачу обо всем, он сам проведёт операцию! — Она же без ноги останется! — не прекращала стенать Алина, — моя маленькая девочка — и без ноги! — Никто не без чего не останется! — крикнул Свечников, — Столыпин знает своё дело! *** Аркадий Петрович Столыпин, главный врач специального вампирского подразделения госпиталя ФСБ, с кислой миной натягивал операционные перчатки. Фамилия «Руневская» в карточке пациентки не предвещала ничего хорошего. —Алина Сергеевна, какая встреча… — начал он с порога и вдруг запнулся. На операционном столе, перемазанная кровью и почему-то до сих пор в форменной куртке поверх медицинской рубашки, лежала девушка, явно не похожая на знакомую ему обладательницу инициалов «А. Руневская». Впрочем, отбрыкивалась от медицинских сестёр единственной работающей ногой она вполне соотвественно своей фамилии. — Я абсолютно нормально себя чувствую! — голосила девушка, вскидывая от резких движений свои остриженные, как у героини по имени Одри в культовом «Твин Пикс», темные волосы, — можно я пойду?! — Барышня, я понимаю ваше негодование, но хочу напомнить, что вы практически без ноги, — хмыкнул, пряча усмешку, Аркадий, и жестом попросил у сестры тампон с антисептиком, — кстати, барышня, как я могу к вам обращаться? — Я не барышня! — фыркнула, морщась от боли, буйная пациентка, — я младший лейтенант Руневская! Ада Александровна! Столыпин вздрогнул. — А Александр Константинович вам случайно не… — Да да, — прошипела Ада, — это мой отец. Все выяснили? Можно я пойду? Аркадий отвернулся к операционной сестре. — Почему не ввели в общий наркоз? — спросил он. — Так по инструкции же, — вздохнула дама в натянутой на глаза медицинской шапочке с узором из осминожьих щупалец, — она последняя, кто видел подозреваемого во время погони, если нет угрозы жизни, мы не имеем права вводить офицера под общий наркоз, пока он не сообщит данные вышестоящему по званию! Аркадий закатил глаза. Инструкции оперативников, казалось, выдумывали каждый месяц, причём — на ходу. — Насколько сильная у вас сейчас боль, Ада Александровна? — обратился он к девушке. Та посмотрела на него, как на идиота. — Вы сами сказали, что у меня нога оторвана. Вам как, языком визга сообщить об уровне боли или на русском матерном? — Ругаетесь, значит, не такая уж и сильная, — флегматично отозвался Аркадий, — значит, можем попробовать шить без анестезии. Видите ли, Ада Александровна, мне как-то приходилось применять хирургическое вмешательство по отношению к одному из членов вашей семьи, и… — Короче, Склифосовский! — фыркнула Ада, и Аркадий впервые за многие годы не знал, как отреагировать: то ли возмутиться наглости выпада, то ли порадоваться, что такое юное существо знает классику кинематографа его условной вампирской «юности». — Ну, во-первых, не Склифосовский, а Столыпин, Аркадий Петрович, будем знакомы, — наконец представился он, — а, во-вторых, дайте мне закончить: ваша матушка, Алина Сергеевна попадала ко мне дважды, и во второй раз мы с ней столкнулись со сложной побочной реакцией на эпидуральную анестезию. Не хотел бы наблюдать анафилактический шок и адскую агонию и в вашем исполнении, Ада Александровна, так что будьте добры потерпеть, пока я буду сшивать вашу многострадальную конечность. И Аркадий с видом триумфатора принял из рук операционной сестры шовные материалы. — Вы просто пользуетесь тем, что я в своём положении так витиевато не могу изъясняться… Твою мать! — заорала Ада, когда игла вошла ей в бедро, и от боли прокусила ладонь насквозь. — Будьте добры, не добавляйте мне работы, — хмыкнул Аркадий, косясь на пациентку из-под медицинской маски. Та показала ему язык. — Как же вас такую молодую и красивую занесло в оперативный отдел? — спросил Столыпин, когда швов оставалось сделать всего сантиметров на пять: регенерация уже началась, и он слышал, как под кожей и тканями срасталась поврежденная кость. — А что, по вашему, в ОРУ служат только старые уродцы? — фыркнула Ада, совершенно не смутившись комплименту. — Я просто давно не знакомился с пополнением. — А вы почаще выбирайтесь из своего царства калек, много чего интересного увидите! Девушка победно задрала голову, а Аркадий вдруг впервые за весь разговор отметил, что у младшего лейтенанта Руневской из-под взлохмаченной причёски торчали очаровательные заострённые ушки. *** Свечников ощутил острейшее чувство дежа вю, потому что его «сын», как и 23 года назад, долбился лбом в двери вампирского отделения госпиталя, только на этот раз вместе с ним в пытках над недвижимостью участвовала ещё и «невестка». — Где моя дочь?! — заревел на весь приемный покой, выпуская клыки, Руневский. — Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться? — пропищало недоразумение непонятного пола из-за стойки регистратуры, — если вы про прибывшую с утра пациентку из ОРУ, то она уже в палате. Всё хорошо! Но Руневский, уже прочно вознамерившийся приложить кого-нибудь о стену со смертельным исходом, пронёсся по коридору, сшибая всех на своём пути, и влетел в палату к дочери, забыв о нумерации и полагаясь лишь на обостренное в моменты стресса обоняние. Ада лежала, уже переодетая в пижаму, на горе подушек, с неприятно торчащей из вены постоперационной капельницей. — Девочка моя маленькая! — заревел Руневский, плюхаясь перед кроватью на корточки и сминая лицо Ады в своих трясущихся ладонях. — Пап, челюсть сломаешь! — пробулькала сквозь сжатые щеки Ада, но Руневского уже в четыре руки оттаскивали на ближайший стул Алина со Свечниковым. — Солнышко, ты нас страшно напугала! — выдохнула Алина, поправляя дочери причёску, — зачем ты полезла в эту погоню? Тебя же убить могли! — Не могли, — Ада гордо вскинула нос, — я была при табельном! — Не сильно-то оно тебе помогло, — вмешался в разговор Свечников, — я же четко приказал не лезть к этой группировке! — Я его почти догнала! — Ещё бы чуть-чуть этого «почти», и ноги бы твои собирали по периметру всей стройки! — Так это ещё и было на стройке? — ахнула Алина, — Адочка, какой ужас! Там же опасно! — Мам, ты думаешь, если бы в меня швырнули серебряной цепью на Дворцовой площади, опасность была бы меньше? Очевидно, вампирское семейство в многовозрастном составе галдело от пережитых эмоций так сильно, что через непродолжительное время дверь в палату отворилась, и на пороге появился Аркадий Столыпин. Он уже успел переодеться после операционной, а потому вместо бесформенного существа в синем балахоне и нелепой шапочке перед буйной пациенткой и ее семьей предстал все такой же обаятельный, как и почти восемьдесят лет назад, невысокий мужчина с лёгкой проседью в пшеничного цвета волосах и в форменном халате особого медицинского подразделения. — Ой, — выпалила от неожиданности перенервничавшая за день Ада, — какой вы красивый без шапочки… На покрытых россыпью веснушек щеках Аркадия выступил румянец. — Я только хотел сказать, что с Адой Александровной все в порядке, — нервно улыбнулся он чете Руневских, осторожно бросая взгляды на ошарашенную Аду, — все ткани срослись, думаю, через пару часов вам уже можно будет пойти домой всем вместе. Ногу в ближайшие сутки особыми физическими нагрузками, правда, лучше не нагружать… — Ещё чего! — воскликнула Ада, — у меня завтра тренировка по крав-мага и выезд на стрельбище! — Крав-мага подождёт, — строго сказал Аркадий, и от того, как сурово и в то же время обеспокоенно прозвучал его голос, мурашки по спине прошлись и у Ады, и у ее матери. — Может вы ее подержите тут денёк? — предложил Свечников, — а то я боюсь, что мои дети с такой задачей не справятся… — Не надо! — в один голос воскликнули Ада и Аркадий, и по лицу Свечникова проползла нехорошая ухмылка. — Ну, я тогда пойду, — промямлил неуверенно Аркадий, тушуясь под слишком пристальным взглядом Свечникова и внимательным, заинтересованным прищуром своей пациентки, — поправляйтесь! — Дурацкое какое-то пожелание, — фыркнула Ада, игнорируя шипение матери и уничтожающий взгляд отца, — если я поправлюсь, значит, буду толстая. Аркадий растерялся. — И как мне, по-вашему, тогда говорить? — Ну хотя бы «выздоравливайте»! — Я подумаю, — смущенно улыбнулся Столыпин и неслышным шагом вышел за дверь. — Двадцать первый, — задумчиво произнёс Свечников. — Что «двадцать первый»? — не поняла Алина, с трудом отрывая взгляд от мечтательного выражения лица дочери. — Двадцать первый инфаркт у Сашки. Смотри, губы уже синие. Про едва не потерянную ногу и загадочный взгляд наследницы гордого имени Руневских забыли хотя бы на десять минут.