Плутовка

Я оказалась во мраке леса. Я не видела ни Ромки, ни Бяши. Они бросили меня. Ушли, испугались леса. Я не знала куда мне идти. Всюду был мрак и холод. Язык будто примерз к зубам, а горло сжал капкан страха. Я брела по тёмному лесу, чувствуя каждое прикосновение елей. На небе не было ни луны, ни звёзд. Кто-то позади меня зарычал. Собака! Я была уверена, что это собачка мальчика в маске. Я обернулась, в надежде, что мохнатая подружка выведет меня из зимнего полумрака, но это была не собака, не животное и вовсе не человек. Пара жёлтых светящихся глаз находилась в метре от меня. Некто был моего роста, но совсем не сверстник. Он рычал, завывал, как дикий зверь, и изгибался под разными углами. Существо настигало меня. Бежало и рычало. Я не смогла убежать. Ноги будто приросли к снегу. Беги! Кричала я сама себе. Крик не мог сойти с губ. Я отчаянно хватала воздух ртом, чтобы придти в чувства, но не могла. Жёлтые глаза бегут ко мне, он сейчас прыгнет на меня и разорвёт своими зубищами! Я чувствую его дыхание. Существо прыгнуло на меня, выбив из равновесия. Я падаю и чувствую адскую боль в затылке. – Алиса, девочка моя, – папа поцеловал меня в лоб, как делал это до того, как его компания разорилась, – просыпайся, моя лисичка, мама ужин приготовила. – Папа? – я приподняла голову. – Замёрзла, наверное. Пойдем чай с лимоном выпьем. Погреешься. Я встала с кровати и потёрла голову. На затылке была большая шишка. В висках пульсировало. Неужели он нашёл меня в густом лесу? Искал меня, пока не выдохся. На то он и папа, чтобы всегда тебя найти. Я спустилась на кухню, надеясь признаться папе во всем, что со мной приключилось. Когда я вошла, папы не было на кухне, он стоял в коридоре, закрыв лицо руками. А вот мама… – Мамочка… Мама страстно целовалась с мужчиной. Он обнимал её, прижимал к себе, а мама извивалась в его объятиях, запустив длинные пальцы в его светлую шевелюру. Они оба стонали под па́пино несдержанное рыдание. Мне было противно и больно от всего, что я видела. – Мама, – я хотела подойти к ней, остановить всё это, но папа меня остановил. Он развернул меня лицом к себе, чтобы я увидела его лицо. Но это было не лицо, а кровавое месиво. Как будто кто-то срезал его лицо, аккуратно, чётко по периметру. – Вся в мать! – закричал утробный голос, – вся в мать! Отец кричал на меня, а по его шее струилась кровь, капая на белый снег. Мы стояли в лесу, на той поляне, что я видела из окна. Мама смотрит на меня, такая красивая и печальная. – Алиса, Алиса, – её голос полон боли и сожаления. Она касается рукой своего лица, – что под маской? – она сняла своё лицо, как маску из папье-маше. Кровь брызнула во все стороны, а вместо красивого лица, передо мной предстала лисица с черными бездонными глазницами и куцым мехом. – Что под маской? – Мама! – закричала я во все горло. – Мамочка! – Алиса, Алиса, – кто-то шептал мне на ухо. – Мама! Мама! Мама! Я открыла глаза и увидела макушку елей. Высокие и припорошённые макушки взирали на меня сверху вниз. В глазах всё плыло. Я почувствовала, что слёзы, стоявшие в глазах, замёрзли. – Лисичка-сестричка, – прошептал Зайчик. Он сидел рядом со мной, держа в своих руках меня, – не плачь. Я не хотела вставать. Мне хотелось лежать, уткнуться в снег и разреветься. Заплакать от саднящей боли в голове, от безразличия родителей друг к другу, от страха и одиночества. – Ты бросил меня, – мне хотелось кричать, но голоса не было. – Разве? Я никуда не уходил. Иначе, как бы Ромка нашёл вас с жирдяем? Я привстала на локтях. Так это он привел их. А Ромка сказал, что не видел ничего странного. Мальчик в маске зайца, бродящий по лесу. Разве не странно? – Здесь кто-то был. Он накинулся на меня! – мне было ужасно страшно. Я прижалась лицом в грудь мальчика-зайчика и позволила себе зареветь. Я всхлипывала в кольце его рук, пока с ужасом не поняла, что гладкая куртка обросла грязной, черной спутавшейся шерстью. Невысокий мальчик обратился восьмиметровым зверем, вжимавшим меня в своё тело, не позволяя поднять голову. Я вдыхала запах зверя. От него разило мокрой шерстью, кровью и гнилью. Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть зверя, дабы перестать чувствовать его зловоние, но волосатая лапа вжала меня ещё сильнее. – Лиса, Лиса! Лиса? – чей-то вопль прокатился по лесу. – Наша?! Липкий и скользкий язык, длинной сантиметров сорок, прошёлся по моему лицу. Я чуть не потеряла сознание от вони и страха. – Нашла-а-а-а-сь, – утробно проблеял зверь. – Нашл-а-а-а-сь, а-у-у-у, – послышался вой. – Наша! – Дай посмотреть, дай! Дай, Хозяин! Зверь отпустил меня с высоты своего роста. Я долго падала, пока наконец не упала лицом в снег. Мне было страшно поднять голову. Чьи-то шаги быстро и неотвратимо приближались ко мне. – Алиса! – меня подхватили чьи-то сильные руки. – Не-е-е-т! – я билась и пиналась, зажмурив глаза. – Алиса, это я! – я узнала папин голос, но мне было так страшно открыть глаза и увидеть монстра с папиным лицом. – Ну, девочка моя, – он прижал меня к себе, и я почувствовала запах кофе и табака. Это действительно был мой папа. – Что здесь произошло? Твои одноклассники сказали, что ты убежала в лес. – Папа, – я вжималась в него, чувствуя родной аромат. – А это что? Что за шишка, Алиса? Подскользнулась? У меня совсем не было сил отвечать. – Идем-ка в машину. Звуки тут уж больно странные. Не лесные. Папа посадил меня в машину. Я позволила себе заснуть в уютной, родной машине. Я проснулась от хлопка. Папа вышел из машины и уже собирался вынести спящую меня. – Проснулась? Здорово ты меня напугала. На кой чёрт ты в глубь леса побежала? – папа закрыл машину. Я? Бежала? Нет. Все было не так. – Я гуляла с друзьями, а потом, – а что было потом? В это даже поверить страшно, не то что рассказывать, – а потом я оказалась в темноте и какой-то монстр прыгнул на меня. У него ещё глаза светились, – я рассказывала всё в подробностях, а папа молча слушал. Мы стояли на крыльце. Он не хотел заходить, пока я не закончу свой рассказ, а я не торопилась. Словно щипцами я вынимала из памяти ужасные события, – а потом, я слышала чей-то зловещий и жуткий голос. Он что-то кричал. Даже не кричал, он рычал, папа! Отец молча выслушал и закурил сигарету. Его взгляд блуждал по лесу, окружающему наш дом. – Это были взрослые? – спустя некоторое время спросил он. Я уже боялась, что он не поверил. – Я… Нет, – если бы я знала. – Не думаю. Папа хотел что-то спросить снова, но наш диалог прервал скрип двери. Мама в своей красивой, но старой шубке из мутона, вышла на крыльцо. От неё пахло теми самыми духами, которые ей подарил коллега. А пухлые губы были подведены алой помадой. Мама вздрогнула, когда увидела нас. Как будто мы и не люди вовсе. – Ты куда? – отец изменился в лице. Он больше не замечал меня. – К подруге, – стушевалась мама. – Какой? – назидательно задал вопрос он. – Ты её не знаешь, – мама не дождалась папиного ответа. Ссутулившись, она поковыляла от дома прочь. – Папа? – отец всё ещё стоял на крыльце. Глубокая тень закралась в складках на лбу. Он был зол. Когда отец злится, его начинает бить лёгкая дрожь, а пальцы, сами собой, складываются в кулак. – Иди в дом, Алиса. Я не смогла поспорить. Мне стало его безумно жалко, а сердце одолела обида. Мама ушла. Бросила нас двоих в этом доме, окружённым густым и страшным лесом. Как она может оставить нас, когда мы так нуждаемся в той самой женщине, что ждёт дома? Женщине, которая сдувает с тебя пылинки и злится, когда ты приходишь домой позже обычного. Она даже не заметила, что меня допоздна не было дома. Почему она улыбается мне, когда мы вместе пьём чай, спрашивает как мои дела, но не слушает и уходит? Как будто она притворяется мамой, а сама и не мама вовсе. – Папа, пойдем, поужинаем семьёй? – я не ушла с крыльца. Я коснулась его грубой, большой руки. Взяла его ладонь в свою. – Иди, я докурю и приду, – его тон был лишён всех эмоций. За столом отца я так и не дождалась. Поднялась в свою комнату и села за уроки. За окном вьюжил ветер. Я представила, как мама с подругой пьёт чай и смотрит в окно. А за окном дети играют в снежки. Мысль о снежках напомнила мальчика-зайчика, как он превратился в мохнатого монстра, готового сожрать человека в тёмном лесу. Лес. Завтра мне снова придётся идти по чащобе, кишащей монстрами. Невыносимая безысходность. Что я могу сделать? Остаться? Остаться в доме, где мать и отец избегают друг друга? Где каждый прячет свои чувства глубоко, скрывая боль на душе. Прячутся, как за… маской. Мальчик-зайчик. Он прятал своё лицо, как взрослые прячут свои чувства. Зайчик был пропитан тайной и страхом. Ветер завыл в щелях оконной рамы. Часы отмерили десять, но сон не приходил. Я металась на кровати, скомкав одеяло в большой и неудобный комок, пока не услышала приятную мелодию. Как заворожённая, я подошла к окну. Секундная стрелка снова затихла. На поляне танцевали уже три фигуры. Они будто бесновались, как салемские ведьмы у котла. В их движениях была звериная грация. Но одна из трёх фигур держалась больше особняком. От неё веяло тоской и одиночеством. Мелодия становилась настойчивее и громче. Будто кто-то играет на флейте для фигур, там, на поляне. Я чувствовала, как мои руки гудят от бездействия. Кожа зудит, а ноги вибрируют. Мне становилось невыносимо тоскливо от одной только мысли, что мелодия затихнет. Я хотела наполниться каждой нотой, чтобы возвыситься так же высоко, как эти фигуры. Страх ушел, а в груди затрепетали бабочки. – Алиса? – мамин голос прозвучал так далеко, но отчётливо, – Алиса, куда ты? Мама стояла у входной двери. Голубые глаза широко распахнуты, а шуба расстёгнута только на одно пуговицу. – Куда ты собралась на ночь глядя? – она подбоченилась и насупилась. Я заметила, что стою в куртку и шапке у входной двери.