ветра дуют с севера

Они сидят на заднем сидении машины Ханны почти близко, почти рядом, руку протянешь, кажется, и можно его коснуться. Но нет, напоминает себе Ёнро, нельзя. Льнет к противоположной от него дверце, выводит пальцем узоры на подлокотнике. У них десять минут, сообщила доктор Ким, окинув Ёнро мрачным взглядом, когда они садились, и молча присоединилась к Ханне на улице. Та всё ещё спорила с шефом Ли, что не желал уходить, не получив Ёнро обратно в целости и сохранности. Иногда начальник напоминал ей Ёну, тот тоже постоянно выгораживал и защищал её от всех вокруг, никогда не смотря на величину и серьезность угрозы. За две минуты, что уже убежали сквозь пальцы невидимым серебристым песком, они оба не проронили ни слова, заново привыкая друг к другу. За две вечности, проведённые в уютном молчании, Ёнро успела умереть и родиться заново. Наверное, всё потому, что привычка молча сидеть рядом была их языком любви. «Язык любви» звучит по-взрослому и как будто бы не подходит им. Это в книжках Соль-и такое уместно, а у них с Сухо… А у них с Сухо?.. Ёнро украдкой бросает на него взгляд, только чтобы обнаружить, что всё это время он не сводил с неё глаз. — Я… скоро уезжаю отсюда, — Сухо смотрит мягко и бьет прямо в лоб, как делал это всегда. «Я знаю, » — Ёнро немо ворушит губами и почти не моргает. Разумеется, он уезжает. Здесь оставаться ему причин нет, да и это попросту опасно. Если бы не она, он уехал бы уже очень давно, но застрял в стране, что принесла ему столько боли и потерь. Если бы не она, он бы довёл до конца свою миссию. Если бы не она… — Как скоро? На самом деле, Ёнро не хочет ничего слышать. Ёнро хочет, чтобы он взял её ладонь в свою и сказал, что отпразднует следующий День открытых дверей вместе с ней. На самом деле… — Пять дней. Вдох. Выдох. Сухо прерывает зрительный контакт первым и сцепляет руки в замок. Ёнро неосознанно повторяет за ним. — Мне жаль, что нам пришлось пересечься вот так. Я не хотел… — Вы же снова лжёте. — Что? — Она не видит его лица, но знает, что глаза у него сейчас блестят, как в горячке. — Нет, я… — Что? Что? Хотите сказать, что правда собирались сами прийти ко мне, и рассказать что вы живы? Мир вокруг расплывчатый, а тишина, наполняющая его — громкая и густая, лишающая возможности полноценно вдохнуть. Ёнро силится сделать хотя бы один вдох, и тишина медленно заползает в лёгкие. Поэтому и голос хриплый, когда она шепчет: — Видите? У вас даже намерения такого не было. О, ну скажите что-нибудь, Ёнро дрожит и просит, бесконечно просит. Пожалуйста, скажите, что я неправа. Тишина разъедает меня изнутри, если я ещё хотя бы мгновение проведу в ней, вам не с кем будет говорить. Его ладонь неосознанно откликается на её молчаливую мольбу, тянется к ней, тянется-тянется-тянется, но падает обессилено, и что-то в Ёнро падает вместе с ней. — Я хотел вернуться к тебе, когда закончу то, что должен. — Нет, вы хотели опять взять всё на себя! — Мир взрывается летним дождём и становится чуточку чётче. — Вы опять хотели справиться с этим в одиночку! — Я не хотел давать тебе ложную надежду, потому что не знаю, смогу ли вернуться с… обратно. — Я понимаю это! — Дождь-дождь-дождь, почему в её жизни так много дождя в последнее время? — Думаете, я настолько глупа? Сухо смотрит на неё с колючим сожалением, как на ребёнка, которого нельзя оставлять одного надолго, и к горлу подступает глухая ярость. Как же так? Снова не вдохнуть. — Я знаю, что у вас были веские причины так поступить. У вас всегда веские причины на всё. Я принимаю это, — Ёнро сглатывает. — Поэтому я и ушла в тот день. Но скажите мне тогда, Сухо-щи… Объясните мне одну вещь. Почему вы здесь сейчас? Почему… Почему вы всё усложняете для меня? Вдох. — Weil bin ich so egoistisch, kann gehe ich dich nicht lassen*. В груди Ёнро прорастают алые, как кровь на снегу, цветы текомы. Она чувствует, как ураган души колышет их стебли, и прижимает ладони к сердцу, пытаясь то ли уберечь их, то ли выдернуть с корнями. Наверное, второе, потому что когда она переводит взгляд на свои дрожащие пальцы, они в крови. Выдох. Сухо молчит, кусая губы. Цветы заползают в лёгкие, вытесняя свернувшуюся там клубком тишину. — Мы, — Ёнро замолкает на полуслове, в горле невыносимо першит. — Давайте будем друзьями, Сухо-щи, — он поднимает на неё глаза, и она выдавливает из себя глупую беспечную улыбку, протягивает ему ладонь, с которой медленно капает кровь, густая и теплая. — Вы будете моим другом? Кровь-кровь-кровь, повсюду кровь. Тянется вязкой нитью от её сердца до его ладони, когда он отвечает на кривое рукопожатие. Ёнро зачарованно наблюдает, как нить ползёт вверх по его пальцам, грозясь утопить в красном болоте его всего. Пугается, часто моргает, резко одергивает ладонь из его теплой хватки, прижимает к себе, баюкая, как ребёнка. Крови нет. Нити нет. Цветов тоже. Только Сухо и его взволнованные глаза. И её всеобъемлющий страх.

***

Шеф Ли со светящимся облегчением (несколько меркнущим от её заплаканного лица) бросается к Ёнро, едва завидев её выходящую из машины. Ханна цокает и яростно скалит зубы, но не успевает бросится ему вслед — Сухо показывается из-за спины Ёнро и встает между ними. — О, — шеф останавливается, оказываясь слегка выше Сухо, и опускает взгляд на уровень его груди, — ваше ожерелье… Я такое же видел у Ёнро-щи, но она его потеряла. Такие сейчас в моде, что ли?.. — Такое только одно, — хмуро отвечает Сухо и отводит руку в сторону и немного назад, пряча Ёнро — та вздрагивает, когда Сухо нечаянно касается её ладони. Шеф Ли мгновенно стирает доброжелательную улыбку с лица. Доктор Ким громко прочищает горло и выступает вперёд, бросая на Сухо острый взгляд. — Господин Ли, ваша коллега кажется уставшей, не проведёте ли её обратно, пожалуйста? Нам нужно возвращаться. — Да, конечно, — мужчина поворачивается к доктору, и это становится его фатальной ошибкой. — Я так и собирал… — Ёнро-щи, — Чан Ханна почти что отпихимает изумлённого шефа**, порываясь повторить успешный трюк с вытаскиванием Ёнро, — может, заглянете к нам? Точнее, к Сухо-щи и доктору Ким. Уверена, они будут рады вас принять, так ведь, Сухо-щи? Ёнро физически ощущает, как напрягается Сухо, и выдыхает. Делает шаг к Ханне, стараясь ни на кого не смотреть, и отводит ту в сторону, сжимает обе её ладони в своих: — Ханна-щи… Нет, Ханна-онни… Я ведь могу тебя так называть? — Агентка решительно кивает безо всяких раздумий. — Онни, я очень благодарна тебе за всё, правда. Ёсли бы не ты, может, я бы к концу этого лета уже сошла с ума. Ёнро издаёт негромкий смешок, чувствуя, как Ханна сжимает её ладони в ответ. — Мы с Сухо-щи договорились быть друзьями. Смешно звучит, да? Так что, может быть, когда нибудь мы все вместе пообедаем. Я надеюсь, что у нас получится. Но не сегодня, — она наконец поднимает голову и понимает вдруг, что Ханна молча глотает слёзы и кусает губы, чтобы не расплакаться вслух. Ёнро в который раз за сегодняшнее бесконечное утро растягивает губы в искусственной, как цветы в вазах в доме мачехи, улыбке. — Сегодня у меня ещё работа, понимаешь, онни? Мне же нужно на что-то жить. Я и так в последнее время совсем от рук отбилась, как меня только шеф терпит? Агентка быстро-быстро кивает и вдруг заключает её в неряшливые объятия, отстраняясь так же быстро, как и притянула. — Я горжусь тобой, Ёнро. Онни тобой гордится. Я бы никогда… Ханна машет рукой, и уходит, не прощаясь. Ревёт мотор, поднимая пыль, шеф Ли появляется из ниоткуда и молча становится рядом. Ёнро стоит, обхватив себя руками, и долго проигрывает прощальный взгляд Сухо перед внутренним взором. Проигрывает и проигрывает, пока картинка не становится дрожащей и солёной. Ёнро моргает. Она окончательно проиграла.

***

— Сухо-щи, — тихо зовёт Ёнро, и он отпускает дверную ручку, поворачиваясь к ней. Ёнро улыбается, и, кажется, искренне — процентов на восемьдесят восемь. Сухо пытается отразить её улыбку, но не может. — Спасибо, что вернулись живым. Цветы пускают тонкие красные корни в её глазах и сочатся ядовитым солёным озером, а Ёнро улыбается-улыбается-улыбается. Ладонь Сухо без его ведома тянется к её голове и гладит по волосам. — Я рада, — она всхлипывает, как только он убирает ладонь, будто испугавшись. — Я так рада, что вы мой друг.