Сильнейший из магов

Большой шатер украшен разноцветными лентами и цветами. В воздухе — запахи еды, переливы этнических мелодий, пение и смех. На земле — плотные ковры без рисунков, подушки вместо стульев, покрывала вместо столов, уставленные блюдами с горячим мясом и овощами. Юнки веселятся и радуются. Медведица Нита с малышкой Морой на руках сидит совсем рядом. Лина с восторгом слушает, как девочка рассказывает ей про традиции каравана. Перед глазами у Каина Лина все еще удивляется вопросу «Хочешь поехать со мной?» и хлопает светлыми ресницами. Смотрит на Гадрела за спиной Каина, будто спрашивая разрешения. Не может понять, что ей позволяют решить самостоятельно. И Каин ждет, что она ответит: «Я не хочу никуда ехать». Не дожидается. И теперь Лина сидит слева и слушает рассказы маленькой Моры про важность последнего ужина на стоянке. — Получается, что это обряд поклонения Младшей Фире, богине кочевников? — спрашивает Лина, пытаясь уложить полученную информацию. — Не совсем, — поправляет Мартин, сидящий от Каина справа. — Ужин — это традиция. Обрядом же являются молитвы, пропетые во время трапезы. А еда — это дары для Младшей Фиры. — Вам, людям, лишь бы кого подкупить, — посмеиваясь, откликается Нита. Смех у медведицы порыкивающий, гулкий. Она берет когтистой лапой прожаренный окорочок, почерневший с одного из боков, и поднимает на уровень мудрых медвежьих глаз. — Это дары, которые мы преподносим сами себе милостью Младшей Фиры. Она кормит нас перед трудной дорогой, потому как путникам нужны силы, чтобы без устали идти вперед. Ее тон торжественный и вместе с тем парадоксально простой. Для нее это обыденность, которую она объясняет неразумным детям. Фартон, отсевший подальше от каинитов, недоверчиво фырчит. Весь его вид говорит о том, что это ужин, который юнки превратили в грандиозный праздник, для епископа ничего не значит. Он тут просто ест, не более. В прочем, на самого Фартона тут тоже никто внимания не обращает. — Прошу простить, — слегка склоняет голову Мартин. — Я действительно исказил суть в угоду человеческой натуры. — А как так получается, что богиня преподносит дары верующим, а не наоборот? — спрашивает Лина, подаваясь вперед. Кончик ее косы проносится мимо деревянной плошки и чудом избегает купания в бульоне. Мора смеется, похлопывая маленькими ладошками по пухлым щечкам. — Фире не нужны дары. Она же богиня. Глупая человеческая женщина, хи. Медведица кладет лапу на макушку девочке, длиннющими черными когтями закрывая ее маленькое личико, и Мора сразу перестает смеяться. Она выглядывает из-под когтистой ширмы и высматривает над собой Ниту. — У людей свои боги и свои обычаи, — объясняет медведица, склоняясь и показывая свою морду девочке. — Им сложно понимать нас, а нам сложно понимать их. Но мы должны уважать других, тогда и другие будут уважать нас. Мора внимательно слушает наставление и кивает, а потом поворачивается к Лине, смотрит на нее серьезными глазками и просит прощения. Лина улыбается ей. Каин замечает, как расслабляются ее плечи. Наверное, она испугалась, когда огромная лапа накрыла голову маленькой и совсем человеческой девочки. Мелькнувший в дальнем конце коридора Орсон тоже пугает ту Лину, которая до сих пор видится Каину, стоит закрыть глаза. Картинка вспыхивает сразу, словно выжженная на обратной стороне век. Лина боится сказать что-то не то. Она ищет правильный ответ, и Каин видит в этом себя прежнего. Он берет Лину за руку и просит. — Просто ответь. Хочешь или не хочешь? Лина смотрит на него, расслабляется, приводит в норму дыхание. А потом уверенно кивает. — Хочу. Восторженный шепот Лины вклинивается в левое ухо, и Каин выныривает из воспоминания в праздничную реальность. — Как красиво! Юнки поют в унисон. Поют про дороги сквозь поля и леса, про тропы вдоль берегов бурных рек. Поют про дожди и зной, сопровождающие путников. Поют про жизнь, которая сама по себе является дорогой от рождения до смерти. Слова песни кажутся Каину отдаленно знакомыми, но припомнить, где именно он их слышал, не получается. И Лина права, поют юнки очень красиво. У них очень разные голоса: кто-то порыкивает, кто-то мурчит, кто-то басовито гудит, а кто-то заливается соловьем на высоких нотах. Но все эти голоса сливаются в общую мелодию, гармоничную и стройную, рождают образы различных пейзажей. «Милостью Младшей Фиры хранимы Отправимся утром мы в путь». Этими словами заканчивается песня. Тишина длится несколько благоговейных секунд. Юнки сидят с закрытыми глазами, устремив лица и морды к полотку шатра. «Это была молитва», — проскакивает догадка в мыслях Каина. И в этот момент юнки вдруг начинают смеяться и переговариваться, снова принимаются за еду. Веселье и радость праздника возвращается, словно и не было этой песни-молитвы. — Какой причудливый и непонятный язык, — шепчет Лине Берт, который сидит с другой от нее стороны. Та, розовея, отзывается. — Да-да! Очень необычный. Я даже не понимала, где начинались и заканчивались слова. Но песня такая красивая! Каин думает, что чего-то определенно не понимает. Он переводит взгляд на переговаривающихся. Они действительно не разобрали слова? Как это возможно? Юнки ведь отчетливо пропевали каждое слово. — Я раньше никогда язык юнков не слышала, — продолжает Лина. — Я несколько раз слышал. И песню эту тоже. В четвертый раз уже с ними поеду, — отвечает Берт. — Здорово! — Лина хлопает в ладоши и улыбается еще шире. — Но слова песни так ни разу и не разобрал. Значит, Каин не тупит. Или тупит, но в другом смысле. Все слова юнков ему понятны, а для других это чужой непонятный язык. Получается, что языкового барьера для Сильнейшего из магов не существует. Это еще одна плюшка его магии? — А каково оно впервые? — спрашивает у Берта Лина, чуть подаваясь вперед. — Ну, — тянет Берт и чешет темный вихрастый затылок. — Сопровождать мертвых — это ответственная задача. Так что было боязно. Вдруг напортачу или в пути не смогу холод поддерживать? Но я справился. Да и юнки мне помогали. — Сопровождать мертвых? — вклинивается в разговор Каин. — Это как? — А Вы не знаете? — спрашивает Берт, вздергивая брови к середине лба. Черт! Опять Каин не думает и просто спрашивает. Но ситуацию неожиданно спасает Мартин. — Великого Каина очень долго не было в этом мире. Многие традиции и обряды могли измениться. Лина и Берт внимательно его слушают и кивают. Похожи на первоклашек-отличников за первой партой, вот-вот руку вздернут в желании ответить на вопрос учителя. Где-то сбоку слышится каркающий неприятный смешок, и первоклашки-отличники с недовольством смотрят на звук. Каин тоже оборачивается и видит ехидную и почти довольную ухмылку на лице Фартона. — Или этот мальчишка-обманщик просто глуп и не знает даже элементарных вещей, — выдает он почти победно. Мартин приподнимается на своем месте, весь напрягается и чеканит слово за словом. — При Великом Каине была еще богиня Имира. Имя, произнесенное почти рыком, отзывается странным ощущением где-то за ребрами, но распознать его не удается. Оно сразу же затухает, оставляя стылую проплешину. — Проповедник Мартин, стоит ли называть ту тварь богиней? — щурится Фартон, и морщины вокруг глаз сразу углубляются, сетью расползаясь по скулам. — Тогда могли быть иные традиции погребения, о которых мы не знаем, — упрямо продолжает Мартин, игнорируя замечание Фартона. — Тогда становится понятно, почему Великий Каин не ведает о нынешних традициях. Он не застал рождение Младшей Шайры. — Или мальчишка не является Каином, — настаивает на своем епископ. Объяснение Мартина звучит логично, даже не прикопаешься. И потому Каин решает не встревать. На Фартона и юнки посматривают косо, так что вряд ли хоть кто-то из присутствующих задумается над его версией. — Пр'ошу~, гости, угоща~йтесь молодо~й олени~ной, — вдруг мурчит громкий голос на весь шатер. Ирке стоит в полный рост, смотрит в их сторону и высоко поднимает деревянную чашку. — Мы стар'а~лись, лови~ли. — Негоже ссориться перед дорогой, — гудит рядом голос Ниты. Медведица смотрит на Фартона добрым взглядом, но все равно выглядит угрожающе. И епископ под этим взглядом затыкается, вгрызаясь в кусок сочного мяса. Каин тоже больше не спрашивает про «сопровождение мертвых». И так понятно, что Берт ответственен за доставку куда-то телеги с трупами, про которую Каин уже слышал. Значит, здесь умерших хоронят не так, как он сам привык. Было бы странно везти тела куда-то в другой город, чтобы просто закопать в землю. И не сказать, что Каину это сильно интересно. А вот разводить с Фартоном конфликт на пустом месте не хочется. — Берт Вам позже расскажет, — шепчет Лина ему на ухо. — Он пообещал. Ее дыхание теплое и слегка влажное. Оно оседает на коже и неприятно ее холодит. Каин кивает и потирает ухо, сбивая это ощущение. Лина улыбается и тоже возвращается к еде.

***

Утро начинается слишком быстро. Каин не успевает провалиться в сон после плотного и громкого ужина, как его уже требовательно будят. Перед глазами помятое лицо Лины. Наверное, она тоже не выспалась. Сборы проходят стремительно. Юнкам все нипочем, они привычные, так что быстро сворачивают все шатры, раскладывают вещи по кибиткам, запрягают лошадей и отправляют первые готовые повозки в путь. Мора ответственно подгоняет гостей звонким голосочком, который Каин с недосыпа начинает потихоньку ненавидеть. Она слишком громкая и бодрая, а сон еще так близок, что только руку протяни, и он вновь укутает теплым пуховым одеялом. — Поторопитесь, Великий Каин, — вторит девочке Лина и подпихивает тару с прохладной водой, чтобы умыться. Вода помогает, но не слишком. Сон бы помог куда лучше, но Каин послушно встает, идет следом за Линой и усаживается в одну из кибиток. Скамейка узкая и жесткая, а ехать придется долго. Каин устраивается поудобнее — насколько это вообще возможно — и ждет, когда кибитка тронется. И когда она трогается, он понимает, что поудобнее не получится. На первой же дорожной яме Каин подпрыгивает и больно приземляется мелкой попой на самый край скамейки. Прямо уголочком в нежное место! В этой же кибитке едут Нита и Мора, а Сайар сидит на козлах и управляет гнедой лошадкой. Мора чуть ли не впервые сидит не на коленях медведицы, а у ее ног. Девочка восседает на мешках с одеждой и не испытывает никакого дискомфорта даже на кочках. Каин додумывается спуститься к ней и предлагает сыграть в «ладушки». Мора эту игру не знает, так что приходится объяснять и учить. Нита с мягкой клыкастой улыбкой наблюдает за ними. Когда Мора выматывается и засыпает, привалившись к коленям Каина, воздух в кибитке, нагретой солнцем, становится душным и жарким. Открытые перед и зад не помогают и желанного прохладного сквозняка не дарят. Поэтому Каин наколдовывает его сам. Легкий ветерок начинает раздувать духоту, и когда Нита это замечает, хмурится. — Не стоит тратить силы. Дорога еще долгая. Каин непонимающе на нее смотрит. В смысле? Какие силы? Он же ничего не делает. Подумаешь, мысленно приказал ветру задувать в кибитку. — Я не трачу силы, — честно отвечает он. Нита хмурится еще сильнее, молчит с минуту, а потом протяжно выдыхает. — Прости старуху, забыла, что тебя не просто так зовут Сильнейшим из магов. Каин пожимает плечами и выглядывает из кибитки. С одной стороны от дороги колосящееся поле, а с другой — зеленый лиственный лес, и солнце тянется к зениту. За крупом лошади, впереди, виднеется еще одна кибитка, а дальше, в повороте дороги видны и другие. Они вереницей тянутся к горизонту, утопая в пшеничных колосьях, мерно покачиваются и вздрагивают на небольших кочках. Каин подставляет лицо солнцу и закрывает глаза. Вскоре и его утягивает в неглубокий дорожный сон. Выплывать из теплой дремы не хочется. Но как только кибитка останавливается, сознание само начинает цепляться за реальность. Каин продирает глаза и широко зевает. Маленькие слезки в уголках мешаются, заставляют чаще моргать. Мора все еще сопит на мешках, ухватившись пальчиками за простые серые штаны из грубоватой ткани на ногах Каина. Ниты и Лины в кибитке уже нет, да и Сайар на козлах отсутствует. Аккуратно отогнуть маленькие пальчики и выпутать из их хватки штанину, не разбудив Мору, не получается. Девочка сильнее сжимает ткань и открывает сонные глазки. — Привал? — спрашивает она, несколько раз моргает, кривит личико, а потом долго зевает, демонстрируя отсутствие трех молочных зубов. — Наверное, — неопределенно отвечает Каин, когда она закрывает рот. — Я сам только проснулся. Мора резко подскакивает, оглядывается, а потом уже уверенно утверждает. — Привал. Пора обедать. Пошли. — И тянет Каина прочь из кибитки. В небольшом отдалении от повозок виднеется мини-лагерь. Горит костер, на нем в большом котле варится обед. Те самые ковры и покрывала расстелены вокруг, а на них сидят юнки, поглощая что-то из деревянных тарелок. Вокруг — сплошное поле, заросшее травой Каину по шею, а недалеко от рассевшихся — небольшая речушка. Мора тянет Каина к юнкам и обеду. — Подожди, сначала умыться надо, — говорит ей Каин и показывает на речушку. Мора смотрит, потом серьезно кивает и тянет Каина уже туда. На берегу она чуть не падает в воду, приходится поддержать ее порывом ветра. Ей смешно и весело даже когда Каин из вредности прыскает струей холодной воды ей в лицо. На ее звонкий смех приходит Ирке. — Вы пр'осну~лись? — спрашивает она и берет Мору на руки. — Да, мама, — отвечает Мора и обнимает кошку за шею. — Она твоя дочь? — спрашивает Каин быстрее, чем успевает подумать, а потом мысленно чертыхается. Ирке смотрит на него, удивленно округлив глаза, а потом расплывается в улыбке и кивает. — Да~, — подтверждает она. — Не похо~жи? — Я… — Каин запинается и снова мысленно чертыхается. Ну когда он уже начнет думать. Ирке начинает мурчаще смеяться, и Каину вдруг ситуация кажется не такой уж и неловкой. Одним глупым вопросом больше, одним меньше… — Я всегда~ забыва~ю, что вы, лю~ди, отлича~ете др'уг др'уга по ви~ду, а не по за~паху. — Ну да, — невпопад поддакивает Каин и делает пару шагов в сторону лагеря. Пытается перевести тему. — А что на обед? — Похлебка, — тянет носом Мора, а потом хохочет, когда Ирке начинает щекотать ее усами. За едой снова все болтают, только Фартон сидит с самого края, подальше от остальных. Мартин, явно рассерженный, молча хлебает свою порцию, пока Лина с Бертом тихо переговариваются между собой. На Каина они обращают внимание еще на подходе и освобождают место рядом с собой. — Вы так мило спали с малышкой, — делится Лина, когда он начинает есть. Похлебкой оказывается простенький суп из кроличьего мяса — если верить носу примостившейся рядом Моры — и овощей. Немного недосоленный, но все равно вкусный. — Хорошо спалось? — Хорошо, — отвечает Каин, едва успев прожевать. Не хочется ему огорчать Лину и говорить правду. В дороге ему всегда плохо спится. — Отлично! — радуется Берт, широко улыбаясь. А затем наклоняется ближе и шепчет, прикрывая рот ладонью. — А мне вот не удалось. Епископ Фартон всю дорогу ругался с проповедником Мартином. Мартин все-таки слышит и оборачивается на звук собственного имени. — Я с ним не ругался, — начинает он оправдываться, хмуря брови. — Это он не давал мне покоя и намеренно пытался разозлить. — И у него ничего не получилось, да? — решает подшутить Каин. Мартин кивает, открывает рот и застывает. Потом виновато опускает голову и признается. — Ему удалось. Я не в силах стерпеть оскорбления в твою сторону, Великий Каин. И епископ Фартон это знает. Мартин говорит и выглядит в себе разочарованным. Каину от такого зрелища не по себе. Он уже успел привыкнуть к его всегда статной осанке, к расправленным плечам и гордо вдернутому подбородку. А сейчас, кажется, даже его усы виновато опустили кончики. Перед глазами опять возникает недавнее воспоминание. Мартин слушает объяснения Гадрела, хмурится, но не перебивает. Потом его лицо вмиг расслабляется, он пару раз моргает, а затем широко улыбается и склоняется перед Каином. — Сопровождать тебя в пути — самая великая честь для меня. И голос его звучит торжественно и радостно. Каину хочется как-то помочь Мартину, но на ум приходят только сцены расправы над бесячим стариком в белой расфуфыренной рясе. Каин думает до самого конца привала, слушая рассказы Берта про храм Плодородия, послушником которого он является. Историй у него много, и рассказывает он интересно. Лина слушает его, ловя каждое слово, и постепенно садится все ближе. Берт этого не замечает, увлеченный рассказом про Младшую богиню Алишу, которой молятся все земледельцы перед выходом на поля. Когда привал заканчивается, и караван снова собирается в дорогу, Каин подходит к Мартину и тянет его за рукав рясы. Проповедник оборачивается. — Слушай, я тут подумал, — начинает Каин не слишком уверенным тоном. Сложно быть уверенным под таким внимательным взглядом. — Епископ Фартон же ругается на мальчишку, который выдает себя за Великого Каина. А ты бы на его месте не злился? — Но ты ведь не притворяешься! — возмущается Мартин, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос до крика. — Ты не какой-то там мальчишка! — Все люди ошибаются, — спокойно говорит Каин. И сам не знает, кто в данной ситуации ошибается больше: Фартон, который не верит, или Мартин, который считает его настоящим Каином? Проповедник застывает на несколько секунд, обдумывая сказанное, а потом низко кланяется Каину. — Благодарю за твою мудрость, Великий Каин. — Мартин поднимает голову и спокойно улыбается, как будто только что словил дзен. Каин кивает ему и улыбается в ответ, а внутри разливается липкой жижей омерзение. Оно тонкой пленкой обволакивает внутренние органы и горчит на языке. Каину мерзко от самого себя. Мартин ему верит, в него верит, а он, мелкий твареныш, этим пользуется. Да, он решил попробовать заменить настоящего Каина, раз уж попал в его тело. Но ложь не перестала быть ложью.

***

До вечернего привала поспать не удается. Караван беспрерывно движется, а дорога становится ухабистее. Кибитка чаще качается из стороны в сторону и подпрыгивает на кочках. И даже мягкое ложе из мешков с одеждой уже не спасает от неприятных ощущений. Уже после заката, когда дорога начинает теряться в сгущающихся сумерках, юнки останавливаются на ночлег. У ночного костра Берт снова увлекает Лину рассказами. Даже Мартин с интересом его слушает. — Берт, расскажи Великому Каину про сопровождение мертвых, — просит проповедник, когда очередной рассказ Берт подходит к концу. — Конечно! Я ведь обещал, — подмигивает он Каину и усаживается поудобнее. — Дело в том, что ближайший Храм Смерти находится в городке Рит. Мы завтра уже туда доберемся. Осталось только пересечь реку по ту сторону леса. Он указывает рукой в сторону потухающего заката. На фоне последнего светлого клочка неба виднеются верхушки деревьев. Берт продолжает говорить, убрав из голоса улыбку и приглушив тон. — Только жрецы Храма Смерти могут правильно провести посмертный обряд. Поэтому раз в месяц кто-то из служителей Храмов отвозит мертвых в Рит. — Слова пропитаны спокойствием усыпальницы, и перед глазами возникают образы серых холодных надгробий. — Важно, чтобы мертвые доехали в целости, поэтому маги замораживают их. И сопровождающий должен поддерживать холод в повозке на протяжении всего пути. Эта ответственность лежит на мне. — Получается, ты маг, — скорее констатирует, чем спрашивает Каин. Его взгляд все еще прикован к изрезанному лесом горизонту. — Для сопровождения мертвых магия необходима, — легко и непринужденно отвечает Берт. Каин оборачивается к нему и снова видит улыбку на подвижном лице. Но даже так его слова звучат как заупокойная месса. — Завтра на закате жрец Смерти проведет обряд. Он зажжет погребальные костры и своей молитвой укажет душам путь к Младшей богине Шайре. Она примет мертвых, поможет им пройти тропой посмертия и направит к вратам новой жизни. И тогда они родятся вновь. Берт смотрит в глаза, почти гипнотизирует, и его голос легко рисует в воображении образы. Богиня смерти в черном плаще разводит бледные руки для объятий, а души-огоньки летят к ней на встречу, летят за напевной молитвой жреца, летят к своей новой жизни. Печальное и прекрасное зрелище. Лина чихает, сбивая видение, и извиняется, потирая вздернутый кончик носа. Берт смеется, избавляясь от остатков напряжения. — Простите, — снова извиняется Лина, виновато заглядывая в глаза Каину. — Будь здорова, — отзывается Каин, улыбаясь ей. Она улыбается в ответ и бубнит, что и так здорова. Похоже, в этом мире на чихание так не реагируют. Ну и черт с ним. На следующее утро караван снова трогается в путь. Каин и Лина теперь идут рядом с кибиткой, чтобы размять ноги и не биться на кочках копчиком о деревянную скамью. Поле кончается, и дорога забирается в лес, прорезая в кронах зеленый тоннель. Идти становится гораздо приятнее. Воздух здесь прохладнее, птицы пением провожают внезапных гостей. Еще до полудня начинает редеть и вскоре показывается река. Караван останавливается на привал. — Рановато для стоянки, — удивляется Мартин, подойдя к Каину и Лине. — Может, что-то случилось? Лина, проверь. — Он осекается, а потом добавляет. — Если тебе не сложно. — Конечно, проповедник, — кивает Лина и убегает к первым повозкам. Она возвращается буквально через минуту, запыхавшаяся и обеспокоенная. — Беда! Мост через реку обвалился. — Действительно беда, — говорит Мартин и сам направляется к реке. Каин идет за ним. На берегу у остатков деревянного моста стоят несколько юнков. Среди них Каин узнает двух акробатов. Мартин подходит к ним и начинает обсуждать ситуацию с мостом. Получается, что мост просто состарился и не выдержал, а на его восстановление весь потребуется остаток дня. Мартин предлагает использовать магию и вызывается самостоятельно починить мост. А потом он принимается колдовать. Он встает на берегу, медленно и глубоко дышит несколько, а потом с усилием начинает тянуть на себя невидимую веревку. Похоже на пантомиму, но с каждым движением с того берега начинает сползать пласт земли. Он тянется к рукам Мартина и, в конце концов, укладывается на оставшиеся деревянные опоры. Конструкция выглядит надежнее, чем на самом деле является. Каин понимает это и, подойдя, к получившемуся мосту, на пробу пару раз топает ножкой. За спиной юнки расхваливают запыхавшегося Мартина. Мост готов, но выдержит ли он два десятка повозок? Каин не уверен. Все-таки земля — материал сыпучий. Вот был бы это камень… Каин заглядывает по мост и представляет пару каменных опор. Реальность с радостью подстраивается, и из реки бесшумно появляются два каменных столба. Они с готовностью подпирают днище моста и покрывают его каменными прожилками, укрепляя и поддерживая. Каин выдыхает и возвращается к Лине и Мартину. Проповедник выглядит вымотанным, но очень довольным. — Мост получился отличный, — хвалит его Каин, и на лице Мартина расцветает почти детская улыбка. Он лишь кивает в благодарность, слишком уставший, чтобы что-то говорить. Как же все-таки сильно отличается магия Каина от магии других. Через несколько часов караван добирается до Рита и останавливается на самой окраине. Городок еще меньше Антара весь состоит из маленьких одноэтажных домов, и лишь одно здание темной башней возвышается над деревянными крышами. Тяжелая каменная колокольня арками-глазницами взирает свысока и неустанно следит за жителями. Берт оповещает, что это и есть Храм Смерти и убегает к нему. Через полчаса он возвращается с женщиной в черной накидке с черной вуалью на лице и еще десятком тонких фигурок в черных рясах. Они молча шествуют к телеге с трупами, и послушники — так их обозвала Лина — начинают готовить тела к обряду. Смотреть на мертвецов, пусть и замороженных магией, Каину не хочется. Он до самого вечера прячется в кибитке и даже умудряется задремать на пару часиков. Перед самым закатом Берт и Лина зовут Каина посмотреть на обряд. На поляне недалеко от стоянки юнков сложены погребальные костры, еще не разожженные. На них, как на кроватях, лежат мертвые раздетые тела стариков и старух, мужчин и женщин. Отдельно лежат маленькие тельца детей, которым не повезло. Каин ждет, что торжественной тишине раздастся такой же торжественный голос женщины-жрицы. Но скорбное молчание нарушает лишь ветер, который играется с травой, перешептывается с ней о чем-то своем. Жрица в черном молча подходит к первому мертвецу, ссыпая на него искры как щепотку соли. В наступающей темноте они вспыхивают особенно ярко. Рожденные ими огненные всполохи принимают пожирать тело и дерево костра, а жрица переходит к следующему. Обряд проходит медленно, неторопливо, и никто не смеет нарушать эту мертвенную тишину. Каин не сразу понимает, что холодящее затылок дуновение вызвано отнюдь не ветром. Не может ветер так ритмично обдувать шею, раз в несколько секунд морозя незащищенную кожу. И он точно знает, что ни одно живое существо за его спиной не стоит. Ему в затылок дышит Смерть. Собственной персоной.