Дочка убийцы

Рожденственским утром Веатрикс проснулась довольно рано. На тумбочке рядом с кроватью лежала высокая горка подарков. Папа и Римус подарили ей превосходную книжную серию под названием «Практическая защитная магия и ее использование против Темных искусств» с прекрасными движущимися иллюстрациями всех контрзаклятий и заговоров. Веатрикс с интересом пролистала первый том — очень нужная вещь для занятий ОД. Кроме это Римус подарил еще новый альбом для рисования, что кстати ведь старый почти кончился, а папа подарил новый кулон, что было немного не кстати Веатрикс не хотела снимать свой старый, ведь он по-прежнему даровал ей защиту, но чтобы не обидеть папу она нацепила на себя обновку. Хагрид прислал коричневый меховой бумажник с клыками — задумано, вероятно, как устройство против карманников, но, увы, Веатрикс не могла положить туда деньги ввиду неизбежной потери пальцев. Тонкс подарила маленькую действующую модель «Молнии». От Рона она получила колоссальную коробку Всеароматного горошка, от четы Уизли — как всегда, джемпер ручной вязки и пирожки с изюмом и орехами, а от Добби — ужасающую картину, судя по всему, собственной работы. Гарри подарил красивый браслет, который Веатрикс без раздумий нацепила на руку. Гермиона подарила дневник домашних заданий. Веатрикс, закончив разбирать подарки отправилась к отцу, чтобы поздравить с Рождеством. — Пап.. – сказала Веатрикс, зайдя в его комнату — С Рождеством! — И тебя малышка — сказал Сириус, отвернувшись от окна, в которое до этого смотрел. — Я смотрю ты уже обновку нацепила - усмехнулся он — Да и не понимаю для чего ты ее купил, у меня и старый кулон еще нормальный — Украшений много не бывает, да и тем более сейчас такое время, что многим доверять нельзя и он все время бы вертелся — А тебе понравился мой подарок? — спросила Веатрикс. На подарила ему его собственный портрет, который рисовала несколько ночей до приезда на Гриммо — Очень - улыбнулся он и обнял Веатрикс, она обняла его в ответ — Ладно, пап, я пойду поздравлю мальчишек с Рождеством — Конечно беги - улыбнулся Сириус и поцеловал Веатрикс в макушку Веатрикс быстро спустилась на этаж ниже и постучалась в комнату мальчишек. — Веселого Рождества — пропела Веатрикс и запрыгнула на кровать, рядом с Гарри, который распечатывал свои подарки. Когда они стали рассматривать картину, точно также нарисованную Добби, в комнате появились близнецы. — Веселого Рождества, — сказал Джордж — Погодите спускаться. — Почему? — спросил Рон. — Мама опять плачет, — угрюмо ответил Фред. — Перси вернул ей рождественский джемпер. — Без записки, — добавил Джордж. — Ни об отце не спросил, ни сам к нему не сходил — ничего. — Мы пробовали ее утешить, — сказал Фред, пройдя вдоль кровати, чтобы взглянуть на портрет Гарри. - Объяснили ей, что Перси — просто большой кулек крысиного помета. — Не помогло, — сказал Джордж, угощаясь шоколадной лягушкой. — Теперь Люпин нас сменил. Так что лучше подождать с завтраком, пока он ее развлекает. — А это что вообще такое? — сказал Фред, прищурясь на картину Добби. — Похоже на гиббона с двумя фингалами. — Это Гарри! — сказал Джордж, тыча пальцем. — Так на обороте сказано. — Ну, вылитый, — улыбнулся Фред. Гарри запустил в него новым дневником. Тот врезался в стену, упал на пол и радостно изрек: «Кончил дело — гуляй смело». Рон и Гарри оделись. Слышно было, как по всему дому обитатели поздравляют друг друга с Рождеством. По дороге вниз они встретили Гермиону. — Спасибо за книги, Гарри, Веатрикс — сказала она. — Сто лет мечтала об этой «Новой теории нумерологии»! И духи твои, Рон, необыкновенные. — Пустяки. А это для кого? — Рон кивнул на сверток у нее в руках. — Для Кикимера! — Смотри, если одежда... — предостерегла Веатрикс. — Мой отец что сказал? «Кикимер слишком много знает, мы не можем отпустить его на свободу». — Это не одежда. Хотя, будь моя воля, я дала бы ему что-нибудь вместо его грязной тряпки. Нет, это лоскутное покрывало, пусть немного оживит его спальню. — Какую спальню? — спросил Гарри, понизив голос, потому что они проходили мимо портрета матери Сириуса. — Ну, Сириус говорит, это не то чтобы спальня, а скорее нора, — сказала Гермиона. — Видимо, он спит под котлом, в чулане возле кухни. Когда они спустились вниз, там не было никого, кроме миссис Уизли. Она стояла у плиты и пожелала им веселого Рождества таким голосом, как будто у нее был насморк. Они отвели глаза. — Так здесь спальня Кикимера? — сказал Рон, подойдя к невзрачной двери в углу напротив кладовки. Веатрикс ни разу не видела ее открытой. — Да, — сказала Гермиона несколько неуверенно. — Пожалуй, лучше постучать. Рон постучался, но ответа не было. — Наверху где-нибудь шастает, — сказал Рон и без дальнейших рассуждений распахнул дверь. — Фу-у! Веатрикс заглянула в чулан. Большую часть его занимал старинный отопительный котел, но в невысоком пространстве под трубами Кикимер устроил себе что-то вроде гнезда. На полу были навалены разные тряпки, вонючие одеяла и небольшая ямка в них указывала, где спит по ночам, свернувшись крендельком, Кикимер. Там и сям среди тряпья валялись хлебные корки и заплесневелые кусочки сыра. В углу блестели мелкие предметы и монетки, которые он перетаскал к себе, как сорока, спасая от генеральной уборки, затеянной отцом. Кроме того, он собрал фамильные фотографии, которые отец повыбрасывал летом. Стекло на иных было разбито, что не мешало маленьким черно-белым людишкам надменно глядеть на Веатрикс, в частности — у нее екнуло в животе — темноволосой даме с тяжелыми веками, суд над которой она видел в Омуте памяти Дамблдора: Беллатриса Лестрейндж. Ее тетя. Похоже, это была любимица Кикимера: ее фото он поставил перед остальными, неуклюже склеив стекло чудо-скотчем. — Пожалуй, оставлю подарок здесь. — Гермиона аккуратно положила сверток в углубление постели и прикрыла дверь. — Найдет его позже, ничего страшного. — Между прочим, — сказал Сириус, выйдя в это время из кладовой с большой индейкой, — кто-нибудь видел Кикимера последнее время? — Я не видела его с тех пор, как мы сюда прибыли, — сказала Веатрикс. — Ты еще выгонял его из кухни. Сириус нахмурился: — Да... Знаете, по-моему, я тоже с тех пор его не видел... Прячется где-нибудь наверху. — А уйти он не мог? — спросил Гарри. — Когда ты сказал «вон», он мог так понять, что вон из дома. — Нет, нет, домовые эльфы не могут уйти, пока им не дали одежду. Они привязаны к семейному дому. — Если очень захотят, то могут, — возразил Гарри. — Три года назад Добби ушел от Малфоев, чтобы меня предупредить. После он должен был наказать себя, но уйти все-таки смог. На лице Сириуса промелькнуло озабоченное выражение, но он тут же сказал: — Ладно, потом его поищу. Где-нибудь наверху сидит, льет слезы над панталонами моей мамаши или еще чем. Конечно, мог заползти в вентиляционный шкаф и умереть... но надеяться на это не смею. Фред, Джордж и Рон рассмеялись, Гермиона же посмотрела на него с укоризной. Покончив с рождественским обедом, семейство Уизли, Гарри, Веатрикс и Гермиона собрались навестить мистера Уизли в сопровождении Люпина и Грозного Глаза. К пудингу и бисквиту со сливками подоспел Наземникус с «позаимствованным» автомобилем, поскольку в Рождество метро не работало. Гарри сомневался, что машина позаимствована с согласия владельца. Заклинанием ее увеличили, как в свое время форд «Англию», и, хотя снаружи она выглядела обычно, в ней удобно разместились вдесятером, включая водителя Наземникуса. Миссис Уизли долго колебалась перед тем, как залезть. — Мам, если ты не хочешь чтобы машину вел Наземникус, то пусть ведет Веатрикс она прекрасно водит — сказал Рон — А ты откуда знаешь? — спросила его тетя Молли — Она не делала нам погибнуть на втором курсе, когда мы влепились в дерево — Рон, могу тебе напомнить, у меня нету прав — сказала Веатрикс — Ведет Веатрикс, о твоих правах можно позаботиться мне, у меня они есть, они также как и я меняю внешность, так что они могут принять твою — сказала Дора. — Это сумасшествие — сказала Веатрикс, но все таки села за руль. До больницы святого Мунго доехали быстро: движение на улицах было маленькое. Редкой цепочкой, крадучись, по безлюдной улице двигались к больнице волшебники и волшебницы. Веатрикс вылезла с остальными из машины. А Наземникус, заняв ее место, отъехал за угол, чтобы ждать их там . С незаинтересованным видом подошли к витрине, где стоял манекен в зеленом передничке, и по одному прошли сквозь стекло. Приемное отделение выглядело по-праздничному уютно: хрустальные шары, освещавшие больницу, окрасились в красный и золотой цвет и превратились в огромные сияющие рождественские игрушки; во всех углах искрились елки, усыпанные волшебным снегом, обвешанные сосульками, и каждая была увенчана золотой звездой. Сегодня тут было не так людно, как в прошлый раз, хотя на полпути к дверям Гарри оттолкнула в сторону волшебница с японской чашкой в левой ноздре. — Семейный спор, а? — усмехнулась блондинка за столом. — Сегодня вы у меня третья. «Недуги от заклятий», пятый этаж. Мистер Уизли сидел в постели с подносом на коленях, только что кончив ужинать индейкой, и на лице у него было слегка виноватое выражение. — Все налаживается, Артур? — спросила миссис Уизли после того, как они поздоровались с ним и вручили подарки. — Все отлично, — сказал мистер Уизли как-то чересчур бодро. — Ты... э-э... не виделась с целителем Сметвиком? — Нет. А что? — насторожилась она. — Ничего, ничего, — беспечно ответил он и стал разворачивать подарки. — Хорошо провели день? А вам что подарили? Ох, Гарри, это просто чудо! — Он развернул подарок — электрический шнур и набор отверток. Миссис Уизли не вполне удовлетворил ответ мужа. Когда он наклонился, чтобы пожать Гарри руку, она взглянула на повязку под ночной рубашкой. — Артур, — отрывисто сказала она, и это было похоже на хлопок защелкнувшейся мышеловки, — тебе сменили повязку. Почему ее сменили на день раньше? Мне сказали, что до завтра это не понадобится. — Что? — сказал мистер Уизли довольно испуганно. — Да нет... это так... это просто... Он как будто даже съежился под пронзительным взглядом жены. — Ну... только не расстраивайся, Молли, у Августа Сепсиса идея... он целитель-стажер, знаешь? Приятнейший парень и очень интересуется... ну... дополнительной медициной... в смысле старыми магловскими средствами... Это называется «швы», Молли, они очень хорошо заживляют раны у маглов. Миссис Уизли издала угрожающий звук, нечто среднее между визгом и рычанием. Люпин отошел от кровати к оборотню, который тоскливо смотрел на толпу, окружавшую Уизли, — самого его никто не навещал. Билл пробормотал, что не прочь выпить чаю. Фред и Джордж вскочили, улыбаясь, и сказали, что проводят его. — Не хочешь ли ты сказать, — заговорила миссис Уизли, с каждым словом повышая голос и не обращая внимания на то, что ее спутники начинают разбегаться, — что балуешься магловскими лекарствами? — Молли, дорогая, это не баловство, — умоляющим голосом произнес мистер Уизли, — это просто... просто мы с Августом решили попробовать... но, к сожалению, при такого рода ранах... этот метод не так хорошо действует, как мы надеялись... — То есть? — Видишь ли... не знаю, известно ли тебе, что такое... что такое швы? — Ты пробовал сшить на себе кожу. Так я поняла? — со свистящим грозным смехом сказала миссис Уизли. — Нет, даже ты, Артур, не до такой степени глуп! Веатрикс резко начало мутить и она привалилась к плечу Гарри, чтобы не упасть — Ты чего? — спросил он — Мне желательно выйти отсюда и как можно скорее. — Я бы тоже выпил чаю, — сказал Гарри и вскочил со стула. Гермиона, Веатрикс, Рон и Джинни чуть ли не бегом устремились за ним к двери. Когда она захлопнулась за ними, они услышали крик миссис Уизли: «Что значит «это просто общая идея»?» — Типичный папин заскок, — качая головой, сказала Джинни. — Швы... Надо же... — Если рана не магическая, они очень помогают, — рассудительно заметила Гермиона. — Видимо, что-то в яде этой змеи растворяет их.Интересно, где тут буфет? — На шестом, — сказал Гарри, вспомнив указатель над столом привет-ведьмы. — Веатрикс может расскажешь из-за чего тебе так скоро понадобилось выйти? — Артур зашивал раны, значит делали ему это иголкой и я их с детства боюсь, вы не представляете как я была рада, тому когда оказалось, что в нашем мире все лечится зельями и я резко почувствовала запах крови, а меня из-за него может в редких случаях, но мутить — Я не чувствовал никакой крови — нахмурился Рон — У собак нюх лучше, чем у человека - вздохнула Веатрикс Они прошли по коридору, потом через несколько двойных дверей и очутились перед ветхой лестницей, с портретами весьма сурового вида целителей. По пути наверх целители окликали их, ставили им странные диагнозы и предлагали жутковатые способы лечения. Рон всерьез оскорбился, когда средневековый волшебник крикнул, что у него тяжелая форма обсыпного лишая, и проследовал за ним еще через шесть портретов, отпихивая с дороги их обитателей. — Что еще за новость? — не выдержал наконец Рон. — Тяжелейшее поражение кожи, мой юный лорд, оно оставит вас рябым и еще более безобразным, нежели сейчас... — Полегче там насчет «безобразных»! — сказал Рон с побагровевшими ушами. — ...единственное средство — взять печень жабы, туго привязать к горлу и при полной луне стать голым в бочку с глазами угрей... — Нет у меня обсыпного! — Но неприглядные пятна на вашем лице, мой юный лорд... — Это веснушки! — заорал Рон. — Возвращайся на свой портрет и оставь меня в покое! Он обернулся к спутникам, изо всех сил старавшимся сохранить невозмутимость. — Это какой этаж? — Я думаю, шестой, — сказала Гермиона. — Нет, пятый, — сказал Гарри. — Нам выше. Но, ступив на лестничную площадку, он остановился как вкопанный: взгляд его уперся в дверь с табличкой «НЕДУГИ ОТ ЗАКЛЯТИЙ», за которой начинался коридор отделения. Через оконце в двери, прижавшись носом к стеклу, на них смотрел светловолосый кудрявый мужчина с ярко-голубыми глазами и улыбался бессмысленной лучезарной улыбкой во весь свой белозубый рот. — Ух ты! — сказал Рон, уставясь на это лицо. — Не может быть! — задохнулась Гермиона. — Профессор Локонс! Их бывший преподаватель защиты от Темных искусств толкнул дверь и вышел на площадку в длинном сиреневом халате. — Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф? — Не сильно изменился, — шепнул Гарри, а Джинни, стоявшая рядом, улыбнулась. — О-о... как ваше здоровье, профессор? — слегка виноватым тоном осведомился Рон. Это его неисправная палочка так повредила память профессора, что он угодил в больницу святого Мунго. Но поскольку произошло это в тот момент, когда он пытался полностью стереть память у Гарри и Рона, Гарри не был преисполнен сочувствия. — Я совершенно здоров, благодарю вас! — восторженно сообщил Локонс, доставая из кармана довольно облезлое павлинье перо. — Итак, сколько вам нужно ав тографов? Знаете, теперь я умею писать письменными буквами! - Спасибо, сейчас нам не нужно, — сказал Рон и обернулся к Гарри, сделав большие глаза. А Гарри спросил: — Профессор, ничего, что вы ходите по коридору? Разве вам не надо лежать в палате? Улыбка Локонса увяла. Несколько мгновений он вглядывался в лицо Гарри, после чего сказал: — Мы с вами не встречались? — Да... было такое. Вы учили нас в Хогвартсе, помните? — Учил? — чуть-чуть забеспокоился Локонс. — Я? В самом деле? А затем улыбка возникла вновь — с такой внезапностью, что стало даже страшновато. — Научил вас всему, что вы знаете, не так ли? Так что с автографами? Дать вам ровно дюжину, чтобы вы могли подарить вашим маленьким друзьям и никто не остался в накладе? Но в это время из двери в дальнем конце коридора высунулась голова, и голос, полный материнской заботливости, сказал: — Златопустик, шалунишка, куда это ты убежал? Добродушного вида целительница с мишурным веночком в волосах торопливо шла к ним по коридору и приветливо улыбалась. — Ах, Златопустик, у тебя гости! Как мило — да еще в Рождество. Бедный ягненочек, вы знаете, его никто не навещает, не понимаю почему, ведь он такая душка! — Мы раздаем автографы, — сообщил ей Локонс с ослепительной улыбкой. — Они потребовали много, могу ли я отказать? Надеюсь, у нас хватит фотографий? — Только послушайте его, — сказала целительница, взяв Златопуста под руку и растроганно улыбаясь ему, словно двухлетнему малышу. — Несколько лет назад он был известным человеком, и вот опять полюбил давать автографы — мы очень надеемся, что это признак выздоровления, что к нему возвращается память. Пожалуйста, пройдите сюда. Понимаете, он содержится в изоляторе, видимо, выскользнул, пока я разносила рождественские подарки. Обычно дверь на запоре... Не потому, что он опасен! Но... — она понизила голос до шепота, — он немножко опасен для самого себя, бедненький... не помнит, кто он, уходит и не знает, как вернуться... Как мило, что вы пришли его навестить. — Да мы... — Рон беспомощно показал на потолок, — вообще-то мы... Но целительница выжидательно улыбалась им, и растерянное бормотание Рона «хотели выпить чаю» повисло в пустоте. Они грустно переглянулись и поплелись за Локонсом и целительницей по коридору. — Только недолго, — шепнул Рон. Целительница направила волшебную палочку на дверь палаты Януса Тики и произнесла: — Алохомора. Дверь распахнулась, и, крепко держа Златопуста под руку она ввела его в палату и усадила в кресло возле кровати. — Здесь пациенты на длительном лечении, — тихо объяснила она ребятам. — Непоправимые повреждения от заклятий. Конечно, с помощью сильных лекарственных зелий и чар в удачных случаях мы добиваемся некоторого улучшения. Златопуст, кажется, понемногу приходит в себя, а у мистера Боуда налицо значительное улучшение: к нему возвращается дар речи, хотя пока что он разговаривает на языке, который нам не известен. Хорошо, мне надо еще раздать рождественские подарки, а вы пока поболтайте. По всем признакам палата была постоянным обиталищем ее пациентов. Здесь около кроватей скопилось гораздо больше их личных вещей, чем в палате мистера Уизли; стена над изголовьем у Локонса была сплошь обклеена его фотографиями. Он ослепительно улыбался с каждой и приветственно махал посетителям. Многие из них он подписал самому себе, детскими печатными буквами. Как только целительница поместила его в кресло, Златопуст подтянул к себе новую пачку фотографий, схватил перо и стал лихорадочно их подписывать. — Можете положить их в конверты, — посоветовал он Джинни, бросая ей на колени одну за другой по мере подписания. — Знаете, меня не забыли, нет, я получаю кучу писем от поклонников... Глэдис Гаджен пишет каждую неделю... Хотел бы знать почему... — Он замолк в легком недоумении, потом опять расцвел улыбкой и с новой энергией принялся за автографы. — Видимо, причиной моя прекрасная внешность... Напротив лежал траурного вида, с землистым лицом волшебник и смотрел в потолок; он что-то бормотал себе под нос и как будто не замечал окружающего. Через одну кровать от него располагалась женщина; вся голова у нее обросла шерстью. Гарри вспомнил, как на втором курсе нечто похожее произошло с Гермионой. К счастью, тогда это явление оказалось временным. В дальнем конце палаты две кровати были отгорожены цветастыми занавесками, чтобы больные и их посетители могли отдохнуть от посторонних глаз. — А это тебе, Агнес, — весело сказала целительница, вручая шерстистой женщине маленькую стопку рождественских подарков. — Видишь, тебя не забывают. И сын прислал сову — пишет, что навестит тебя вечером. Как приятно! Агнес несколько раз гавкнула. — А тебе, Бродерик, смотри, прислали цветок в горшке и красивый календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. С ними будет веселее, правда? Целительница подошла к бормотуну, поставила на тумбочку довольно уродливое растение с длинными качающимися щупальцами и волшебной палочкой прикрепила к стене календарь. — О, миссис Долгопупс, вы уже уходите? Веатрикс крутанула головой. Занавески в дальнем конце были раздвинуты и по проходу между кроватями шли двое посетителей: могучего вида старуха в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной не чем иным, как чучелом стервятника, и позади нее, нога за ногу, удрученный Невилл. И тут Веатрикс осенило, кто эти двое в дальнем конце палаты. Она стала озираться — чем бы отвлечь друзей, чтобы Невилл вышел незамеченным, чтобы к нему не пристали с расспросами, для этого даже ткнула Гарри под ребра, чтобы он ей помог, но Рон тоже оглянулся, услышав фамилию Долгопупс, и, прежде чем Гарри успел остановить его, крикнул: «Невилл!» Невилл вздрогнул и съежился, словно мимо просвистела пуля. — Невилл, это мы! — Рон вскочил. — Ты видел? Локонс здесь! Ты к кому приходил? — Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании. У Невилла был такой вид, будто он предпочел бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть. — Ах, да, — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри, И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, потом подала руку и Веатрикс — да, да, конечно. Я знаю, кто вы, Невилл очень вас ценит. — Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и еще больше потемнел лицом. — А вы, несомненно, Уизли, — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер? Гермиона была поражена тем, что старой даме известно ее имя, но руку исправно подала. — Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик, — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд, — но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта. Она кивнула в сторону дальних кроватей; при этом чучело стервятника у нее на голове угрожающе заколыхалось. — Что? — изумился Рон (Гарри хотел наступить ему на ногу, но сделать это незаметно в джинсах гораздо труднее, чем в мантии). — Это твой папа там? — Что я слышу, Невилл? — строго сказала старая дама. — Ты не рассказал друзьям о родителях? Невилл глубоко вздохнул, посмотрел на потолок и помотал головой. Веатрикс не помнила, чтобы кого-нибудь еще ей было так жалко, но помочь сейчас Невиллу ничем не могла. — Тут нечего стыдиться, — сердито сказала миссис Долгопупс. — Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился единственный сын! — Я не стыжусь, — пролепетал Невилл, по-прежнему не глядя ни на кого из друзей. Рон привстал на цыпочки, чтобы увидеть больных в том конце. — Интересно же ты это демонстрируешь, — сказала старая дама. — Моего сына и его жену, — продолжала она, величественно повернувшись к Гарри, Веатрикс и остальным, — пытками довели до безумия сторонники Вы-Знаете-Кого. Джинни и Гермиона прижали ладони ко рту, Рон перестал тянуть шею в направлении родителей Невилла и мгновенно скис. — Они были мракоборцами и очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе, — продолжала старая дама. — Чрезвычайно одаренные, оба. Я... Да, Алиса? Что такое, дорогая? К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у нее исхудало и состарилось, глаза на нем казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу. — Опять? — с легкой усталостью в голосе сказала ее свекровь. — Очень хорошо, дорогая, очень хорошо... Невилл, возьми, все равно, что это. Но Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс». — Это прелесть, дорогая, — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу. А Невилл тихо сказал: — Спасибо, мама. Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов. Невилл с вызовом посмотрел на ребят: давайте, мол, смейтесь, а Веатрикс подумала, что за всю свою жизнь не видела ничего менее смешного. — Ну что ж, пора нам и восвояси, — вздохнула миссис Долгопупс, натягивая длинные зеленые перчатки. — Рада была познакомиться с вами, молодые люди. Невилл, брось обертку в урну, она тебе их столько надавала, что впору уже комнату обклеивать. Но Гарри заметил, как перед выходом Невилл незаметно сунул обертку в карман. Дверь за ними закрылась. — Я не знала, — сказала Гермиона, чуть не плача. — И я, — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри и Веатрикс, — Мы знали, — сказала она угрюмо, — Мне Невилл рассказал после того как Лжегрюм показал нам действие Круциатуса. За это, мою тетку, Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума. — Беллатриса Лестрейндж? — с ужасом прошептала Гермиона. — Та, чья фотография у Кикимера в берлоге? Наступило долгое молчание. Нарушил его сердитый голос Локонса: — Слушайте, я зря, что ли, учился писать письменными буквами?!