Плутовка

— Плутовка, — неистовство и ярость овладевали мальчиком в маске. Длинные пальцы Волчика вытянулись. Из волчьей пасти потекла густая пенящаяся слюна. — Притвор-р-р-рщица. Мальчик в маске двигался ко мне медленно. Я не видела его глаз, в чёрных до ужаса прорезях маски, но всем нутром чувствовала, что они прикованы ко мне. Мне не снять маску с Волчика. Только не так. — Волчик, — я вооружилась единственным своим оружием — обворожительным голосом. — Р-р-р-р-азорву! – волчья маска клацнула зубами. Сладкий голос и кокетливый взгляд не усыпит бдительность ретивого мальчика. — На клочья! В памяти снова всплыла Полина, но не такая красивая, какой она была при жизни. Разорванная, с торчащими обглоданными рёбрами. Скоро и я буду такой. Сердце колотилось, а в ушах бушевала кровь. Жалко будет отца, он останется один. И больно за посёлок. Я не смогла их спасти. Жизнь разделилась на «до» и «после». Мне хотелось бежать, но ноги примёрзли. Я содрала с себя маску, чтобы умереть со своим лицом. И едва запах нового года отлип от моего лица, ноги понесли меня вглубь леса. Я перепрыгивала повалившиеся деревья, огибала сугробы, искала тропу до дома. А позади меня хрипел, завывал неистовый Волчик. Вот сейчас его зубы сомкнуться на моей шее. Настоящие, волчьи зубы маски сомкнуться на мягкой плоти. Я упала в сугроб. Снег лишал прыткости и гибкости. Как зыбучие пески, колкие снежинки поглощали мои сапоги. Я попятилась от стремительно приближавшейся серой фигуры. Спина упёрлась в дерево. Мне хотелось зажмурить глаза, не видеть свою смерть, но они не закрывались. Мимо мелькнула белёсая тень. — Загнал лисицу, — Волчик остановился в метре от меня. Загнал и сейчас растерзает. К ногам мальчика в маске прыгнул белый заяц. Прекрасное, изящное животное. Перед смертью лучше смотреть на безупречное создание природы, чем на жестокую, отравленную злом маску. — Накинемся вместе, — взвыл мальчик в маске. Он не смотрел на зайца, только на меня, неотвратимо приближаясь. — Ты не видел, что она сделала с Медвежуткой, — ненавистно рыкнул он. Теперь он позволил себе выпустить меня из поля зрения. Прорези маски смотрели поверх зайца. Животное смотрело на меня. — Ты всегда был трусом! — волчик продолжал беседу с кем-то невидимым. Не с зайцем ли? Из-за ударов сердца мне не слышались собственные мысли, но одно я распознала. Он не бросил меня. И я вовсе не одна. Мальчик в маске снова двинулся ко мне. Он остался глух к неслышным мне словам невидимого собеседника. Чем ближе Волчик приближался, тем больше на него сыпался снег с ветвей елей. Он поднял голову. Я проследила за его взглядом. — Нашлась, — на волчьей маске проявилась тень улыбки. — В этот раз я угощаю, — его взгляд был прикован к белоснежной сове, сидящей на самой нижней ветви. Умные золотые глаза разглядывали маску. — Не слушай тр-р-р-русишку, — куда-то в небо огрызнулся Волчик. Из-за дерева, у которого я сидела, раздались тяжёлые шаги. Кто-то медленно приближался к нам. Милиция недалеко. Наверняка это Тихонов. Он услышал нас. Сейчас старлей достанет из кобуры ружьё и направит в волчью маску. Или Волчик выпустит свои зубы и сомкнёт на шее милиционера. Я вжалась в ствол дерева спиной. Что я могу сделать? Отвлечь мальчика в маске? Я открыла рот, и медвежий рык окатил половину тайги. Из-за сосны, позади меня, вышел настоящий медведь. Признает ли он в Волчике зверя, своего собрата? Или растерзает его так же, как и меня. Нет никого опаснее зимой, чем медведь-шатун. — Полакомимся вместе, др-р-р-руг, — мальчик в маске, завидев медведя, раскинул руки. Он признал в медведе друга. Животное медленно двигалось к нему. Я наблюдала за всем, как по телевизору. Словно я сижу на диване, укрытая тёплым белым пледом. В руке кружка чая, а по телевизору жуткая мистическая передача. И меня била дрожь. Медведь подошёл к мальчику в маску вплотную и поднялся на задние лапы. Бурая гора мышц и шерсти каменным утёсом возвышалась над Волчиком. Но он, казалось, не замечал животное. Большая животная лапа молниеносно ударила Волчика по лицу. Раздался треск сломанных костей. Волчья маска отлетела в снег. Тело мальчика тяжёлым мешком с костями рухнуло на снег. Медведь обернулся. Тёмные глаза впились в моё лицо. Это случится сейчас. Моя шея сломается под натиском медвежьего удара. Но медведь отвернулся. Он пошёл прочь, куда-то в лес. Рядом с ним прыгал белоснежный заяц, а в небе порхнули совиные крылья. Я сидела в снегу, прижимаясь к дереву спиной. Слёзы оставляли на щеках влажные дорожки. А на душе было тепло. Я улыбалась деревьям, небу, снегу и душам, уходившим от меня всё дальше и дальше. Всё же они спаслись, и проклятие маски не добралось до них. Снежинки снова танцевали свой изящный танец. Ветер гнал белоснежных актрис всё выше и дальше по вечернему небосводу. Небесный жемчуг расположился на синем полотне, позволяя белоликой луне взойти на свой пьедестал. С первого этажа доносился едва уловимый шум телевизора. Несмотря на то, что спальня после маминого ухода пустовала, папа по привычке спал внизу. Звуки передачи придавали погрузившемуся в сумрак дому, уюта и тепла. Впервые, за несколько дней, я ощутила себя в безопасности. Лес больше не казался враждебным. И я хотела верить в то, что эта еловая крепость безопасна. Но обольщаться было бы глупостью. Я стояла у окна, разглядывая тонущую в темноте поляну. Больше на ней никто не будет танцевать. Я легла на кровать. Тёплое одеяло приятно прильнуло к босым ногам. Мягкая подушка, как лекарство, растворяла усталость и задумчивость. А тихая секундная стрелка неумолимо напевала свою механическую колыбельную. Сегодня я засну со знанием того, что таит в себе лес. И только незакрытый вопрос мелким и скользким червяком, будет глодать мои мысли о том, как я остановлю Хозяина Леса. Ослабел ли он после потери зверей или наоборот разозлился? Я позволила себе не думать. Веки сомкнулись, и услышала её… Нежная, как вуаль, приятная, как шёлк, мелодия обволакивала меня. Руки чесались от несделанных па, а ноги гудели от спокойствия. Он снова заиграл свою таинственную мелодию. Слышит ли её Харитон? Не утратил ли он чуткости слуха, сняв маску росомахи? Дрожат ли его кости, съедаемые обездвижимостью? Мелодия зазвучала тише. Она звала, манила в лес. Босые ноги погрузились в сапожки на меху. Мягкая шубка прикрыла плечи. В глубокий капюшон уместилась рыжая копна волос. Лес притворялся спящим зверьком. Спокойным и бдевшим за безопасностью. С каждым шагом мелодия слышалась громче. Я почти физически ощущала, как парю. Каждый шаг давался с невообразимой лёгкостью. Ноги не до конца погружались в снег. Мне снова хотелось долететь до луны, дотронуться до звёзд. Мышцы завибрировали от приятного воспоминания. Я чувствовала, что могу летать. Но я не могу себе позволить… После растерзанных детей, после снятых масок. Парить в волшебном танце просто, когда настоящая жизнь не имеет значения. Но я помнила всех. Даже бурый медведь с белоснежной совой нашли укромный уголок в моей памяти. Ради них всех я не должна летать. А ноги между тем гудели, и слух впитывал в себя каждую ноту. Я была уверенна, что иду к нему. Сердце шептало: «Он ждёт». Мелодия прекратилась раньше, чем я нашла его. Косматая чёрная гора, скрючившись сидела на снегу. Длинные пальца в струпьях перебирали маленькую серую материю. Запах сырой шерсти и гнилой плоти ударил в нос. Колени задрожали, руки затряслись. Теперь я с ним один на один. Впервые. Страх колотил изнутри. Но это глупости. Я не должна бояться. Хозяин Леса не убьёт меня. У него было множество поводов и ещё больше возможностей сделать это раньше. Я собрала волю в кулак и шагнула к нему. Сердце отсчитывало шаги. Его взгляд оторвался от материи в руках и пристально впился в меня. Я села на снег рядом с ним, снедаемая вонью и страхом. Лишь приблизившись к нему, я заметила маску зайца в его широких, чёрных, как смоль, ладонях. Отчаяние и боль нахлынули волной, унося всё ниже и глубже ко дну. Уже не выплыву, не смогу больше подняться. Не найду силы. В глазах заблестели слёзы. Он подкинет маску мальчику, у которого обязательно будет любящая сестра и безразличные родители. Наденет маску на мальчика, которого травят в школе. Даст маску девочке, у которой разводятся родители. Новые семьи опустеют, прольются новые слёзы. — Я сняла с них маски, — я посмотрела в светящиеся сумрачные глаза. Хозяин Леса долго молчал, прежде чем промычать гортанным утробным голосом: — А свою маску сняла? – длинные пальцы принялись лепить новую маску. Варежки коснулись лица. Гладкая кожа без богатого меха. Я хотела ответить, но он опередил. — Лисица в маске человека, — Хозяин Леса выдыхал клубы пара. Большие козлиные глаза в упор смотрели на меня, а пальцы ловко выполняли своё дело. — Я человек, — эти слова прозвучали, как мантра. Никогда это не забуду. — Как те дети, которых вы сожрали. Хозяин Леса махнул кистью в гнойных ранах и коростах. Лёгкий и пушистый снег взметнулся в небо. Кристаллы снега долго кружились, пока не приняли силуэт мальчика. Он медленно крался к снежной сумке. Детская рука что-то нащупала и украдкой вытянула из чужого портфеля автомат. Крупицы снега показывали одну картину за другой. Мальчик нащупал карман друга. Рука вытянула мелочь. Снежинки закрутились в новом танце, складываясь в тучного мальчишку в дублёнке. Он пинает другого мальчика, меньше его. Мощный кулак замахивается и ударяет мальчонку в лоб. Крупица за крупицей рисовали неприятные сцены. Тучный мальчик хватает девочку с кудрявыми волосами за ворот шубы. Девочке сложно дышать. Он хватает её за волосы и тычет лицом в колючий сугроб. Легкое дуновение ветра переменило мальчика на складную девочку с заплетённой косой на бок. Она что-то нашёптывает одной девочке, другой. И вот они стоят друг на против друга. Их лица искажены от злости. Девочки сцепились, как львицы, а провокаторша, с косой на плече, ехидно смеётся в стороне. Вот она стоит в столовой. На коленях сидит девчонка и собирает с пола разбитую посуду. Девочка с косой угрожающе возвышается над ней. Я смотрела на картины из её жизни, с ужасом представляя следующую. Хлопья снега заметались вновь, преображаясь в красивую девочку со скрипкой. Ученица, прижав скрипку к груди, озираясь по сторонам, бредёт по пустому посёлку. Перед ней сидит собачка, чуть меньше Жульки, девочка протягивает ей руку. Собака жадно вылизывает лакомство и с лаской смотрит на девочку. Моё сердце сжимается от того, сколько было доброты в ней. Но ледяные крупицы сложились в маленькую собачку, корчившуюся от боли, бьющуюся в конвульсиях. Её отравили. Девочка со скрипкой стоит на поляне, а вокруг неё несколько бездыханных собачьих тел. Положение струпчатой кисти изменилось. Кристаллы снега мгновенно упали на землю. Память удерживала в голове образ собачки. Я вспомнила свою Жульку. Если бы я не забрала собаку, могла ли её ждать такая участь? Добрались бы руки Полины до моей любимицы? Полина… Комок нежности и беззащитности, убийца. Я стиснула кулаки. Не верю. И всё же… В поселке действительно не слышен собачий лай. Почему мне приходится видеть это? Почему это происходит? — Почему? – внутри меня клокотала злоба, — почему я? – я никогда не верила в избранных и в пророчества про них. Мне претило избирательство людей по какому-то признаку. Так почему же именно я сижу здесь? Почему он подпустил меня сесть рядом? Почему именно я слышу эту призрачную мелодию? — Плутовка, — прорычал он. — Людям представилась человеком, — длинные костлявые пальцы выщипнули часть иголок с елей и вплели в новую маску, кажется совы, — перед зверями обратилась зверем. Я сидела в снегу, не чувствуя ни холода, ни страха. Разодранное тело Полины не выходило из головы. Я должна жалеть её, должна спасти тайгу, но от кого? От кого её нужно спасать? От зверей или от людей, напяливших человеческие маски? Кого мне хочется защитить? Матерей, что надевают маску участливости, а за ней прячут безразличие? Или отцов в маске терпимости, под которой таится обида и злоба? Может быть, девочку в маске несчастноБй скромницы, за которой скользким червем, съёжилась ненависть к обездоленным? — Бери-и-и, — большая гниющая рука протянула лисью маску. Ту самую, искусную, красивую, живую. Маска смотрела на меня, скалилась и улыбалась. От неё тянуло свободой. Я вполне ощущаю её запах. Манящий, сладкий, как мандарины. Я вижу праздную жизнь в прорезях маски. Она несёт спокойствие и облегчение. Моя свобода, моё спасение. Тепло и уют укутали меня, как приятное одеяло. Легко и беззаботно. Я закрыла глаза, наслаждаясь ночным ветром. Я больше не держала в голове смерть Полины, не вспоминала маму. И только тихие, едва ощутимы отголоски звенели в голове: «Я с твоей матерью говорил… После школы мы с Бяшей тебя до дома будем провожать», — дерзкий мальчишка хмурится и краснеет, глядя на рыжеволосую девочку. На смену ему приходит другой. «Не будь их лисой», — говорит мальчик в больших окулярах. Напротив него стоит девочка в рыжей шубке. Он исчезает, и девочка остаётся одна в темной гостиной с чёрными занавесками. Стариковая рука зажигает лампу. «Самому маску нельзя снять», — щебечет обеспокоенная девочка. «Можно, если ведать, зачем её надевать, знать, куда возвращаться», — отвечает старик. Из полумрака выходит красивый высокий мужчина. Его тёплые ладони прячут в свои руку девочки. «Алиса. Я могу тебе доверять», — он уходит, оставляя девочку в темноте, но она не одна. Вокруг неё горят три пары звериных глаз. Мимо девочки проскакал заяц. На детскую руку приземлилась сова, а позади неё прошёл бурый медведь и преданно улёгся возле ног рыжеволосой девочки. Вдалеке залаяла собака. Алиса. Это имя было так знакомо. Алиса. Девочка Алиса. Я знала эту девочку. Я её видела. Алиса глубоко во мне. Не лиса, человек. Маска на моём лице затрещала. Лопнули завязки, и лисья маска упала на снег. Некрасивая трещина перекосила реалистичную маску. Хозяин Леса заблеял. Его крик был страшен, а вид ужасен. Длинная чёрная шерсть встала дыбом на загривке. Глаза засверкали, а с длинных пальцев крупными каплями свисал гной. — Наша лисичка, — выл он. Его копыта забили землю. Снег полетел в разные стороны. Он сердился, пуская клубы пара из ноздрей. — Ты позволил снять маски с их лиц, — он согнулся. Его козлиная голова была напротив моего лица. Я ощущала в себе силы сопротивления. — Зайчик был самым вку-у-у-сным, — длинный чёрный язык вывалился из клыкастой пасти. Густая слюна нитью потянулась к земле. Антон надел маску последним из них. Поэтому-то его и помнили люди. Душа. Молодая, новая, обращённая детская душа. Он питался им одним, не насыщаясь другими. Хозяин Леса жаждет новые души, мастеря для будущих жертв маски. В памяти заклубился хриплый голос Харитона: «Его не победить. Бороться с ним, всё равно, что противоречить старости». Мне представился посёлок. Из домов не идёт дым, на окнах колыхаются чёрные занавески. Никто не играет в снежки. На уроках некому поднять руку. «Но его можно сдержать!» В моём воображении сильный мальчишка встаёт с кровати и тёмным утром движется в зимний лес. Он пробирается через колючие ветви елей. Огибает пышные сугробы и перепрыгивает поваленные деревья. Под ним хрустит снег, а над головой танцуют, ещё ночные, звёзды. Он находит своего слушателя. Звонкий голос погружает лес в спокойствие. «Запомнила?» Заученные строки заплясали в памяти. Я взглянула в глаза Хозяина Леса. Вспомнила мамин поцелуй перед первым днём в школу, Ромкин румянец, прижавшуюся к ногам Жульку, папино прикосновение. Я отделяла от себя кусочек чего-то важного, весомого и вложила в песнь:

«Тук-тук, Зайчик снова тут! Звери прибегут, Тебя с собой возьмут. В лес кружить ведут. Спрятавшись во тьму, Правду покажу, Где волк в овечьей шкуре, В снегу один ревёт. От скорби душу рвёт. Под песнь ветров поёт. О жизни, что умрёт, Но маска всё возьмёт.»

Хозяин Леса вдыхал каждую пропетую мной строчку. А я отдавала ему то, что он так желал. Последняя строка далась мне тяжелее всех. Сердце едва ли билось, а коленки подкашивались. Но это всё не шло в расчёт с внутренней пустотой. Я не могла думать о доме, об отце, Ромке. Я не могла даже дышать, но мне нужно было идти. Сил предало лишь то, что насытившийся Хозяин Леса, прикрыл свои глаза и замер. Он спал.