Le déluge

Дело «Доброжелателя» удалось замять довольно скоро. Свидетелей невольного преступления Алины не оказалось (а если и оказалось, то чета Руневских бы не узнала об этом — обо всём позаботился Свечников), и временное бегство из страны, в целом, вполне можно было бы отложить, но Алина, отвыкшая от убийств за долгие годы мирной жизни, с каждым днём становилась мрачнее тучи, и Руневский решил, что смена обстановки его жене в любом случае не повредит. Через неделю после происшествия на канале Алины Ру вышло видео-откровение: подавленная блоггерша, сняв свою широкополую шляпу, рассказала о том, что в ночь на шестнадцатое февраля на неё была совершена попытка нападения, предостерегла всех своих подписчиков от чрезмерной откровенности в сети, публично призналась в любви своему мужу, вызвав очередной всплеск разного рода эмоций в своих комментариях, и заявила, что в ближайший месяц не будет появляться онлайн. Затем сняла со штатива камеру, захлопнула ноутбук, бросила широкополую шляпу в самый дальний угол комнаты, вошла в кабинет к поджидавшему ее мужу, свернулась калачиком у него на коленях и прошептала «Дай мне, пожалуйста, время это забыть». Уже через шесть часов служебный автомобиль вёз их к входу в Пулковский ЗОЛД. Алина даже вещи не стала собирать: уточнила лишь, в тёплую ли страну они летят, и положила в дорожную сумку вместо ботильонов на меху излюбленные белые кроссовки. Руневский что-то судорожно печатал в своём смартфоне. — Ты мне расскажешь, куда мы летим? — спросила Алина, натягивая медицинскую маску до ушей и протягивая таможеннику результаты ПЦР-теста — часть новых реалий мирового порядка. — Туда, где тихо, тепло и спокойно, — улыбнулся Руневский, пытаясь одновременно допечатать сообщение и открыть загранпаспорт на нужной странице — с проштампованной служебной визой. Алина мельком взглянула в экран его телефона: на зеленовато-желтом фоне WhatsApp виднелась лента длинного голосового сообщения и лаконичный ответ самого Руневского, отчего-то написанный латинскими буквами. Стакан виски с колой, переданный услужливой девушкой-работницей ЗОЛДа, немного успокоил нервы. Привалившись к тёплому плечу своего мужа, Алина сняла наконец изрядно надоевшую маску с лица, закуталась в любимое оверсайз-пальто и практически мгновенно отключилась. Через полчаса ее растормошили, утащив куда-то, полусонную, за руку, а ещё через десять минут самолёт, оторвавшись от земли, оставлял неприветливый, но родной город на Неве далеко под своим крылом. Проснулась Алина лишь тогда, когда небесная машина стукнулась шасси о посадочную полосу. Стальной голос из динамиков возвестил: «Уважаемые пассажиры, добро пожаловать в Неаполь». — Как ты себя чувствуешь? — озабоченно спросил Руневский, давая Алине незаметно выпить из небольшой колбочки глоток припасенной в дорогу крови. — Ничего не хочется, — простонала Алина, зябко кутаясь в пальто и намереваясь снова провалиться в сон, но непреклонный Руневский мягко потянул ее за собой на выход. Неополитанский аэропорт встретил их шумом, гомоном и ощущением какой-то оперетточной радости — даже в зале официальных прилетов кто-то смачно целовался, кто-то ругался по телефону, а кто-то активно строил проходящим мимо девушкам глазки. — Пойдём скорее, нас уже ждут, — поторопил жену Руневский, скидывая на ходу пальто и направляясь к выходу из терминала. В лицо ударило ярким, душным, жгучим белым светом, который коренная петербурженка Алина не сразу признала солнцем. Непривычная голубизна неба резала глаза, и девушка, прикрыв лицо ладошкой, постаралась вглядеться в толпу вокруг — та хотя бы не заставляла глаза слезиться. Внимание ее привлекла картина, совершенно не соответствующая виду зоны прилётов: среди бесконечно сигналящих желтых такси и туристов с тяжёлыми рюкзаками совершенно спокойно, не по-итальянски тихо, стояла, опершись о дверцу миниатюрного Ауди, невероятной красоты женщина в джинсовом комбинезоне. Локоны медно-медового цвета обрамляли лицо настолько правильной формы, что Алина невольно залюбовалась. Так, должно быть, выглядела Венера, появившись на свет из морской пены. «Чистейшая красота» — подумала Алина, и каково же было ее удивление, когда Верена в джинсовом комбинезоне обернулась к ней и призывно помахала рукой. Когда же на этот изящный жест ответил Руневский, потянув жену по направлению к незнакомке, Алина совершенно перестала понимать происходящее. Проследовавшая сцена, очевидно, выбила из колеи не только молодую вампиршу, но и многих случайных свидетелей произошедшего: остановившись в метре друг от друга, Руневский и неизвестная красавица вдруг, почти синхронно резко выдохнув, бросились в объятия друг друга. Объятия эти выглядели странно. За сто тридцать лет своей жизни Алина изучила все грани ревности, на которые была способна ее душа, но то, что происходило между ее мужем и незнакомой дамой, почему-то не заставляло ее сердце привычно сжаться от гнева. Руневский и неизвестная выглядели так, будто встретились впервые за многие сотни лет. — Здравствуй, — сказала женщина по-русски, проводя ладонью по лбу Руневского и оборачиваясь, наконец, к Алине, — Простите, моя дорогая, что мы смущаем вас. Но в последний раз мы с вашим мужем виделись больше семидесяти лет назад, и, если честно, не надеялись больше встретить друг друга. Губы ее чуть дрогнули, и в ярком итальянском солнце блеснули два аккуратных клыка. — Алина, познакомься, — не отрывая взгляда от неожиданно знакомой дамы, улыбнулся Руневский, — Донателла Джироламовна Гоцци. — Просто Элла, — вторила его улыбке рыжая дама. — С каких пор ты позволяешь называть себя так кому-то, кроме меня? — хитро прищурился Руневский. — С тех пор, как видела тебя в последний раз и не надеялась больше услышать это обращение! Ну, пойдёмте скорее, нас ждёт дорога! Сбитая с толку Алина почти безсознательно села в автомобиль, не отрывая взгляда от новой знакомой. Руневский сел следом. — До Позитано ехать часа два с половиной. Вы можете поспать, а, как приедем, уже сможем вдоволь наговориться. — Позитано? Мы разве не останемся в Неаполе? — спросила Алина, не успевая мыслями за развитием событий и чувствуя, как на ее плечо опускается заметно отяжелевшая голова мужа. — У меня там небольшая вилла, — весело отозвалась Элла, — она будет месяц в вашем распоряжении. Автомобиль плавно выехал на автостраду и двинулся навстречу заходящему солнцу. Алина хотела было попросить Руневского подать ей термос с кровью (есть хотелось невыносимо), но с удивлением обнаружила, что казавшиеся бодрым и полным сил вампир спит, безвольно уткнувшись лбом в окно. — Возьмите, — услышала Алина с водительского места. Элла, улыбаясь в зеркало заднего вида, протягивала ей маленькую бутылочку — как те, в которых в придорожных заведениях продают крепкий алкоголь. Алина с благодарностью кивнула новой знакомой. — Извините мне мою фамильярность, — продолжила женщина за рулём, — но не хотите перебраться ко мне, вперёд? Думаю, и вам так будет удобнее, и Сандро сможет наконец выспаться. Непривычное и ласковое обращение к собственному мужу резало слух, но Алина послушалась: машина затормозила на обочине, и молодая вампирша, невольно потягиваясь, пересела на переднее пассажирское сидение. Вблизи Элла оказалась гораздо старше, чем Алина решила поначалу: по человеческим меркам ей можно было бы дать лет тридцать-тридцать пять. У губ залегла заметная складка — будто от частой и очень ехидной ухмылки. Автомобиль мчался дальше, пересекая кипарисовые рощи и разбросанные по холмистой местности бело-лиловые виллы. — Вы замечательно говорите по-русски, — заметила Алина, не в силах больше выносить неловкого молчания. — Благодарю, — сдержанно улыбнулась Элла, — я прожила в России гораздо больше времени, чем вне ее. Если честно, мне не хватает Петербурга. Я была в нем счастлива. — С Руневским? — не удержалась Алина и тут же прикусила себе язык. Элла посмотрела на неё как на неразумное дитя и вдруг рассеялась — звонко и нежно, будто и не жила на земле добрую сотню лет. — Моя дорогая Алина, вам совершенно не за чем ревновать. Сандро мне как брат. Алина снова ухмыльнулась необычному имени, а Элла, щёлкнув поворотником, продолжила: — Если упрощать, то мы с ним оба — дети Владимира Михайловича. — Свечникова?! — воскликнула Алина, но, покосившись на вздрогнувшего во сне мужа, продолжила почти шепотом, — сколько же вам лет? Вампирша хитро прищурилась. — Вижу, деликатность не самая ваша яркая добродетель. Не смущайтесь! Элла наклонилась, доставая из бардачка солнцезащитные очки, и Алина увидела на ее предплечьи знакомый символ — череп с хищными зубами, только отчего-то пересечённый тремя толстыми белым линиями. — Я моложе вашего мужа, если вы об этом хотели спросить, — продолжила вампирша, — мы встретились с ним и с Владимиром Михайловичем в 1860 году во время их путешествия по Италии. Я тогда жила в Палермо и чрезмерно демонстративно восторгалась идеями Гарибальди. Алина посмотрела на новую знакомую с интересом. — Вы были революционеркой? — Скорее, сочувствующей. Глупая девчонка семнадцати лет от роду, сбежала из дома за возлюбленным рыцарем без страха и упрека и погибла в первой же перестрелке. Что-то изменилось вокруг. Алина, сидевшая до того отстранённо, теперь во все глаза смотрела на женщину за рулём, стараясь не упустить ни единого слова. История, звучавшая из ее уст, слишком напоминала Алине ее собственную. — Свечников меня обратил. Пожалел, видимо, дуреху. Как это было, я уже не помню, но остаток путешествия я провела с ними. Сандро тогда был ещё совсем молодым и учился говорить по-итальянски. Мы больше года провели вместе, переезжая из провинции в провинцию, добрались даже до Французской границы, а потом пришло время выбирать: расстаться навсегда или покинуть Италию. — И вы выбрали второе? — удивилась Алина, — вот так вот просто распрощались с Родиной? В голове молодой вампирши пронеслись воспоминания о страшном, позорном бегстве на пароходе из разрывающейся взрывами Ялты. — Я была юна, бойка и привязана к Сандро с Владимиром Михайловичем, как ни к кому в своей жизни. Они были моей единственной оставшейся семьей. Полагаю, и вы пережили нечто похожее? Элла взглянула на собеседницу поверх солнечных очков. Та почти машинально кивнула. — Как же вы жили в России? — Довольно весело, — тихо рассмеялась Элла, — меня представили ко двору, приняли в священную дружину. Под конец 19 века даже пожаловали чином фрейлины! Ей-богу, как мне шёл придворный кокошник… Элла мечтательно улыбнулась, но улыбка эта отчего-то всё равно сочилась лёгкой грустью. — Почему я вас не помню? — вдруг спросила Алина. — Вас ведь обратили в год смерти Столыпина? — сдавленно спросила Элла, — за год до того мы с Сандро повздорили, да так сильно, что перестали разговаривать. Два дурака… Свечников пробовал помирить нас, но, как оказалось, единственным, что смогло нас вернуть к старой дружбе, стала эта проклятая мировая война. Алина снова бросила взгляд на руку новой знакомой. Теперь ей было видно, что линии, пересекающие символ Дружины, выступали на коже рваными, не заживающими рубцами. Элла перехватила ее взгляд. — Это скромная плата за попытку противодействия режиму Дуче, не обращайте внимания, — горько усмехнулась вампирша, — мы с Сандро случайно пересеклись в Ялте в 1945 году. Он — по линии вашей секретной полиции, я — по каналам американской помощи антифашистским формированиям Италии. С тех пор мы оставались в переписке. Благодарю вселенную за то, что чья-то умная голова изобрела интернет и мессенджеры. Теперь можно не ждать месяцами и не трястись за то, что твоё письмо арестуют на границе. Алина постепенно начала вспоминать: гору писем, приходивших на их московский адрес, забитый почтовый ящик в Ленинграде, Руневского, ненавидевшего голосовые сообщения, но неизменно прослушивающего те, что приходили с одного и того же номера. Все постепенно вставало на свои места. История дружбы длиной в двести лет, гремевшая и сверкавшая за Алининой спиной, наконец-то начинала приобретать свои очертания. Впереди замелькали, отражаясь заревом в сумеречном небе, огни Позитано. Алина взглянула назад: Руневский все ещё спал, не обращая внимание на разоткровенничавшихся женщин на переднем сидении. — Вы хотите ещё что-то узнать? — спросила Элла, чувствуя на себе пристальный взгляд новой знакомой. — Я не понимаю, — Алина внимательно вгляделась в изящный женский профиль, — отчего вы не были вместе? Как…. Вы поняли, о чем я. Элла бросила короткий взгляд на заднее сидение. — Потому что у меня слишком мерзкий характер, а Сандро слишком деликатен, чтобы сказать мне об этом. К тому же, есть гораздо более существенное обстоятельство. Я — не вы. Смутившаяся девушка отвернулась, вглядываясь в открывшуюся с пригорка панораму прибрежного города. Позитано сиял сотней лимонно-желтых огней, игриво поблескивая и переливаясь во все более сгущающихся сумерках. Кирпичные крыши парили от резко опустившейся с гор ночной прохлады. Алина прикрыла глаза. Впервые за много дней ей было по-настоящему спокойно.