Ёнро бросается на шею бабушке, как только та распахивает дверь, ведущую в их лавку. Женщина отрешённо похлопывает внучку по плечам, недоумённо оглядывая компанию из четырёх человек за её спиной.
Ёнро с широкой улыбкой, которую он уже очень давно не видел на её лице, отступает на пару шагов, равняясь с гостями. Сухо готов поклясться, что в глазах бабушки в этот миг происходит подсчёт потенциальных продуктовых затрат.
— Ёнро, милая… — Женщина переводит взгляд обратно на внучку, — ты же вроде говорила, что на этих выходных не приедешь…
— Да, но бабуля, — радостно выдыхает Ёнро, обращая на себя всеобщее внимание. — Погляди с кем я! Это мои… — Она слегка теряет приподнятый настрой, задумываясь над формулировкой названия их разношёрстой компании, — хорошие знакомые. Знакомься, Ли Канму, спецагент АНБ, — Канму склоняется в вежливом поклоне. — Ханна-онни, его невеста и коллега, — агентка слегка смущённо кланяется вслед за начальником. Бабушка приподнимает брови и улыбается девушке — та мгновенно отзеркаливает улыбку, будто дожидаясь разрешения всё это время. — Доктор Ким, — голос Ёнро неуловимо охладевает, но она продолжает улыбаться. — Она… сильно помогла нам, когда мы были, ну, знаешь… В заложниках.
Доктор Ким мельком бросает полный смешанных чувств взгляд на девушку и здоровается вслух. Бабушка на миг вздрагивает от слов внучки, но доктору отвечает вежливым «Очень приятно».
Что-то неуловимо меняется, когда Сухо, последний в очереди на знакомство ступает вперед, становясь вровень с Ёнро. Они коротко встречаются взглядами и она вдыхает полные легкие утреннего воздуха, прежде чем заговорить:
— Это Лим Сухо, бабушка.
Тихо щёлкает входная дверь, когда шероховатая, как бумаги их извечных писем, темнота бюро проглатывает сгорбленную фигуру шефа.
— Ну вот, — выдыхает Ёнро ему губы, когда Сухо на миг отстраняется, отвлекаясь на этот звук. — Теперь мне будет больно. А я ведь так старалась минимизировать это, — она хмыкает и прикрывает глаза. Они стоят лбом ко лбу, близко-близко, с переплетёнными руками вокруг талий друг друга. — Когда вы снова исчезнете… Гораздо легче было бы тосковать по другу, чем…
Он немного отодвигается, чтобы лучше видеть её. Ёнро поднимает голову и медленно-медленно моргает: если представить достаточно чётко, что её глаза — фотоаппарат, получится ли навсегда запечатлеть это его выражение лица? Потому что прямо сейчас, в эту тёплую летнюю ночь, она достигла порога своего счастья.
Сухо аккуратно заправляет ей выбившуюся прядь за ухо.
— Чем по кому?
— По любви всей мо…
Честно говоря, Ёнро предвидела это. Сухо целует её снова, сладко и тягуче, совсем непохоже на предыдущий поцелуй. Тот был как полынь с мёдом, этот же — воздушные безе из кондитерской напротив бабушкиной лавки. Ёнро нерешительно запускает пальцы в его отросшие волосы, стараясь не разрывать поцелуй.
Сухо не заверяет, что больно не будет. Сухо проводит ладонью выше к её лопаткам, предпочитая как всегда отмалчиваться и не обещать вещей, которые он знает, что не сможет выполнить.
И Ёнро смиряется. Если их участь — каждую встречу считать последней, пускай каждая встреча будет дольше и прекраснее всех предыдущих.
В столовой светло: солнечные лучи мягко очерчивают слегка пыльную мебель — след долговременного неиспользования комнаты. Бабушка ставит на стол тарелку с паровыми рисовыми пирожками и улыбается.
— Мы с работниками уже позавтракали, так что нужно будет немножечко подождать, пока новая порция риса будет готова. Гарниров, к счастью, много. Пока вот, угощайтесь пирожками, они несладкие.
Канму с Ханной нестройно благодарят, с недовольством косясь друг на друга, и одновременно тянутся к тарелке, соприкасаясь кончиками пальцев на мгновение. Ханна дергается, будто обожглась, и быстро убирает руку, отворачиваясь. Доктор Ким, сидящая рядом, приподнимает бровь, когда агентка оказывается с ней лицом к лицу. Рука Канму неловко замирает над тарелкой на миг и в конце концов хватает самый верхний пирожок.
Бабушка переглядывается со стоящей в шаге от неё Ёнро, та пожимает плечами и сцепляет руки в замок. Казалось, эти двое уже немного помирились с прошлой встречи… или они просто успели поссориться ещё раз? Сухо по привычке молчаливо наблюдает из угла комнаты, куда его посадили. Дом бабушки Ёнро пахнет выпечкой и медовым теплом, а ещё повидавшими свое деревянными досками и спокойными воспоминаниями неспокойного прошлого — чем-то призрачно знакомым. Может быть, так девятнадцатилетний Сухо представлял, как должно было пахнуть то место, в котором осталась ждать его Суи? Может быть, об этом стерильными от воспоминаний ночами Берлина мечтал Сухо двадцатитрехлетний? Может быть, семилетний Сухо думал, что похожий на этот запах никогда бы не смог ускользнуть из его памяти, как никогда не смогла бы мама?
Люди в комнате, казалось, решили одновременно поддаться её мягко обволакивающей атмосфере меланхолии. Бабушка тихо шаркает обратно в кухню с шепотом «О, точно!», доктор Ким вполголоса переговаривается о чём-то с Чан Ханной. Ли Канму задумчиво жует пирожок, немигающе уставившись в пространство перед собой. Сухо прикрывает глаза.
Это так чувствуется дом?
Это всё — каждый из этих звуков, шорохов и еле уловимых запахов, шероховатая ткань подлокотника кресла под рукой, негромкие знакомые голоса, не несущие угрозы, и безграничное спокойствие среди нарастающей снаружи бури — это и есть…? Интересно, Суи бы здесь понравилось?
Сухо медленно открывает глаза.
Ёнро стоит, прислонившись к стене и заложив ладони за спину и слегка наклонив голову наблюдает за ним. Окружающие звуки убавляются до еле заметного минимума, Сухо вдыхает, не обрывая зрительный контакт, ему больно почти физически.
Так вот оно что. Сухо наконец понимает, почему это всё казалось знакомым ему, который априори в своей жизни такого испытать не мог. Да и когда ему? В время суровых тренировок? Или постоянного скрываясь от южных агентов на хвосте?
Ёнро слабо улыбается, кажется, ободрительно — точь-в-точь как в их встречи в университетской молельне. Сухо не может найти в себе сил улыбнуться в ответ, но улыбается всё равно.
Чердак. В те дни на чердаке, когда он с лёгкой руки Ёнро надел на себя маску ещё и протестующего студента, в то чудесно спокойное время, когда она приносила ему завтраки из столовой по утрам и самым большим её страхом было, что их обнаружат. Чердак казался странно безопасным, и оглядываясь назад, Сухо думает, что в то время…
Из кухни раздается голос бабушки, зовущей Ёнро, и прежде чем откликнуться и убежать, девушка быстро сменяет улыбку на извиняющуюся. Сухо моргает, теряет мысленную нить и ловит на себе цепкий взгляд доктора Ким.
Ким Ынэ убирает пустые тарелки в раковину, не включая на кухне свет — полутьмы сумерек достаточно, чтобы видеть, куда двигаться. Канму и Ханна уехали вместе с девчонкой Ёнро минут десять назад, и Сухо опять запрятался в своей комнате.
Ынэ разделяла боль на несколько видов — терпимо-зудящая, когда на задворках где-то проносится, слегка раздражая — все-таки Ынэ воин, подобная боль для неё почти что пустяк; острая, сбивающая с ног, приходящая и уходящая волнами, обманчиво обещающая покой… Но самой ужасной болью была усталость от длительно незаживающей раны. Когда кости ломит от малейшего движения, а она все не затихает, вспыхивая каждый раз с новым, живым энтузиазмом, и конца этому нет. Лим Сухо был для Ынэ такой раной. Прощаясь с ним на перроне, она думала, что ничто уже не сможет убить её так крепко, как его извиняющийся взгляд. Он знал, он обо всём знал, она ведь этого даже не скрывала. Он знал, и всё равно ушёл. Он знал, и всё равно первым делом очнувшись спросил о Ёнро.
В этом, они, наверное, и были схожи. За свою неисчезающую тупую боль Ынэ ненавидела Сухо, но знала — на его месте она поступила бы точно так же. Без раздумий и сожалений. Ынэ терпеть не могла понимать Сухо, но ничего не могла с этим поделать.
Последняя тарелка со звоном опускается на гору своих собратьев. Ынэ вытирает руки и решительно разворачивается прочь из кухни, к спальне Сухо. У самой двери замирает, занеся сжатую в кулак ладонь в миллиметрах от деревянной поверхности.
Она ведь совершенно точно пожалеет об этом. Видано ли подобное безумие — толкать того, о ком сердце плачет который год, в руки другой? Ким Ынэ, ты решила в очередной раз поиграть в святую?
Дверь распахивается, прежде чем она успевает постучать. Сухо выглядит застанным врасплох, часто моргает и отступает на шаг.
— Товарищ Ким…
— Нуна. Отвыкай, Лим Сухо. Я никогда больше не буду твоим товарищем.
Он опускает взгляд и еле заметно кивает. В полумраке квартиры неожиданно уютно, и Ынэ презирает себя за желание остаться. Поэтому поднимает голову, и прежде чем он успеет что-то добавить, продолжает:
— Ты должен поехать. — Сухо нечитаемо смотрит ей в глаза. — За Ын Ёнро. Я уверена, Ли Канму уже говорил тебе что-то подобное. Про упущенные шансы и сожаления. Так что не буду повторяться. Едь за ней. Если хочешь, это приказ. Мой последний приказ тебе.
Сухо опускает взгляд на свои ладони — Ынэ отслеживает его взгляд и замечает сжатую в них его извечную чёрную куртку.
— Я как раз собирался.
Сухо первым отводит взгляд. Бабушка с Ёнро входят с подносами с пиалами с рисом и гарнирами, и он вместе с Чан Ханной одновременно встаёт с намерением помочь. Ханна цепляется лентой на платье за стул, поэтому Сухо успевает первым — и забирает поднос у Ёнро. Та слегка смущённо улыбается в ответ и заправляет прядь за ухо, мигом убегая обратно, тут же возвращаясь с железным чайником с макколи. Его с гордым видом отнимает уже выпутавшаяся Ханна. Ёнро одаривает благодарной лучезарной улыбкой и её, и Сухо к своему раздражению ощущает зудящий укол ревности.
— Сухо, — он вздрагивает, когда бабушка ласково кладёт ладонь ему на локоть. — Садись. Ёнро, и все ребята, садитесь.
Сухо послушно садится, и ладони у него мелко дрожат, поэтому он прячет их под стол. Ёнро тихо-тихо отодвигает соседний стул и садится рядом.
— Угощайтесь, что вы позастывали все, ешьте…
Доктор Ким тянется палочками к яичному рулету и кладёт его на тарелку бабушке с неожиданно тёплой улыбкой:
— Вы тоже, бабушка. Должно быть, было непросто это всё организовать в такой короткий промежуток времени.
У бабушки Ёнро очень уютная улыбка, отмечает Сухо, и наверное, Ёнро унаследовала её, потому что в миг, когда Сухо поворачивает голову к ней, она играет на её губах — яркая, как утреннее солнце. Сухо давно не видел так много улыбающуюся Ёнро, и от этого почему-то становится больно.
Ханна, сидящая между Канму и доктором Ким, вдруг с силой зажимает себе обеими ладонями рот и нос и жмурится.
— Онни, — Ёнро мгновенно расширяет глаза, подскакивая со своего места одновременно с обеспокоенным Ли Канму. Ханна отнимает руки от бледнее, чем обычно, лица и предостерегающе машет:
— Нет-нет, всё в порядке, просто кимч…
Тут она снова подносит ладонь ко рту и выбегает, кажется, почти в слезах. Канму бросается за ней, но доктор Ким тоже встаёт следом.
— Сидите, Канму-щи, — доктор непререкаемо преграждает агенту дорогу одной вытянутой рукой. — Вы сделаете только хуже. Я пойду.
Бабушка, до этого только молча наблюдающая, невесомо касается ладони женщины, когда та проходит мимо неё:
— Тебя зовут Ынэ, верно? Ванная — вторая дверь налево.
Доктор благодарно кивает и исчезает в коридоре.
***
Когда Ханна с доктором Ким возвращаются, на столе не ни одного блюда, включающего в себя кимчи — об этом оперативно позаботились все за столом. Особенно беспокойно выискивал малейшие следы кимчи Ли Канму, постоянно поглядывая на проём, откуда чуть позже и появилась всё ещё слегка бледная его невеста.
— Простите, — с низко опущенной головой бормочет Ханна. Стоящая рядом доктор недовольно цокает, — мне очень жаль, я не хотела испортить вам завтрак, я…
Ёнро, минутой ранее поправляющая воротник Сухо, в два шага достигает агентки и заключает её в как можно более осторожные объятия:
— Онни, прекрати. Этого завтрака бы не не было, если бы не ты.
Ханна всхлипывает, обнимая младшую подругу в ответ.
— Я так хотела, чтобы у тебя сегодня всё прошло идеа-ально…
— Онни, всё и так идеально! А затошнить каждого может, ну что в этом такого, ну не плачь, онни…
Доктор Ким почему-то выгибает бровь, переглядываясь с бабушкой, и Ёнро, замечая это, ощущает прилив глухой ярости — это она внушила агентке, что подобный инцидент это что-то страшное, что ли? После всего, что она для них сделала? Ёнро гладит Ханну по спине и чувствует как каждый следующий её вдох и выдох спокойнее и равномернее предыдущего.
…Через минут десять бабушка вносит манду. Разговор течет плавно и равномерно, ловко оплывая острые темы. Сухо время от времени посматривает на Ханну, как, впрочем, и все остальные — та от очевидно пристального внимания слегка сьеживается и головы не поднимает. Бабушка подкладывает на её тарелку маленькие гарниры вроде овощей и водорослей и изредка почти незаметно сочувственно гладит по руке.
Сухо моргает, когда на его собственной тарелке оказывается мясной шарик. Ёнро заговорщицки улыбается, а он завороженно наблюдает, как на её щеках медленно проступает лёгкий румянец, как сияют её глаза, и ловит себя на мысли, что он, наверное, этого не заслужил. Не заслужил такую радостную,
домашнюю Ёнро, такую прекрасную в ореоле своего уютного счастья — он, кто не приложил к этому счастью рук. Не заслужил этой смущённой улыбки, обращённой к нему.
А потом Ёнро смеётся над какой-то то (наверняка) нелепой шуткой Канму, и в смехе расслабленно бьёт его ладонью по плечу, а он инстинктивно наклоняется ближе к ней, это самое плечо подставляя.
У смеющейся Ёнро в глазах крошечные звёздочки слёз, а у Сухо ком в горле, что никто за столом этих звёзд больше не замечает, как и того, что Ёнро и сама светится, словно созвездие в небе ночном.
Сухо обводит взглядом стол и понимает, что ошибся: это видят все. Ёнро озаряет собой всю комнату, и бабушка, сидящая во главе стола, ловит его взгляд и одними губами произносит «спасибо».
Сухо хочется плакать.
***
— Лим Сухо, ты вроде как на гитаре играешь, нет?
Лицо Канму в сполохах огня расплывчатое и умиротворённое. Они сидят на заднем дворе в теплом медовом сумраке, уютно расположившись на устелённых пледами брёвнах. Доктор Ким укрывает пледом Чан Ханну, похлопывая по плечах. Бабушка в кресле-качалке кутается в шаль и в который раз предлагает чай. На вопрос агента она заинтересованно прислушивается.
Сухо задумчиво подбрасывает лежащие рядом ветки в костёр.
— Верно. Но что-то не припомню, чтобы я это когда-либо упоминал.
— Это было в твоём резюме, — подает голос Ханна и кладёт голову доктору Ким на плечо. Та аккуратно убирает упавшую на лицо агентки прядь. Сухо понимающе кивает.
Канму бросает короткий взгляд на невесту и лицо его на миг омрачается. Бабушка, молчаливо наблюдающая за ними, поднимается со своего места с тихим кряхтением:
— На чердаке где-то должна быть старая гитара Ёну, ещё с тех времён, когда он не был в армии. Если ты не против сыграть нам, Сухо, я её сейчас достану.
…Сухо перебирает пальцами струны, сосредоточенно настраивая гитару в своих руках.
— М-м, я не уверен, что правильно помню мелодию… Эту песню отец когда-то нам часто пел, — внезапно откровенно замечает он. Может, не стоит именно эту, думается ему, может, оставить эту песню воспоминанием, принадлежащем только ему, Суи и папе?
— Твой отец был музыкантом? — Ли Канму заинтересованно подаётся вперед.
— Что, этого в его резюме не было? — Доктор Ким хмыкает. Ханна, всё ещё с головой на её плече, улыбается.
— Я немного поменял текст, правда. Оригинальный почти не помню… — Сухо вдыхает и берёт первый аккорд. Будь Суи здесь, она бы наверняка была только рада, что он снова может играть людям, которых любит, песни, которые любит. Будь Суи здесь… Сухо поудобнее перехватывает гриф гитары.
Бабушка подпирает рукой щеку и прикрывает глаза:
— Какой хороший вечер…
—
«Где бы я не был, ветра всегда толкают в спину, прямо на мины,
Ветра дуют с севера, но на юге я чужой.»
Тихо похрустывает пламя, Канму сосредоточенно наблюдает за пальцами Сухо на струнах. Ханна тоже с прикрытыми глазами и, кажется, дремлет.
—
«Моего везения осталась ровно половина…»
Сухо поднимает голову, играя проигрыш. Ёнро стоит на крыльце, с силой прижимая к себе железный термос, и в глазах её океан лунного света — Сухо когда-то прыгал в подобный, спасаясь от Канму, и запомнил это чувство бесконечного падения. Когда по щеке Ёнро стекает первая слеза, а затем вторая, третья, океан захлёстывает Сухо с головой.
—
«…Твоего тепла мне хватит на весь путь домой.»
