Сильнейший из магов

Из-за большой двойной двери разносится громоподобный шум толпы. Люди галдят, зазывалы орут, стараясь всех перекричать, торговцы ругаются и торгуются. Рынок перед церковью всегда шумит по утрам, но вот такой громкости Каин еще не замечал. Наверное, это можно было бы сравнить с шумом самолета на взлетно-посадочной, только источником являются люди. Очень много людей. Это пугает. Но холодный взгляд проповедника Мартина пугает еще сильнее. Каину кажется, что на него Мартин смотрит в тысячу раз дольше и пристальнее, чем на всех других детей. Усердно прячась за скамеечкой, Каин крестится, когда под пристальный взгляд попадает следующий мальчик. — Ты вообще головой не думаешь? — шипит на проповедника Гадрел. — Как ты можешь говорить такое про Великого Каина? Мартин резко поворачивается к Гадрелу и крепко сжимает кулаки. Будто к удару готовится. От изначальной рассудительности и сдержанности не остается и следа. — Как ты можешь утверждать, что какой-то найденыш является Великим Каином? — шипит в ответ Мартин. — С чего ты это решил? Потому что день был подходящий? — Не поэтому! — распаляется Гадрел и начинает тыкать пальцем Мартину в грудь. — Пророчество сбылось, а ты не хочешь этого признавать. Тебе претит мысль, что я оказался прав! Ты… — Докажи мне, если я не прав! — тычет в ответ Мартин. — Покажи мальчишку! — Чтобы ты опозорился сам и всю нашу Церковь вместе с тем опозорил? Ну уж нет! Я не позволю тебе относиться к Великому без должного почтения! — И это я отношусь к Великому без почтения? — орет Мартин и еще сильнее стискивает кулаки. Весь трясется, из последних сил сдерживается, чтобы не ударить. Дети за скамейками вздрагивают от этого крика. Каин и сам прячется. Маленькое тело начинает колотить от въевшегося в подкорку страха. Сидеть здесь и дальше, прикидываясь ветошью или свалить куда-нибудь подальше? Мимо проходит кто-то из служек церкви, — так они тут зовутся, оказывается, — и подходит вплотную к проповедникам. Каин слышит дрожащий голос Терри. — В-вы пуг-гаете детей. М-может, будет лучше п-пройти в кабинет п-проповедника? Я п-провожу. Он старается звучать увереннее, но получается не слишком хорошо. И все же Терри молодец. Каин слышит громкий протяжный выдох, а за ним и еще один. — Я сам провожу, — уже тише и спокойнее отвечает Гадрел. Когда проповедники скрываются в коридоре, Каин облегченно выдыхает и садится на скамейку, за которой прятался. Дети вокруг ошарашенные, они к такому не привыкли. Лина тоже сидит на соседней скамейке, побледневшая. Терри подходит ближе, все так же стараясь выглядеть спокойным, но хмурые брови его выдают. — Прошу простить, Великий Каин. Проповедник Гадрел не знал, что вы тут, — оправдывает своего отца Терри. Но Каин поднимает ладошку, останавливая этот поток извинений, и качает головой. Терри понятливо кивает и переводит тему. — Желаете чего? Может, полдник подать? — Только что завтрак был, — снова качает головой Каин. Чего он хочет? Сложный вопрос. Ответ на него уже давно выбили из этой дырявой головушки. Нельзя чего-то хотеть, потому что всегда хочешь чего-то неправильного. Но сейчас… Сейчас, в стенах этой церкви, вряд ли найдется хоть кто-то, кто посчитает желания Каина неправильными. Чего же он хочет? Наверное… Тишины после всех этих криков. Когда он очнулся под тем деревом, вокруг было тихо и спокойно. — Хочу прогуляться на поле, — отвечает Каин после своих раздумий. — А можно с вами? — робко, с надеждой спрашивает Лина с соседней скамейки. Каин кивает, и она улыбается себе в ладошки, а ее щечки мило округляются и краснеют. Терри хмуро смотрит на Лину, потом снова на Каина, и опять на Лину. Сироты, отошедшие от шока, постепенно приходят в себя и начинают бегать по помещению. Пара девочек присаживается рядом с Линой и ластится к ее рукам, а та с нежнейшей улыбкой гладит их и обнимает, что-то шепчет им на ушки. Девочки охают, кидают быстрые вороватые взгляды на Каина и снова поворачиваются к Лине, что-то шепчут ей в ответ. Терри очень явно залипает на ее переливистый смех и стоит с приоткрытым ртом несколько секунд. И только, когда Лина снова начинает тихо переговариваться с девочками, он переводит взгляд на Каина и говорит. — Великий, если позволите Лине сопроводить вас, то я бы… — он запинается, обдумывает следующие слова. — Как приближенному к проповеднику Гадрелу мне следует остаться в церкви. — Если беспокоишься за него, так и говори, — назидательно, на манер мудреца из мемов, машет пальчиком Каин, а Терри зажевывает губу и утыкается взглядом в пол. — Оставайся, конечно. — Благодарю, Великий Каин, — отзывается Терри и быстро уходит вслед за проповедниками. В коридоре эхом носятся их гневные голоса, и Каина непроизвольно дергает от каждого особенно громкого выкрика. Две девочки тоже робко просятся пойти вместе, держатся за обе руки Лины, словно ищут в ней опору и защиту. Каин кивает, и девочки расцветают улыбками, делятся с Линой, что им тоже разрешили, будто она сама не знает. Милые детки, из числа тех, что не бесят вечным шумом и беготней, хотя шумят и бегают они постоянно. Но как-то по-своему искренне, когда в каждом слове и действии сквозит детская непосредственность и простота. Смотришь на них и понимаешь: они просто еще маленькие, только учатся и познают мир вокруг, и ведут себя именно так, потому что по-другому еще не умеют. Ничего, научатся, вырастут и будут хорошими адекватными взрослыми. А сейчас пусть играют и радуются, им пока можно. За дверями люди галдят еще громче, аж уши закладывает. Кричат друг на друга, кричат, перекрикивая других, кричат, привлекая к себе внимание. На улице пасмурно и ветрено. Тучи над головой то темнеют, то светлеют, но солнце упорно пропускать не хотят. Да и холодные порывы, вздымающие ввысь полы одежд и сдувающие головные уборы, людей совсем не пугают. Ругаются, нервно придерживают шапки и платки, но уходить с рыночной площади не собираются. Лина, как самая высокая, протискивается вдоль домов, ведя за собой девочек-сироток и Каина. Идти приходится, крепко держась за руки, чтобы толпа не раскидала в разные стороны. И если девочки тут хотя бы местные, они могут вернуться в церковь самостоятельно, то вот Каин ничего здесь не знает. Может, зря он вышел из церкви? Внутри явно безопаснее, чем снаружи! С другой стороны — там Гадрел с Мартином ругаются и вызывают в памяти не самые приятные ассоциации. А еще надо подумать, как все-таки убедить Мартина, что Гадрел прав. От этого напрямую зависит жизнь самого Каина. Будет совсем плохо, если схватят и казнят за обман. С грехом пополам получается выбраться с рыночной площади, но и это не сильно спасает. По улицам к рынку стекаются все новые и новые люди. Они тоже галдят, рассуждают и предвкушают, говорят про караван. Уже ближе к окраине становится потише. Каин с девчонками проходит мимо раскопанного участка дороги. Это тут Гадрел наколдовал подобие сцены, когда на них накинулась толпа. А вот служки потом приходили сюда с лопатами и убирали землю с пути простых жителей. Вот оно, доказательство пришествия Великого Каина! А ведь нормальная дорога была, эх… — Лина, а про какой караван люди говорили? — спрашивает Каин. Девочки недоуменно на него оглядываются, а потом смотрят на Лину. Они все также идут по обе стороны от нее, держась за руки, и потому Каин краешком ловит поганое ощущение, что он на этой прогулочке лишний. — Проповедник Мартин прибыл с торговым караваном, про него и болтают, — отвечает Лина. — Их уже давненько у нас не было, вот народ и всполошился. Мне тоже хотелось бы посмотреть, какие диковинки они привезли в этот раз. — Нам тоже! Нам тоже! — поддакивают девочки и несколько раз радостно подпрыгивают. — Но к юнкам так просто не пробраться! Видели же, какая толпа их окружила, — продолжает Лина и даже не замечает, как вытягивается лицо Каина. На торговой площади, прям перед церковью, в какой-то жалкой сотне метров от него были юнки! Самые настоящие зверолюди! А он мимо протопал. Да как так? Что за несправедливость? Спонтанное желание броситься назад разбивается об осознание, что придется пробираться сквозь ту огромную толпу. Находиться в эпицентре людского гвалта он не готов, даже ради перспективы живьем поглазеть на юнков. Лучше все-таки дойти до дерева и отдохнуть там, в тишине, покое и одиночестве. Лина тем временем продолжает рассказывать про юнков. Они с девочками перечисляют, что торговцы-зверолюди привозили в прошлые разы, какие диковинные заморские товары показывали. В основном куча безделушек, бижутерия, бытовые товары из необычных материалов. «Тарелки и кружки из железа! А еще железные ложки!» — восхищенно, с придыханием, перечисляют девочки. Рассказывают, что по вечерам юнки еще и магические представления показывают. Всякие колдовские фокусы перемешивают с акробатическими трюками. Эдакие циркачи на минималках. И почти весь город приходит на них поглазеть. Так что сегодняшний вечер обещает быть красочным и еще более громким, чем утро. «Короче, юнки шумные. К черту их», — решает Каин. Вот бы можно было просидеть под деревом весь день, и вернуться в церковь поздно ночью, когда проповедники уже будут спать. Конечно, откладывание проблемы не спасет от необходимости ее решать. А жаль. В сбегании от проблем Каин — мастер. От всех своих проблем аж в другой мир сбежал. Или на тот свет, это как посмотреть. На поле ветер бушует особенно сильно. Дерево вдалеке гнется ветками к земле при каждом порыве. Не лучшая погода для прогулок. Но девочек с Линой это не смущает, сиротки сразу принимаются играть в догонялки на большой открытой территории. — Поиграете с нами? — в порыве веселья спрашивает Лина, а в следующий миг вдруг вытягивается по струнке и начинает оправдываться. — Не подумайте… Это не из-за вашего… Я не хотела… Каин уже привычным жестом руки прерывает ее лепетания. И почему тут все норовят перед ним оправдываться и извиняться? — Я не хочу играть, — спокойно отвечает он и тычет пальцем в сторону дерева. — Там посижу. Играйте, сколько влезет. Лина смущенно кивает и откликается на зов одной из девочек, которая уже успела отбежать на приличное расстояние. Как самая старшая, Лина водит первая, так что еще раз робко извиняется и убегает догонять своих подопечных. Каин неспешно идет к дереву. В этот раз трава не щекочет голые ноги, а земля не впивается мелкими каменьями в стопы. На этот раз маленький, по размеру, балахон раздувает холодящими порывами в спину, словно подталкивая его к дереву все ближе. Он обходит дерево, чтобы не дуло в лицо, усаживается у корней, приваливаясь спиной к стволу. Город остается за спиной. Тихо и спокойно, если не учитывать ветер и темное, начинающее рокотать, небо. Перед глазами далекий и пустой горизонт: поля, леса, а за ними цепь гор. Смех девочек долетает до ушей далеким эхом, напоминая о том, что Каин тут не один. Он зависит от людей, которые подобрали его у этого дерева. Здесь это осознание особенно четкое. Каин обязан убедит Мартина, что Гадрел не ошибся. Но как это сделать? Настоящий Каин был очень сильным магом, не зря его до сих пор помнят, как сильнейшего из всех магов. Гадрела огненные бабочки впечатлили, может, впечатлят и Мартина. А если нет? Что тогда делать? Наугад подбирать достаточно впечатляющее колдунство? А может, стоит поговорить с Мартином на чистоту, объяснить, как дела обстоят на самом деле, он поймет и… Нет, глупости. Правда редко является решением. Люди часто сами предпочитают обмануться, им так легче, чем принять горькую истину. Тучи все темнеют, и между ними начинают плясать первые неуверенные молнии. Еще совсем тонкие, только предупреждающие о грядущей буре. Они причудливыми ломанными зигзагами расчерчивают темно-серое полотно, а громовой рокот вторит им, постепенно наращивая свою мощь. Гроза тоже очень громкая, иногда оглушающая, очень пугающая. Несокрушимая сила природной стихии, не поддающаяся управлению и контролю. Но в отличие от людских сборищ, грозы Каин любит. Когда небо обваливается всей своей тяжестью, когда заливает ливнем, когда сверкает молниями и рвет барабанные перепонки громом, — вот тогда он осознает, что все проблемы совершенно ничтожны. Тогда получается отпустить себя и дышать полной грудью. И жизнь в эти моменты кажется особенно прекрасной, стоящей и важной. Во время грозы действительно хочется жить. Потому Каин сидит у дерева и впервые за сегодня расслабляется. Даже если прямо сейчас перед ним встанет какой-нибудь бугай и начнет орать, Каину будет все равно. Первая молния бьет в горизонт, расчерчивая пространство по вертикали, ломая его. И через несколько секунд раздается треск, громче всех людей на рыночной площади вместе взятых. По всему телу пробегают мурашки, и дыхание на мгновение стопорится от восторга. Вот она — чистая мощь природы! Молнии одна за другой бьют в землю, и задержка между вспышкой и громом становится все меньше. Гроза приближается. Молния бьет совсем рядом, мгновенно отзываясь грохотом, от которого в пору оглохнуть. Даже чей-то басовитый смех чудится, как слуховая галлюцинация. А потом все вокруг вдруг исчезает. Каина окружают темнота и тишина, словно кто-то резко выключил телек, только мира за рамками экрана не существует, его тоже выключили. Вместе со зрением и слухом пропадает и ощущение времени. Каин не понимает, сколько минут, — а может, часов, — проводит в этой пустоте. Но постепенно зрение начинает возвращаться неясными цветными кругами. Возвращаться начинает и слух, сначала неприятным писком прямо внутри головы, а потом и глухим гулом через вату. Удар в плечо — и зрение со слухом включаются также резко, как выключились. И перед лицом Каин видит незнакомого ему мужчину с загорелой смуглой кожей и очень мужественными чертами. — Ну что? Лучше? — грохочет он басом, почти оглушая, как гром. Каин смотрит на него во все глаза и пытается ровно дышать. Получается паршиво, в том числе и из-за тяжеленной руки на плече, которую незнакомец даже не думает убирать. — Ну что ты на меня смотришь, будто в первый раз видишь? — хмурится мужик и потрясывает невесомую детскую тушку, ударяя спиной о ствол дерева. А потом резко распахивает глубокие синие глаза, растягивает рот в широченной улыбке и с энтузиазмом спрашивает. — А может по кружечке бражки? Покрепче, да? Как тогда, у подножья Охтарского Хребта! Ты тогда чуть не помер! И начинает громко смеяться, как будто пошутил самую смешную шутку на свете. Петросян чертов. Его смех кажется отдаленно знакомым. Кто этот мужик? Откуда он взялся? Что ему нужно от Каина? Или он его с кем-то спутал? — Совсем скучный стал, — резко прекратив смеяться, мрачно заявляет незнакомец. Смотрит грозно, почти с угрозой. Хотя кто сказал, что «почти»? Вон и пальцы на плече сильнее стискивает. Ручищи огромные, мускулистые, такими детские кости без труда переломить можно. Мужик еще суровее хмурится, а потом вдруг дергает длинными острыми — эльф? — ушами, и выражение его лица сменяется грустью. — Эх, только тень от прежнего Каина осталась, — тянет он с почти театральной печалью в низком голосе. — Как же быть, друг мой? Ах да, заново тебя собрать. «Я тебе паззл что ли?» — мелькает в пустой голове едкая мысль. И она приводит в движение застывшие до этого шестеренки. Мужик встает в полный рост, — метра два, не меньше, — и отходит на пару шагов назад. Каин осматривает его с ног до головы, пока незнакомый бугай отворачивается куда-то в сторону, показывая бок и частично спину. Мускулистые у него не только руки, но и все остальное тело. Его меховая одежка, по форме напоминающая римскую тогу, практически не скрывает изгибы обнаженного тела под ней. Тугая и толстая белая коса свисает с макушки почти до колен, а тонкая прядь с вплетенными в нее черными бусами спускается мимо бритого виска и укладывается на массивное плечо. Он поворачивает голову к Каину, звякнув бусинами, и смотрит на него снизу вверх. — Там смертные собираются, так что нам бы поторопиться, — тыкает он большим пальцем в сторону города. — Ты прости меня, дружище, но я сегодня с пустыми руками. Буквально мимо проходил, не ожидал даже, что свидимся. Он снова расплывается в широченной улыбке и упирает руки в боки, слегка наклоняясь. — Сложно мне на такую мелочь смотреть. Может, вырастешь? — Нет, — ошарашенно отзывается Каин. Как он вообще это себе представляет? Хочет, чтобы ребенок по щелчку пальцев взрослым стал? — Упрямец. Так и быть! — громко и торжественно басит он, воздевая палец к небу. — Ради старого друга даже я, Зелеф, готов подстроиться. Он садится перед Каином, подгибает одну ногу и неведомым образом меняется, из бугая превращаясь в жилистого подростка с острыми ушами. Теперь, когда черты лица у него смягчаются, он уже больше похож на эльфа. Он назвал себя Зелефом. Каин про него читал в той книге, «Основы мироздания». Там говорится, что Зелеф — это один из пяти старших богов, он повелевает молниями и бурями, типа местный аналог Зевса. А еще он покровительствует непонятным эльдрам. Но не может же один из самых сильных богов лично явиться к нему? Боги вообще вряд ли могут существовать! Но магия тут существует. Может, и боги тоже реальны? Тогда получается, что это и правда Зелеф. И пришел он с молниями, как и положено богу-громовержцу. Все еще звучит как чушь, но Каин и сам живет в чуши уже несколько дней. — Я зачем пришел-то, — начинает Зелеф, подпирая щеку кулаком. — Ну да, я мимо проходил, это правда. Но раз уж рядом оказался, то решил, что надо зайти! Ты слышал? За время твоего отсутствия Ахат Старшим богом стал! Помнишь его? Он при тебе еще совсем молодым Младшим богом Света был, а теперь вот до Старшего дополз. Не нравится мне это, дружище. А еще не нравится на трезвую голову говорить. Может, все-таки по кружечке, а? Он говорит быстро, постоянно меняя интонации и настроение, активно машет руками, а подвижная мимика ежесекундно преображает лицо, тасуя различные эмоции. Когда бог снова заводит разговор про выпивку, то молодые юношеские глаза горят синим пламенем азарта. — Мне нельзя, — на автомате отзывается Каин, и Зелеф наигранно тяжко вздыхает и печально опускает голову, позвякивая бусинками. — Тень, блеклая тень! — протяжно ноет он, а потом вздымает руки к небу и громко вопрашает. — Рахим! За что ты так с нашим дорогим другом? Рахим. Еще одно божественное имя. Старший бог Тьмы, защищающий все живое в самые темные времена. По описанию типичный злобный божок, каким был Аид в греческой мифологии, но при этом злодеем не выставляется. Про него вообще очень мало написано, и как персонаж он появляется только в легенде о сотворении мира. — Совсем ты меня уважить не хочешь, Каин, — продолжает ныть Зелеф. И снова резкая перемена: теперь он максимально серьезен, и это даже не кажется наигранным. А еще нехило пугает. — Дойди до моей обители на пике Сады. И до Асцелины с Этной тоже обязательно доберись! Снова имена Старших, но теперь уже богинь. Первая повелевает водами морей и океанов, а вторая покровительствует зверям вместе с юнками и еще одной расе, гуррам. — Как только до всех доберешься, — продолжает напутствовать эльф в шкуре, — так иди к Рахиму. Наверняка, он сам тебе путь укажет. Резкий хлопок юношеской руки по плечу по ощущениям ломает не только кости в руке, но и половину ребер. А сквозь боль снова раздается громкий и радостный возглас. — А там уже станешь нормальным человеком! И сразу следом — громоподобный смех, которому рокотом вторит небо. Зелеф снова встает, попутно обращаясь в гору мускулов под два метра, выглядывает из-за дерева и улыбается как истинный плут. — Смотри, смертные на коленях кланяются. Это мне! — гордо тычет он себе в грудь. А потом взирает сверху вниз на Каина, и по телу громовержца начинают гулять мини-молнии. — Вот ты со мной не выпил, а я все равно не буду город разрушать. Вот такой я добрый! И снова он смеется своим до ненормального низким басом, а облака грохочут вместе с ним. Вот такой, непредсказуемый, весь в разрядах тока, на фоне сверкающего и громыхающего неба, он действительно похож на бога молний и бурь. С него бы картины писать да статуи по образу ваять. Но какой же он все-таки ненормальный! Опять зрение и слух резко обрубаются, путая разум и тело. Когда органы чувств снова начинают работать, небо уже спокойное. Ни одной вспышки, ни одного далекого отголоска грозы. Серые тучи лишь мерно и неторопливо текут куда-то за горизонт, унося с собой последствия непогоды. Каин поднимается, опирается неповрежденной рукой о ствол дерева и начинает не спеша его огибать. А там толпа людей стоит на коленях и кланяется. Каин невольно ловит флешбэки с дня своего появления: каиниты тогда также на земле валялись. Он тяжко вздыхает и идет в их сторону. Подойдя ближе, он замечает, что среди кланяющихся действительно есть каиниты. Вон и залысина Гадрела сверкает как прежде. — Можете подняться, — объявляет Каин и лишь потом задумывается. С какого перепугу он тут вообще командует всеми этими людьми? Но те уже послушно поднимают головы и смотрят с неприкрытым восхищением в глазах. Среди них и проповедник Мартин. Он смотрит на Каина с тем же фанатизмом, что и примостившийся рядом Гадрел. — Великий Каин! — с придыханием обращается он, а потом снова утыкается мордой в землю. — Прости за недостойное поведение! Простой народ за его спиной начинает повторять. Крестьяне, успевшие поднять голову, снова кланяются и вторят недружным хором: «Прости!». А с неба тем временем начинают моросить совсем мелкие капельки. — Да в порядке все, поднимайтесь уже! — торопит людей Каин. Кто-то слушается и поднимается, а кто-то исподтишка смотрит за Мартином, который все продолжает валяться в траве. — Проповедник Мартин, нам бы в церкви поговорить. Может, лучше сначала туда дойдем? Если не можешь управлять стадом, найди вожака и попробуй в нужную сторону направить его. К счастью, у Каина получается. Мартин откликается бодрым согласием и подскакивает на ноги, и крестьяне повторяют за ним. Кто-то расслабляется и начинает перешептываться, кто-то вытягивается по струночке, готовый чуть ли не в бой по первой команде ринуться. Гадрел мягко людей отваживает, призывает по домам разойтись, пока не промокли. Каин быстро находит в толпе Лину с девочками и идет к ним, проходя мимо Мартина. Тот даже слова не говорит, лишь фанатичным взглядом каждое движение ловит. Неприятно. — Наигрались? — спрашивает у девочек Каин, стараясь выглядеть и звучать как можно дружелюбнее. Сиротки с улыбками кивают, а потом подбегают вплотную и начинают заваливать наперебой вопросами. — А это Старший Зелеф был? — Неужели, самый настоящий? — А он какой? Правда, что на эльдра похож? А меховую шубу он носит? — Зачем ему шуба, дурочка? Ему же не бывает холодно! — Сама дурочка! Их начавшее препирательство быстро останавливает Лина, одним только ласковым словом: «Девочки». И те послушно замолкают и оборачиваются с невинными мордашками к ней. Воцарившуюся идиллию прерывает истошный крик. — Беда! Все коровы разбежались!