***
Место, где живёт Сухо тихое и удобное, идеальное убежище. Вроде как край города, но и больница рядом, и рынок в нескольких автобусных остановках, и соседей немного… Ёнро отмечает это про себя, чтобы не сойти с ума от тревоги. Во время поездки она подала голос всего раз, когда Ханна, спохватившись, не поинтересовалась, не хочет ли Ёнро-щи повернуть обратно, если ей страшно или она не готова, необязательно сегодня вот так вот ехать, может, ей сейчас вернуться? Ёнро произнесла всего одно слово: «Нет». И отвернулась к окну. Сухо выжил. Их план сработал. У него получилось. Ёнро привычно тянется к ожерелью, спрятанному под блузкой, но в последний момент одёргивает себя. То, что раньше приносило горькое спокойствие, сейчас только усиливает боль, воскрешая в памяти ненужные обрывки воспоминаний. Девушка просовывает руку дальше, на заднюю часть шеи, аккуратно отстегивает замочек и снимает ожерелье, сжимает его в кулаке. Странное чувство, похожее на то, когда резко обрезаешь волосы почти по ухо — чувство невесомости и пустоты. И утраты. Щекочущее чувство утраты. Ничего, думает Ёнро, рассматривая ярко-красную бусину и крохотного голубя в своей ладони (кровь и свобода? Ярость и надежда?), ничего, ко всему можно привыкнуть. Ханна обеспокоенно поглядывает на неё каждые пару минут, но тактично молчит. Непонятно, сколько проходит времени — или просто внутри Ёнро разбились её часы? — когда Ханна радостно вскрикивает, указывая ладонью в сторону машины, приближающейся по дороге, ведущей за город. — Ёнро-щи, мне сообщить о вашем присутствии сразу или вы выйдете сами, когда почувствуете, что готовы? — Сама, — голос хриплый и сил на вежливость совсем нет. Ханна понимающе кивает и выпрыгивает наружу первой. Машина останавливается, пассажиры выходят из нее на улицу, и мир вокруг замедляется-замедляется-замедляется, делает кульбит и замирает. Это и правда он. Это и правда Лим Сухо. В голове гром и частые молнии, а в глазах дождь — Ёнро смаргивает его практически безуспешно, отмечает в невидимом чек-листе мелочи, гравюрой вырисовывает их на своем сердце. У него до состояния челки отросли волосы, добавляя мягкости в его черты, и совсем не поменялось выражение лица — все та же неизменная взволнованная складка между бровей и внимательный цепкий взгляд. Он похудел за то время, что она его не видела, и одет вовсе не в черное, а в бежевую рубашку и какие-то до ужаса повседневные брюки. Исчезли вечные кровоподтёки и синяки, нет бинтов. Сейчас Сухо как никогда похож на обыкновенного сеульского парня. Сейчас он меньше всего похож на её Сухо. Был ли вообще её Сухо? А ещё он улыбается. Ёнро смотрит, как Сухо приветливо общается с Ханной, стоящим рядом Ли Канму и сменившей имидж доктором Кан (значит, она и правда видела её тогда) и не может заставить себя его узнать. Каждый его крохотный шаг, каждый его вдох, каждое мимолетное движение глаз — открытые раны в ней. Это и правда он. (Это и правда он?) Внезапно все глаза на неё — и его тоже, господи, его тоже — и Ёнро чувствует, что пора. У Ёнро есть цель. С целью всегда легче жить, это её цель сейчас толкает её вперед к нему, это цель заставляет смотреть ему в глаза пристально и не отводить взгляд, и не плакать, ни в коем случае не плакать. Ты же должна быть счастлива, Ёнро, девочка моя, ты же должна быть счастлива. Твой герой вернулся из царства вечного сна, а ты даже и не знала. Радуйся, Ёнро. Ёнро смотрит на него, кажется, вечность, кажется, будто в последний раз. И когда говорит наконец, голос её тверд, как кремень и спокоен, как море в штиль: — Я пришла вернуть вам ваше ожерелье. У Сухо в глазах почему-то испуг и сожаление — Ёнро не понимает, чего тут сожалеть, нужно радоваться, нужно улыбаться, нужно… Она тянется к его ладони, опуская голову, чуть не тонет в горьком дежавю, держит чуть дольше, чем требуется. Сухо выдыхает, всё ещё не сводя с нее взгляд. А когда наконец переводит его на свою ладонь, в ней знакомая подвеска. Ёнро поджимает губы почти удовлетворённо и отходит на шаг. — Я выполнила обещание. Всего хорошего. Желания смотреть в глаза доктору Кан, стоящей рядом, совершенно нет, но она все равно кивает на прощание каждому, и блекло улыбается Ханне. Та провожает её блестящими глазами, и губы у неё мелко дрожат. На Сухо Ёнро не смотрит, она исчерпала всю свою смелость и силу, как только коснулась его руки. — Ёнро… Дальше шла бравада и актерская игра. Сухо ведь говорил однажды, что она могла бы стать отличной актрисой. Забавно, что столько спектаклей играть её пришлось именно из-за него. Словно он пришёл и дал ей новое имя той весной, а она послушалась и стала в соответствии ему жить. — Ёнро, подожди, пожалуйста. Ёнро не хочет слышать его голос, не может, поэтому просто ускоряет шаг, идет прочь, дальше, дальше, дальше, не разбирая дороги. В глазах осенняя изморось, и летний день вдруг предстаёт холодным и темным, или он всё это время таким был? Ёнро не знает, Ёнро ничего не знает. Ёнро ничего не хочет знать. — Ын Ёнро! Сухо хватает её за руку, заставляет развернуться к нему лицом. Ёнро разворачивается. Сухо дышит прерывисто и смотрит как когда они думали что видят друг друга в последний раз, а потом доктор Кан взорвала бомбы на втором этаже. Неверие, прощание и примесь надежды в небольших пропорциях. Такой себе коктейль Молотова. Ёнро взрывается изнутри — Сухо не отпускает её ладонь, мягко оглаживая большим пальцем. И все ещё молчит. — Говорите, если есть что сказать, — её подбородок вызывающе приподнят вверх, а он просто смотрит. — У меня работа, я спешу. Краешек его губ дёргается, словно он не разрешает себе улыбнуться. Ёнро ждёт, словно сейчас действительно готова к чему-то прислушиваться. — Позволь… Позволь проводить тебя домой. — Нет, — она одним движением вырывает свою ладонь из его. — Это опасно. Лучше оставайтесь здесь. Я в силах дойти сама. В этот раз Ёнро действительно уходит. На ближайшем углу сворачивает, прислоняясь к стене, и сползает по ней вниз. Смотрит вверх и сжимает кулаки. В Сеуле дождь. В Сеуле её души дождь.***
— Шеф? На улице темно, когда она приближается к зданию бюро. Полчаса назад она все ещё всхлипывала в объятиях молчаливой этим вечером Дахён в полупустом зале кафе. Ёнро радуется, что фонарь на их улице изредка мигает и в общем-то светит не очень качественно, так что не видно её красных глаз. Шеф Ли сидит на ступеньках у входной двери, при виде неё вскакивает, отряхивая брюки. — Прошу прощения за непредвиденную отлучку. Если вы вычтете эти часы из моей зарплаты, будете совершенно правы. Начальник преодолевает расстояние между ними за доли секунд и одним движением заключает ее в объятия. Ёнро распахивает широко глаза и, кажется, не дышит. — Боже, Ёнро-щи, не представляешь, как ты меня напугала! — Быстро и взволнованно бормочет он ей куда-то в затылок. — Какая-то сумасшедшая на вид женщина тебе похищает на своей машине — хотя вроде как ты с ней знакома, но ведь выглядишь после короткого разговора с ней будто у тебя кто-то умер, и лицо такое бледное, и!.. Он резко отстраняется, выглядит донельзя смущённым, избегает её взгляда — Ёнро, напротив, смотрит в все глаза и часто-часто моргает, все еще не в силах пошевелиться. Шеф кашляет и свирепо взъерошивает свои и без того не слишком аккуратно уложенные волосы: — А с кем тебе так нужно было встретиться? Ёнро отмирает, словно ее резко разморозили. Ауч. Приземляться, оказывается, больно. — Эм-м… знакомый, — впивается ногтями в кулаки, чтобы не позволить себе расплакаться прямо в эту секунду, — знакомый, которого я давно не видела. Я… должна была вернуть ему одну вещь. — И как, вернула? —…Да. Шеф Ли ободряюще улыбается, будто не было только что никакой острой неловкости между ними, и первым ступает в сторону входной двери в бюро. Приветственно звякает колокольчик, когда парень дергает дверную ручку и тянет на себя: — Хочешь рамён, Ёнро-щи? Мне кажется, в холодильнике осталось ещё немного маминого кимчи.