Не быть любимым — это всего лишь неудача, не любить — вот несчастье.
Альбер Камю
– Инна! Постой! Девушка, находящаяся внутри движущегося потока людей, оборачивается на девичий вскрик и останавливается, препятствуя продвижению других подростков из-за безнадежно узкого и почти что неосвещенного коридора и замечая, как к ней пытается протолкнуться через непробиваемую толпу Алёна, нагловатым образом расталкивающая некоторых школьников руками и тихо бормочущая не совсем пристойные для сих стен слова и выражения, которую Инна не дождалась по ясным только Всевышнему причинам, слишком оглушенная от внезапно свалившейся на неё грамочки счастья. Я буду дежурить с Антоном... Я буду дежурить с Антоном. О Боже! Я буду дежурить с Антоном! Девушка чуть ли не начинает заливаться восторженным смехом с привкусом некой истерики, вызванным, понятное дело, из-за переполняющих её чувств и эмоций, глубоко проникнувших внутрь её тела и носящихся там лихорадочным вихрем, заставляя ощущать при этом донельзя блаженное и осевшее в глубинах её живота покалывание, словно тысячи идеально заостренных иголок одним махом вонзаются в неё изнутри, оставаясь в таком положении на довольно-таки длительное время, а затем плавно, потихоньку выходят, вплоть до того момента, пока ей на глаза снова не попадается Миронов. Она подавляет в себе непреодолимое желание захохотать, что, вне всяких сомнений, при нынешнем состоянии может запросто перевоплотиться во всхлипывающее рыдание и пускание соплей, причину которых пояснять как таковой подруге Инна не захочет. Пусть лучше останется тайной. Так надежней. – Руки бы поотрывала планировщикам этой школы! Чем они только думали, когда строили эту непроходимую фиговину? – Вопрос наверняка является риторическим, поэтому Алёнына собеседница лишь неохотно кивает, соглашаясь во всем с подругой и мысленно предвкушая встречу со сами-знаете-кем. – А ты вообще куда так рванула, а? – удивляется девчонка, вместе с влюбленной дурехой выходя в более просторное помещение, полностью залитое дневным, на удивление, солнечным светом, который резко и без какого-либо предупреждения бьет девушкам по глазам, вынуждая их зажмуриться и рефлекторно поднести руку к лицу, прикрывая очи от назойливых лучей, и на долю секунды ощутить неприятное ослепление, после коего волей-неволей подруги видят скачущих туда-сюда зайчиков, словно накануне употребили какую-нибудь химическую гадость. – Мне бы знать, – тихо бурчит себе под нос одноклассница, пытаясь проморгаться и унять энтузиазм этих бешеных зверей, дико пляшущих у неё перед глазами. За спинами молодых особей, ни о чем не подозревающих и мирно направляющихся в кабинет следующего урока – физики, – раздается некое хихиканье и ничем не примечательное, заурядное перешептывание школьников, на которые девушки, занятые пустой болтовней о том о сём, не обращают ни толики внимания, подходя к надлежащему кабинету. Но, как говорится, до поры до времени, пока один, не подающий особых признаков большого ума и смекалки, одноклассник не отпускает дурацкую шуточку в сторону Инны: – Куликова, по какой помойке тебя пронесло? – говорит специально громко, дабы его псевдозабавную шутку оценили все стоящие рядом друзья, явственно не уступающие тому в уровне интеллекта и беспардонно посмеивающиеся над девушкиным внешним видом. Инна поначалу пребывает в неком замешательстве, не понимая, о чем идет речь, но, в ту же секунду осознавая, что за этими несуразными размышлениями об Антоне она совершенно позабыла о своих «великолепных» штанах (Твою ж налево! Джинсы! Сходила, называется, на перемене домой!), кидает на этих узколобых товарищей усталые взгляды, совершенно не хотя с ними сейчас спорить, ибо никогда не считалась человеком, каким-то образом склонным к продолжениям назревающих изредка конфликтов, однако способным дать от ворот поворот при жгучей необходимости, и обращающим большое внимание на однобокие подколы некоторых своих одноклассников. Девушка судорожно сглатывает, обнаруживая, что неподалеку от неё переминается с одной ноги на другую и о чем-то треплется с незнакомым ей пареньком Антон, заинтересованно косясь в их сторону, из-за чего нежелание Инны сейчас ввязываться в словесную перепалку с одноклассником-идиотом как рукой снимает, преобразовывая на самую что ни на есть спонтанно возникшую цель, дабы обратить на себя внимание полюбившегося её хрупкому сердечку молодого человека. Чего только не удумают эти влюбленные. – Слышь, ты, баран тупого... – Инна хватает начинающую её защищать подругу за руку, этим действием давая понять, чтобы та немного помолчала и не вмешивалась. – Ой, Тимофеюшка, ты бы был поосторожнее со своими термоядерно-смешными шуточками: они как оружие массового поражения, валят абсолютно всех наповал от твоего искрометного юмора, – уверенно, без малейшей запиночки выпаливает девушка, словно вся эта речь была с младенчества ею зазубрена и подготовлена специально ради этой, возникнувшей, по сути, из неоткуда стычки, при этом убирая с лица какие-либо эмоции и делая его каменнее некуда. – Пошучено, в общем, да? – Она, немного усмехаясь, пытливо всматривается в туповатые и слегка застанные врасплох гримасы, исказившие пацанские лица, надеясь на то, что хоть малая часть того серого вещества, что бездейственно хранится в их вакуумных коробках, сможет переварить сказанную ею информацию. Алёна, обескураженная таким заявлением не менее своих одноклассников: это на Инну, тихую и плывущую по течению девчонку, ну уж никак не похоже, слегка подталкивает её локтем и смеётся: – Вот это ты загнула, подруга! Так его! – О да-а-а, есть такое, – улыбается она, мимолетно и как бы невзначай поглядывая в сторону Антона, который, кажется, уловил все произнесенные Инной язвительные слова и, стоя уже с захлопнувшимся ртом около друга и нахмурив темные от природы брови, приковал свой взгляд к восхитительным орнаментам, как попало выведенным грязевой водой из лужи на её джинсах. Забиться бы сейчас в угол и не вылезать оттуда. Ну что ты так смотришь?.. Карамба, какой же это позор! – Ой-ой-ой! Посмотрите, какие мы умные! – давая возможность на продолжение бессмысленного перекидывания колкими и оскорбляющими достоинство друг друга словами, выпаливает Тимофей, судя по выражению лица которого, можно запросто сказать, что девчонка, давшая отпор совсем не ради этого, зацепила его за насущное и вырабатываемое им на протяжении всей жизни – большого самомнения. – Ну нет у тебя денег на стиральный порошок – так и скажи, мы скинемся и купим, – милосердничает он, посмеиваясь над очередным до упаду умопомрачительным подстёбом. Стоящие поблизости ученики жадно наблюдают за разворачивающейся ситуацией, поди, надеясь, что берущие в ней участие опустятся до удела пустоголовых и не умеющих орудовать словами людишек – обыкновенной драки, о чем уже серьезно задумывалась взъерошенная Алёна, готовая вцепиться однокласснику в глотку или хотя бы расцарапать своими недавно подпиленными ноготками его гнусное лицо. Подруга же сохраняет хладнокровие, ощущая малую долю внутреннего раздражения, которому послужили не столько унизительные, по сути, шуточки Тимофея, сколько явная безразличность к ним Антона, стоящего и молча следящего за происходящим, не предпринимающего ни единого действия по поддержке его же, смею сказать, близкой подруги да и – Господи! – просто девушки. Сердце Куликовой с каждой секундой сжимается всё больше, всё сильнее; грызущая изнутри обида приобретает все большую власть над девчонкой и становится всё больше и всё могущественнее. Миронов... какой же ты урод! Кретин! Идиот и просто придурок! – Шепелев, сбавь обороты! – горланит Алёна, возмущенная до абсолютного предела и уже вышедшая из себя. – А знаешь, – не обращая внимания на гневную реплику подруженции, еще спокойным и бесстрастным, как будто ведет заурядную беседу о, к примеру, погоде, голосом произносит Инна, – очень жаль, что мы не можем скинуться и сделать тебе имплантацию мозга, в котором ты крайне нуждаешься. – Девушка демонстративно улыбается в лицо своему противнику и, показывая, что она тоже не лыком шита и что постоять за себя может и без посторонней на то помощи (Антона помощи!), слышит доносящееся с разных сторон хихиканье от её ядовито-насмешливых слов, после коих бережно и словно чего-то боясь переводит взгляд на Миронова, радующегося непонятно чему и игриво (Показалось, наверное), с азартом ей подмигнувшего правым глазом. – Ну, а почему, собственно, не можем? – Растянув довольную улыбку на миловидном лице, он подходит чуть ближе к «эпицентру боевых действий», от которого так и веет слишком разгоряченной атмосферой и наэлектризованным между этими двумя воздухом, вынимает из кармана джинс пару денежных купюр и, стебясь, проговаривает: – Я готов прям сейчас сделать первый вклад, не ходить же этому бедняге без мозга. Могу предположить, что это сложно, да? – обращается к Тимофею с серьезнейшим и нарочито погрустневшим лицом, на что тот, слегка стушевавшись и боясь противостоять напору молодого и довольно-таки крепкого парня, не отвечает. Тряпка. – Да ты не боись... – Антон хлопает его по плечу с такой силой, что в коридоре слышен звук резко прикасающейся к телу, пусть и одетому в какой-то невзрачный свитер, юношеской ладони. Офигеть, Антон, ты даже не можешь нормально упасть в моих глазах... Может, тогда бы я наконец перестала заострять на тебе почти всё своё внимание, перестала бы делать такие безумные вещи, перестала бы нуждаться в твоем присутствии, перестала бы лю... Девушка слегка трясет головой, прогоняя настолько ужасающие её сознание мысли, ибо жизни без любви к этому молодому человеку она уже и не может себе вообразить: такое житье – не её, оно лишенное всякого смысла, неправдивое и абсолютно никакое – без ночных грёз, без иногда резко вспыхивающего желания прикоснуться хоть на мгновение к его проклятым губам и послать всё к чертям собачьим, рассказав о своих давно возникших чувствах. Низ живота снова сводит опьяняющим и до невозможности тягучим спазмом, будто в его части организма внезапно и магическим образом остановилась циркуляция крови. – ...насобираем мы тебе на операцию, можешь на нас положиться. Сам лично этим займусь, – заключительные слова и, конечно же, впоследствии не брошенные на ветер: Миронов по жизни своей слывет никак уж не пустозвоном, а напротив, подчиняющимся небезызвестному принципу «пацан сказал – пацан сделал» и строго его придерживающимся, чем, несомненно, время от времени привлекает к своей персоне чересчур много внимания со стороны противоположного пола, кое выводит Инну из равновесия, заставляя еще больше переживать по поводу своей безответной и, бывает, гнетущей влюбленности. Характерным ему движением засунув руки в задние карманы джинс, Антон отворачивается от парнишки, который, пользуясь случаем, бессовестно тычет однокласснику в спину некультурный средний палец, и неторопливо, с долей некой вальяжности бредёт в сторону Куликовой, стоящей от него в метрах трёх и бойко покусывающей зубами нижнюю губу, силящейся не показывать весь тот феерический взрыв эмоций, что произошел пару минут назад в её голове, и заметную взбудораженность от его приближения. Карамба... Карамба... Карамба-a-a! Он встает на месте, оставляя расстояние в один небольшой шаг между собой и девушкой с неумолимо учащенным дыханием, словно весь кислород, что до недавнего времени беспрепятственно окутывал каждого из них, наполняя собой зависимые и вожделенные им легкие, вмиг для неё иссяк, заставив почувствовать безысходное удушье и начать с жадностью хватать хоть каплю того оставшегося воздуха ничтожно маленькими порциями. Он, будто с эдаким намерением поставить Инну в неловкое положение, прикидывающим взглядом смотрит на её ноги, томно выдыхая и покачивая из стороны в сторону головой от, по всей видимости, девушкиной пожизненной «удачливости». Боже, какого же ты черта тут творишь? Словно обладая телепатическими способностями, Миронов в ту же секунду поднимает глаза на подругу, слегка ошарашенную от его прежнего действия и смотрящую на парня полным непонятливости взглядом, и немедля хватает Инну за свободную, не держащую сумку руку, бросая на ходу: – Пошли, – и уводя по направлению к лестнице. Юноша срывается на чересчур быстрый шаг, чуть ли не сломя голову несясь по ступенькам, что девушка, ныне теряющаяся в догадках и уже мало что понимающая, волочется за ним, словно хозяин за своей неусидчивой, быстрее рвущейся на улицу собакой, еле-еле успевая с той же скоростью перебирать ногами и ощущая жуткую боль в руке от его, кажись, намертво вцепившихся пальцев. – Антон! Куда мы бежим? – негодующе кричит Куликова и, едва ли не врезаясь в умиротворенно подымающегося им навстречу полноватого шестиклассника и уворачиваясь от столкновения с ним в самый последний момент, оставляет мальца опешившим и чуть ли не подавившимся сладкой булочкой, которую он до этого благополучно жевал. – Чёрт бы тебя побрал, Миронов! – Тебя он явно побрал, Куликова, раз ты решила пройтись у нас тут вдоль дороги, – ехидничает он, все таким же скорым шагом переступая последние ступени и выходя в фойе школы, как всегда, расположившимся на первом этаже, и проходя мимо столовой, почти под завязку наполненной голодными учениками. – Это я понимаю, что какой-то отморозок забыл притормозить перед «всеми любимой» лужей, а они? Думаешь, они это понимают? – Хватка его руки, боль от которой понемногу становится нестерпимо сильной и теплоту кой Инна ощущает даже через ткань своей кофты, значительно ослабевает, позволяя девушке вздохнуть с неким облегчением, а боли – немного приутихнуть. – Всё они прекрасно понимают, просто поржать не над кем – вот и всё. – Ответ до невозможности прост и, на самом деле, устрашающе правдив; как бы цинично эта правда ни звучала, Антон, не раскрывая рта, в мыслях соглашается с произнесенной Куликовой точкой зрения, пока её терпение, словно пузырчатый целлофановый пакет, поочередно, крохотными частями начинает лопаться, побуждая девушку перейти на более высокие тоны в голосе даже в обращении к самому Антону Миронову: – А теперь скажи мне наконец: куда мы идем?! – Сюда. Сюда?.. Э-эм, чего?.. – А что мы забыли в женской раздевалке? – поражается Инна, сомневаясь в действительности всего происходящего и испытывающе смотря на юношу, который любезно открывает перед ней дверь, пропуская вперед. – Но сейчас же не физ-ра! – Спасибо, что сказала. А сейчас – просто войди! – приказывающим тоном выговаривает он и, подталкивая робкую подругу сзади да входя в пустую раздевалку следом за ней, прикрывает дверь, держа её за ручку с умыслом, чтобы не вошел никто посторонний. – Миронов, ты рехнулся, точно тебе говорю! У нас сейчас физика! Какого мы здесь вообще делаем? – не унимается Инна, ощущая разрастающееся волнение внутри неё от странноватого и совершенно непонятного поступка молодого человека и стараясь не придавать большого значения бурно отстукивающему удары сердцу, потирая сжатое доселе запястье. Наплевав на дверь и на то, что скоро сюда в любом случае явится физрук и вставит ему по первое число, Антон отстраняется от входа и чуть ли не вплотную подходит к девушке, с какой-то самодовольной улыбкой на физиономии проницательно всматриваясь ей в глаза, отчего у Куликовой моментально начинается мандраж по всему телу и она бессознательно отступает на шаг назад. – Раздевайся, – негромким, сладким, как будто распевает, голосом властвует он, кажется, довольствуясь самим собой и сложившейся ныне ситуацией. Сердце девушки тотчас останавливается, изворотливо лавируя между другими органами и плашмя падая ей под ноги; челюсть потихоньку начинает отвисать, все шире раззявляя рот; а неверующий взгляд, не отрываясь, смотрит юноше прямо в ухмыляющиеся кристально-серые глаза. – Что?..