***
Ёнро практически ничего не видит за пеленой слез, Сухо говорить даже не может, везде кровь, кровь, кровь, кровь, и вся она принадлежит ему — Ёнро пытается закрыть рану руками отчаянно, прижимает к ней шарф, словно тот сделан не из шерсти, а из чуда. Сухо тянет к ней ладони и что-то говорит — она слышит не с первого раза, теряя драгоценные секунды. — Ёнро, — хрипит Сухо, — Ёнро, рюкзак… Там… Достань чёрный… Бронежилет… Она понимает, сраженная внезапной всеобъемлющей надеждой, дрожащими руками тянет бегунок молнии на рюкзаке вниз, достает тяжелый чёрный жилет, чуть не роняя от волнения. Быстрее-быстрее-быстрее, они могут быть с минуты на минуту, в любой миг, только бы успеть, только бы!.. Сухо в стотысячный раз закрывает ее собой (почему-то внезапно перед глазами мелькают его яростные глаза и: «Ты для меня ничто иное как пушечное мясо»). Пули свистят в воздухе. Падая, он смотрит ей в глаза. Ёнро кричит, обнимает его, пытается что-то сделать, как-то защитить, но как? Сухо вкладывает в ее дрожащие пальцы кассету, последнее, что она видит, когда ее отрывают от него — его взгляд. Последняя мысль: «Успела».***
Ёнро снова и снова слушает, как Сухо кается и признается, сердце привычно сжимается от запретного «если бы…». Каждый чертов раз. Ёнро подпирает рукой щеку, поворачивая голову к окну. Вишне осталось цвести ещё пару дней, а потом её лепестки устелют улицы Сеула, напоминая запоздалый снег. Ёнро цветение вишни ненавидит всей душой и почти с зудящим нетерпением ждёт, пока все лепестки упадут, ровняя все деревья между собой, оставляя только чёрные стволы и острые ветки. Так просто нужно, думает Ёнро. Бессмысленное празднество жизни ещё никогда не заканчивалось ничем хорошим. А может быть, оно просто заканчивалось — и в этом был весь ужас. Может быть, теперь она просто не разрешала себе любить счастье? Может быть, она боялась вновь обрести его и вновь потерять?.. Часы позади нее пробивают пять вечера, и Ёнро поднимается на ноги, собираясь уходить. Лучезарная девушка у стойки привычно кланяется на прощание, и не просит приходить снова. Ёнро и так придет. Воздух весеннего вечера густой и сладкий. Ёнро морщится и вспоминает, что обещала забежать в аптеку бабушке за успокоительным. Или себе?.. Бабушка думала, что Ёнро все еще учится в университете Хосу, Ёнро не собиралась ее разубеждать. Вернуться в то место она вряд ли когда-либо сможет, пусть госпожа Пи и звала ее обратно каждый раз, когда случайно встречала на улицах. Со временем Ёнро научилась сокращать эти встречи до возможного минимума, и если даже госпожа Пи поняла это, то не подавала виду. Ёнро ей была за это благодарна. Безучастные люди бесконечно шагают мимо нее, в первое время ей казалось это дикостью — такой огромный мир, а она наедине со своим не менее огромным горем. Сейчас она просто касается теплой цепочки на шее в напоминание, что все вокруг настоящее, и Сухо приказал этим настоящим жить. Какая-то девушка толкает ее в плечо, сбивчиво извиняясь и спеша дальше. Ёнро задумчиво провожает взглядом ее тонкую фигуру, отчего-то знакомую, и непривычно яркие для кореянок светло-рыжие волосы. Может, ей тоже покраситься?.. Минуточку. Девушка почти исчезает в толпе, когда Ёнро бросается за ней. Голос, ее голос, она бы никогда не забыла ее голос. Наравне с другими голосами других людей, он преследовал ее во снах до сих пор. Ёнро бежит-бежит-бежит, она не могла обознаться, нет, не могла ведь?.. — Доктор Кан! Ей показалось или девушка вздрагивает? Где-то слева взрывается гудками улица — Ёнро не заметила, как выбежала на дорогу. Ёнро отвлекается, теряется, поспешно отступает обратно на обочину. Жить, жить, Сухо сказал жить… Девушка скрывается за углом. Ёнро запускает пальцы в волосы, выдыхает. Конечно, она ошиблась. Доктор Кан не может быть в Сеуле, она уже давно… где бы она там не была, в общем. Да и если бы даже это была она (безумное предположение, но все же), что она может ей сказать? Они не были близки, все, что их когда-либо объединяло, это, пожалуй, злой рок