imagine with aot boys

au, где т/и — девушка, прикованная к инвалидному креслу, а Жан — её новая сиделка.       Всё было бы совсем иначе, если бы миссис Кирштайн не уехала на два долгих месяца из-за больной сестры в соседний городок. Родителям Т/и не пришлось бы делать сиделкой родного сына Миссис Кирштайн. Сама мысль о том, что за Т/и будет ухаживать парень, невероятно бесила и злила её. Парень! Все парни глупые, думала Т/и, и этот не исключение. И вообще она не знала, что у Джо есть дети. Как она могла не рассказывать о собственном сыне? Хотя может и рассказывала, а Т/ф слушала невнимательно. В последнее время она особенно молчаливая и задумчивая. Плавает в собственных мыслях и почти тонет в них.       Кирштайн и Джо в тот самый день пришли вместе. Т/и видела через кухонное окно, как они идут по асфальтной дорожке к её дому. Лицо юноши она не видела, поскольку он спрятал его, надев на голову капюшон красного худи. Парень был высоким, выше своей матери на целую голову, шагал уверенной походкой в чёрный джинсах и таких же чёрных конверсах, белизна подошв которых ослепительно сияла.       «На улице грязища, а его обувь сияет, как зубы Джулии Робертс», — подумала девушка, закатывая глаза.       Джо и её сын поднялись по крыльцу, исчезнув из поля зрения девушки, и через секунду послышался стук в дверь, возня родителей Т/и, а после чужой неразборчивый голос. Наконец докатив на кресле до прихожей, девушка остановилась. За спинами родителей она не могла видеть этого паренёчка, да и вообще, её присутствие явно никто не замечал из-за возникшего разговора. Т/ф подождала пару минут, но не выдержав, наигранно кашлянула в кулак.       Теперь, когда родители отошли в сторону, она хорошо его видела. Этого Кирштайна… Он снял капюшон, и можно было увидеть его пепельно-каштановые волосы в какой-то мега красивой и аккуратной стрижке; светло-карие, как у матери, глаза, смотревшие на девушку с интересом; красивую форму носа и губы, густые брови. Мысль о том, что он чертовски красив, Т/и пришлось сразу выкинуть из головы. Она точно знает, что он такой же придурок, как и все парни на этой планете, и красота ничего не меняет. Взгляд /цвет твоих глаз/ глаз зацепился за проколотое левое ухо парня, точнее хрящ. В нём красовалось маленькое тонкое кольцо, от вида которого у Т/и скривилось лицо, но она тут же замаскировала его, имитируя приступ чихания. Неожиданно парень подошёл к ней и протянул руку. Девушка взглянула на него с вздернутой бровью. Ей не нравилось, что он смотрит на неё с высока. Она хотела стоять перед ним на грёбаных ногах, как равная, а не сидеть в этом чёртовом кресле.       — Привет, — сказал он, и у Т/и вдруг побежали мурашки по спине. То ли от злости, то ли от его приятного голоса с хрипотцой. Конечно от первого, — Я Жан.       /Цвет твоих волос/ окинула лицо Жана взглядом, выражающим полную неохоту к разговору, посмотрела в его глаза и поняла, что они не просто светло-карие, а цвета кофе с молоком, которое она любит. От этого сравнения стало не по себе, поэтому она решила отвлечься на протянутую руку.       — Т/и, — безразлично бросила девушка, нехотя сжимая мужскую ладонь.       Они не ладили. Точнее Т/и с ним не ладила. Показывала свою вредность во всех красках, а Жан терпеливо ждал, когда она откроется ему, когда привыкнет, когда они будут хотя бы друзьями. А как иначе ему работать вместо матери? Он был, как называла в мыслях Т/ф, дискотечным шаром: вечно веселый и позитивный, что аж глаза колит. В глубине души девушке нравилась его натура. Нравился его характер. Однако была проблема: Т/и не хотела ни к кому привязываться. Друзья бросили её, узнав, что она больше не сможет ходить, но Жан… Он был другим. Т/ф находила его добрым и интересным. Он часто шутил. Очень смешно шутил, хотя девушка всегда на его шутки закатывала глаза. Намеренно. Ей нравилось, когда он включал свой любимый плейлист и подпевал какой-нибудь песне. Т/и неосознанно улыбалась этому, но почти сразу одёргивала себя. Девушка ценила попытки Кирштайна сблизиться, но не могла позволить себе наступить на одни и те же грабли ещё раз. Не может. Просто не может. Будет больно. Она точно это знала.       За месяц, проведённый вместе с Кирштайном, Т/и всё же делала маленькие шажочки ему навстречу, и это очень радовало парня. Девчонка эта ему нравилась. Она жуткая язва, которая владеет языком сарказма лучше любого человека в этом мире. Его забавляла эта её вредность и упрямство, но иногда он ужасно бесился из-за этого, жалуясь матери. Как она вообще справлялась с ней? Джо ответила, что он просто парень. Ничего себе! Просто парень? Что за дискриминация?!       Постепенно чувства к этой язве росли с каждым днём, и Жан смотрел на Т/и иначе, другими глазами. Он стал засматриваться на неё, наблюдать за ней. Ему нравилось, что когда она читала, то закусывала нижнюю губу. Он очень вкусно готовил и сердце предательски кололо в те самые редкие разы, когда Т/и говорила искренне «вкусно». По телу пробегали мурашки, когда девушка улыбалась ему. Т/и же делала вид, что Кирштайна не признает. Скорее себе не признаёт. Жан понимал. Он читал её как раскрытую книгу, а она бесилась из-за этого и в один день даже заплакала, закрывшись в комнате. Жан места себе не находил. Наговорил ей всякого: что нельзя вечно закрываться от людей и что плюсов от этого никаких не будет. В итоге довёл до слёз.       «Придурок. Ты придурок, Кирштайн», — говорил он себе. Не хотел делать ей больно, и хоть он извинился перед ней в ту же секунду, когда дверь комнаты Т/и захлопнулась перед его носом, он всё равно чувствовал себя отвратно. Не должен был выходить за рамки дозволенного, ведь она и так с трудом ему доверяла.       После того дня прошла неделя, и оба делали вид, что ничего не произошло. Вели себя, как маленькие дети. Делали вид, будто ничего не случилось. Кирштайну это не понравилось, и по этой причине в один из жарких летних вечеров в его голове возникла идея.       — Поехали в магазин, — сказал он, стуча в дверь комнаты Т/ф, — книги подождут.       — Мы же были недавно, — буркнула /цвет твоих глаз/, захлопывая книгу, которую читала.       — Мне взбрендило сделать пирог! — крикнул парень. Уже стоял и ждал девушку возле входной двери. А Т/и удивилась его словам. Было одиннадцать часов ночи, а он пирог хотел печь. Казалось, что у него всегда всё предельно просто. Захотел пирог — вот тебе пирог. Захотел это, вот тебе это.       — Уверен, что потом это будет не смертельно?       — Да!       — Ты бы мог сам поехать!       — Не-а! Ты мне очень нужна!       По девичьей спине прошлись мурашки.       «Ты мне очень нужна».       Собравшись, они вышли из дома: Жан помог ей выбраться из кресла. Взяв девушку на руки, он посадил её на переднее сидение. Затем сел рядом, заводя машину и врубая песню Glass Animals «Heat Waves». Жан начал подпевать, совершенно этого не стесняясь. Т/и думала о том, как человек может быть таким свободным в действиях, не стесняющимся абсолютно ничего и делающим, что хочет.       — Иногда всё, о чём я думаю, это ты, — пел парень и пританцовывал на сидении. Он посмотрел на девушку и быстро убавил звук, — я видел улыбку.       — Чего?       — Твое лицо, — сказал он, — ты улыбалась. Чуть-чуть.       — Тебе показалось.       — Наверное. Мы приехали.       Вытащив кресло из багажника машины, Жан переместил девушку в него, а после покапошился в бордачке, что-то ища. На улице дул свежий летний ветер. Вдохнув свежесть ночи, Т/и закрыла глаза. Секунда и её уже вез Жан.       — Эй. Я сама.       Юноша промолчал и подвёз девушку на середину стоянки. Вокруг ни одной души. Тихо. Слышны были только сигнализации машин и гудки где-то далеко.       — Ты что делаешь?       Кирштайн проигнорировал вопрос, развернув кресло спиной у супермаркету, — эй, Жан. Какого ты творишь…       — Не поворачивайся, ладно? Я сейчас.       — Убить меня здесь очень милая идея! Лучше бы пирогом отравил! — крикнула девушка, — я знала, что ты не святой!       — Ты тоже!       Т/и улыбнулась. Она слышала, как Жан катил тележку. Девушка нахмурилась, но дождалась парня. Он остановил телегу перед ней и очень широко улыбнулся. От уха до уха.       — Ну и зачем ты её сюда прикатил?       Т/и посмотрела на железяку с колесиками, затем на кареглазого. Потом снова на тележку. Шестеренки крутились в её голове очень активно. Жан медленно кивнул головой на тележку, затем ещё раз. И вдруг Т/и всё поняла. Всё-всё поняла.       — Где-нибудь сливки видишь? — спросил парень, стоя у полок с продуктами. Это был первый раз, когда он вытащил Т/ф в магазин. Чувство раздражительности и дискомфорта сопровождали её аж с парковки и до отдела с молочными продуктами, пока Жан не сказал ей: «Будь собой. Ты не виновата, что так вышло. Просто дыши». Всё, что он тогда ей говорил, сопровождалось доброй поддерживающей улыбкой. Этот парень излучал огромный позитив и на самом деле Т/и это нравилось, но в глубине души она понимала, что это просто его работа — заботиться о ней.       Т/и указала на коробки слева от себя.       — Класс.       Пока Жан набирал молочку в тележку, девушка смотрела на покупателей до тех пор, пока взгляд /цвет твоих глаз/ не зацепился за двух молодых девушек. Они катали друг друга в тележке. Люди глазели на них, закатывали глаза, ворчали, но девушкам было совершенно плевать. Они смеялись и дурачились, и почему-то Т/и показалось это ужасно классным. Она хотела так же. Чтобы её покатали так же. Чтобы она совершила такую же глупость. Чтобы была, как все молодые люди. Т/и не заметила, как улыбка сама по себе разъехалась по её лицу и как чувство зависти и радости перемешались в груди. Жан, очевидно, заметил перемену настроения, однако промолчал.       И сейчас он стоял перед ней, держась за ручку тележки, и улыбался. Как чеширский кот. Сердце Т/ф кольнуло, а глаза защипало.       — Нет, — покачала головой она, — нет, нет, нет, нет.       — Да, да, да, да!       — Нет! — девушка взялась за колёса своего кресла и, развернувшись, поехала к машине.       — Далеко уедешь? — крикнул Жан.       Т/и не ответила, чувствуя, как бешено колотится сердце и как слёзы стекают по щекам.       — Т/и, подожди.       Быстро смахнув слёзы, одной рукой, Т/ф продолжала крутить колёса. Но Жан не дал ей проехать дальше.       — Нет, — прошептала девушка, — я не буду…       — Будешь-будешь, — сказал Кирштайн, садясь на корточки, чтобы их глаза находились на одном уровне, — я видел, как ты смотрела тогда на них. Тебе не помешает немного перемен, пусть даже таких незначительных. Тебе понравится, — он снова улыбнулся, разглядывая лицо девушки.       «Какая она красивая», — пронеслось в его голове.       Он вернулся за тележкой и прикатил её к Т/и.       — Я помогу тебе, — юноша наклонился, взял её под колени и поддержал спину. Т/и обхватила его руками, и пепельноволосый почувствовал, как сильно они у неё дрожат, — всё хорошо.       Он посадил девушку в тележку и глянул на неё: глаза слезятся, губы поджаты. Жан снова улыбнулся и потрепал щёку Т/и. Встал сзади и схватился за ручку.       — Господи…       — На раз, два, три. Давай считай.       — Раз… Дв…       — Три!       Тележка рванула с места. Т/и закричала под громкий чистый смех Жана. Девушка кричала ему остановиться, но он продолжал катать её по всей парковке. В какой-то момент её крики переросли в громкий счастливый смех и теперь они оба смеялись до колик в животе. Из-за скорости катания лицо Т/ф обдувала летняя прохлада. Жан катал тележку, делал крутые повороты, затем снова бежал. Т/и крепко держалась за железную сетку и улыбалась. Парень остановился спустя какое-то время и глубоко задышал, опёрся руками о колени и снова засмеялся. Т/и смотрела на него широченными глазами, полными веселья и счастья. Неожиданно для парня, да и для самой себя, она схватила Жана за руку, потянула на себя, тем самым подкатываясь на тележке ближе к нему, и обхватила его торс руками, насколько это было возможно в таком положении. По телу Кирштайна прошелся разряд, он даже перестал дышать, но затем его руки обняли девушку в ответ. Т/и прижималась к нему щекой, вдыхала приятный запах одеколона или геля для душа.       — Спасибо. Правда спасибо, — прошептала она.       — Я знаю, что я очень хороший парень, — пошутил Кирштайн, на что Т/и фыркнула, — не за что.       — А пирог готовить будем? — снова прошептала Т/и, но на этот раз игриво.       — Обязательно.