ветра дуют с севера

Ёнро не верит своим глазам. Сухо в шаге от нее тянет к ней раскрытые руки и она падает в его спасительные объятия, прижимаясь как можно крепче, вдыхая знакомый запах. Слезы текут-текут-текут, его черная футболка промокает насквозь в том месте, где она прислоняется к ней щекой. Сухо кладет подбородок ей на плечо, сужая пространство между ними, заставляя сомкнуть ладони в замок на его спине. Ёнро кажется, что она умерла. Сухо гладит ее по волосам, что-то ласково шепча, пока она не может и слова вымолвить от душащих её слёз. — Я, — выдыхает она, — я думала, что больше никогда-никогда вас не увижу. Я думала, вы и правда… Я думала… Сухо в ответ прижимает ее к себе еще сильнее. — Я сохранила ваше ожерелье. Я сохранила его, чтобы отдать, вот!.. — Ёнро слегка размыкает их объятия, судорожно тянется рукой к шее, но на месте подвески пусто. Мягко улыбающееся лицо Сухо напротив нее мигает, словно неисправный телевизор, и с каждым новым глюком все вокруг становится темнее и все больше приобретает очертания чердака ее университета. Ёнро в ужасе отстраняется, обхватывая шею ладонью. Сухо недоуменно хмурится, хочет что-то сказать, но вместо слов из уголка его рта стекает тонкая струйка крови. Топот ног в армейский ботинках снаружи все громче, она оглядывается на дверь, и плачет уже совсем не от счастья. Когда поворачивается обратно, Сухо снова на полу, прислоненный к какой-то тумбочке, что, наверное, тоже пропитана его кровью. Ёнро видит себя рыдающую, склонившуюся над ним, прижимающую к его ране свой глупый бесполезный шарф. В него стреляют, снова и снова, она бросается перед ним, раскрыв руки, жмурится, но пули проходят сквозь нее, раз за разом попадая в него. Когда открывает глаза, в первом ряду среди стреляющих почему-то Ёну. Он смотрит на нее яростно и разочарованно и кричит, что Ёнро его предала, что она защищает его убийцу, а Ёнро плачет и просит его остановиться. Сухо падает, Ёнро падает вместе с ним и кричит, кричит… — Сухо-щи! — Ёнро подрывается с кровати с лицом мокрым от вполне реальных слез. — Ёнро, милая, — шум открывающейся раздвижной двери: испуганная бабушка, впрочем, привыкшая уже к таким ночам, прислоняется к дверному косяку, не решаясь войти в комнату. — Снова тот же сон? Она молча прячет лицо в ладони и воет, воет, воет, и час, и два, наверное, воет. — Ёнро… О, солнце моё, за что ж тебя так небеса наказывают… Женщина садится рядом, сгребая внучку в теплые неуклюжие объятия. Ёнро вдыхает знакомый успокаивающий бабушкин запах — влажное рисовое тесто и корица — и продолжает всхлипывать громче и свободнее. Небо усыпано яркими-яркими холодными звездами. Ёнро кажется, что сейчас она к ним ближе всего. Может, это потому что за городом звезды всегда видно лучше, а может потому что с крыши небо будто бы ближе. Ёнро тянет к нему ладонь, безразличная луна выглядывает из-за туч и немо наблюдает за ней. Хорошо, что у ее папы много денег, да? У всех в селении одноэтажные здания, а у них с бабушкой вместе с магазинчиком рисовых пирожков — трёхэтажное. — Ёнро! Ёнро, дорогая, спускайся, пожалуйста, я очень тебя прошу! Ён… — бабушка внизу всхлипывает, громко плачет, прижимая руки к груди. У нее слабое сердце, думается Ёнро, но странное дело, волноваться за бабушку сил не хватает. — Бабушка! — Ёнро кричит, всплескивает ладонями отчаянно. — Бабушка, как мне быть? Я знаю, что и мама, и оппа, они та-ам, высоко! И смотрят на меня оттуда! — Бабушка снизу часто кивает, продолжает умолять ее спуститься. Ёнро качает головой и улыбается. — А Сухо-щи где? Где он, бабушка, как мне знать? Что мне делать, бабушка, скажи мне? Скорбеть или надеяться? Как мне быть, а? Как мне теперь быть? — Ёнро! Ёнро, я нашла твою подвеску! Нашла, слышишь? Спускайся! Спускайся, Ёнро… Пожалуйста… — Подвеску? — Эхом отзывается она и садится, свешивая ноги. Бабушка ахает. — Я думала, что потеряла ее… — Нет, вот она, гляди! И правда, в свете единственного на улице фонаря виднеется свисающая зажатая в кулаке пожилой женщины цепочка. А на ее конце — красная бусина и серебристый голубь. — Я думала, что потеряла ее, — как мантру повторяет Ёнро, зачарованно разглядывая пропажу. — Думала, что больше никогда не увижу… Внизу уже собрались разбуженные шумом соседи и даже аджосси-пожарный, что живёт на соседней улице. Ёнро некоторое время безучастно наблюдает, как они взволнованно шепчутся между собой, недовольно и испуганно поглядывая на нее, а затем запрокидывает голову, утыкаясь носом в звёздный купол. — Сухо-щи, — Ёнро поджимает губы. — Я всё-таки не потеряла ваше ожерелье. Так что встретимся чуть попозже. Она опускает голову на всхлипывающую бабушку и успокаивающих её соседок. Аджосси-пожарный и еще пара мужчин несут высокую деревянную стремянку. Ёнро вздыхает и снова устремляет взгляд в небо. — Если вы вообще там… Бабушка большим пальцем вытирает с ее щёк слёзы и гладит ее по голове. В полумраке комнаты её глаза мягко блестят. — Ты проверь, ожерелье твое на месте? Ёнро засовывает руку под ворот хлопковой ночнушки и с облегчением натыкается пальцами на тёплый металл. — Есть? — Бабушка улыбается, когда она быстро-быстро кивает. — Ну и хорошо. Тосковать — не преступление, милая, и долго тосковать — тоже. И только ты решаешь, сколько тебе времени требуется чтобы излечиться. — Даже если кажется, что я никогда не смогу? — Шепчет девушка. Бабушка серьезно кивает. — Особенно тогда. Нет такого мерила, что измерило бы глубину твоей раны. Так что и время на лечение общепринятыми мерками мерить бессмысленно. — Пожилая женщина вздыхает и еще раз гладит внучку по волосам. — Ложись обратно спать. Тебе завтра рано на электричку. Бабушка медленно и покряхкивая поднимается. Ёнро смотрит, как она тихо открывает дверь, собираясь с мыслями. — Бабушка! — Что, солнце? Женщина оборачивается, излучая уверенное спокойствие. Ёнро опускает взгляд на свои сцепленные в замок ладони. — Я… больше не учусь в университете. Уже давно. — О, — бабушка хмыкает. — Я знаю. Ёнро удивленно поднимает голову, виновато закусывая губу. — Ты мой маленький глупый лисёнок. Разве смогла бы ты так долго находиться в том месте? Я же тебя знаю. — Извини, что не сказала раньше, — глаза девушки снова наполняются слезами. — Правда глупо было это скрывать… Бабушка только качает головой и прикрывает за собой дверь. Ёнро наклоняется, чтобы распахнуть окно, прежде чем лечь обратно. Из окна насмешливо наблюдает луна — огромная, как ее страх, и яркая, как ее надежда.