Литания влюблённых

"Как же стыдно порой оборачиваться, Заглядывать в детского сознания колыбель. А боялись мы того, чего стыдно опасаться, А стыдились мы того, что выискиваем теперь". Кошка Сашка "Золото"

Тишина апотекариона бывает разной. Мрачным молчанием, когда медикусы осознают, что не справились. Напряжением, когда вы только ждёте огромного притока раненых. Сейчас тишина была смесью усталости и гордости. Фабий Байл поднял голову, точно пытаясь уловить эхо слов Эйдолона. Перед операцией лорд-коммандер вёл себя, как истеричный мальчишка, пытался вырваться из креплений стола, но потом, очнувшись, осыпал апотекария похвалами. И даже дружески похлопал по плечу: - Я верю, что для меня ты сделал самые мощные улучшения. И надеюсь, что они будут только у меня. Мы, терранцы, держимся друг друга. Естественно, Байл не стал с ним спорить. Апотекарий вежливо улыбался, мысленно поражаясь этой наивности. Да, Фабий тоже был из рождённых на Терре, из переживших тот миг, когда Легион стоял на грани жизни и смерти. И именно поэтому он мог ясно оценить ситуацию. Лорды-коммандеры были реликвией тех времён, благодарностью лорда Фулгрима к офицерам, не позволившим двум сотням воинам раствориться в отчаянии, лишиться гордости. Но миг их славы прошёл, когда по иерархии Легиона начали подниматься рекруты с родного мира примарха. И дело было не в том, что хемосийцы оказались намного талантливее терранцев. Просто среди большего числа воинов с большей вероятностью окажется гений. Статистика. «Придут честолюбивые дублёры, дай им получше нашего сыграть», промурлыкал Фабий старую песенку терранских спортсменов. И они пришли. Веспасиан был хорош, совершенство во всех боевых дисциплинах, важных для астартес, но у него никогда не было той жажды знания и готовности учиться, которой отличался Юлий Каэсорон. Эйдолон сражался с яростью бешеного вепря (Байл любил вплетать в речь древние фразы, даже если с трудом представлял себе, что за зверь упоминался в сравнении), но Соломон Деметер, удачливый, умеющий моментально принять верное решение в самых жутких условиях, превосходил его как офицер. Что же касается Мария Вайросеана, не столь яркого на фоне помянутых, то в глазах Байла он превосходил их всех. И дело было не в подхалимстве и даже не в том патриотизме, который заставляет уважать своего капитана больше, чем остальных офицеров Легиона. Апотекарий не мог забыть один разговор. Уже после восстановления численности Детей Императора в нескольких ротах вспыхнула загадочная болезнь. Многие медикусы с ужасом перешёптывались, что вернулась та же беда, что почти уничтожила Третий Легион. Фабий молча работал, не тратя времени на сплетни, но с опаской ждал, когда офицеры прикажут решить проблему проще – избавившись от заболевших, как это делали раньше, в дни умирания Легиона. Увидев входящего в апотекарион капитана, он был уверен, что именно такой приказ и услышит. Вайросеан выслушал отчёт Байла и кивнул: - Продолжайте работу. Вы найдёте лечение. - Но лорд Феррус говорит, что мы слишком много сил и средств тратим на заведомо слабых, раз они заболели, - аккуратно начал Фабий. И вот тогда он впервые увидел своего командира разгневанным. - Я подчиняюсь только приказам нашего примарха. Мне нет дела до мнения Ферруса Мануса. Жизнь любого из моих воинов дороже всей той аугментированной своры. Это была горячность молодого командира, Марий совсем недавно возглавил роту. Байл не сомневался, что сейчас капитан сумел бы донести своё мнение, не обругав чужой Легион. Но забота о своих воинах, желание минимизировать потери остались прежними. Фабий резко развернулся, обводя взглядом изменённые органы, предназначенные для трансплантации, лезвия хирургеона щёлкнули в такт движению. - Да, я родился на Терре. Но я – апотекарий Третьей роты. Самое лучшее, что я могу создать, предназначено для неё и для моего командира. Тренировочные кинжалы резко звякнули, когда Деметер вернул их на стойку. Марий, пристально наблюдавший за ним, задумался, что так раздражает его друга. Из трёх поединков Соломон выиграл лишь в первом, но они сражались на равных. Просто Ветер и Огонь, любимые кинжалы Деметера, куда более сложны, чем пара Солнце и Луна, выбранные Вайросеаном. И в любом случае, Соломон никогда не был настолько мелочен, чтобы злиться из-за поражений в тренировочной схватке. - У тебя были планы на дальнейший день? Если нет, может, пошли ко мне, посидим за бокалом вина? – на правах победителя предложил Марий. Одной из прелестей дружбы с Деметером было то, что скрывать свои мысли и чувства Соломон не умел абсолютно. Достаточно начать разговор, а дальше просто слушай – он тебе всё расскажет. Раньше Вайросеан наверняка сумел бы угадать, что беспокоит приятеля. Но за последнее время они несколько отдалились друг от друга – в основном из-за того, что к обычному кругу занятий и обязанностей у Мария добавилось изучение музыки, так что общение с Деметером свелось к тренировочным боям или коротким разговорам в Гелиополисе. - Пошли, - кивнул Соломон, - Мне действительно хочется о многом поговорить… и лучше не здесь. По дороге к каюте Марий продолжал перебирать недавние события. Вторая рота уверенно стёрла неудачу на Лаэре, захватив капитанский мостик флагмана диаспорексов. Экспедиция Эйдолона, если называть вещи своими именами, не потерпела поражение на Убийце только из-за вмешательства Сынов Хоруса, но таковы превратности войны. Учитывая их собственные неудачи во время Очищения Лаэра, ни Деметеру, ни самому Вайросеану не следовало бы в чём-то упрекать лорда-коммандера. Эйдолон и Веспасиан подчинены лично примарху Фулгриму, они старше по возрасту всех нынешних офицеров. Там, где их могли услышать, друзья обсуждали фехтовальные приёмы. Но стоило двери каюты захлопнуться, и Соломон выдохнул: - Знаешь, я рад, что Железные Руки не поднимались на борт нашего флагмана. Мне было бы перед ними стыдно. Вайросеан уже приготовился к ругани в адрес Эйдолона – он знал о неприязни Деметера к лорду-коммандеру, но этот пассаж слегка выбил его из колеи. - А на мой взгляд, это им должно быть стыдно. Флот Диаспорекса смогли разбить только с нашей помощью. Именно мы захватили флагман противника, да ты и сам это прекрасно помнишь. Так что наши аугментированные братья не зря не захотели отметить победу у нас. Потому что да, стыдились, - резче, чем хотелось, ответил Марий. Примарха Ферруса Мануса с его идеей «пусть слабые дохнут, останутся лучшие» он недолюбливал. Соломон поморщился: - Я не о победах. Да, тут мы справились лучше. Но ты можешь себе представить, чтобы на корабле их примарха было нечто подобное Ла Венице? - Не могу, - уже спокойно произнёс Вайросеан, - И у Ангрона не могу себе такого представить. У Пертурабо. У Мортариона. Могу представить себе летописцев у Сангвиния, у Воителя, у Магнуса. У Джагатая и Русса – им обоим понравится воспевание их подвигов. Вроде бы у Космических Волков свои летописцы были и до общего приказа. У Повелителей Ночи… не знаю. Настроение примарха Конрада не угадаешь. Но так или иначе, я не вижу, чего тут нужно стыдиться. Легионы всегда сильно отличались нравами, то, что допустимо у одних, неприемлемо для других. Вспомни, как нас удивляли карточные игры у Повелителей Ночи. Восьмой Легион возвёл это развлечение в ранг, как говорили раньше на Терре, национального спорта. Более того, жульничество в игре считалось допустимым, если тебя на нём не ловили. - А ты не видишь, как это влияет на нас? – всё больше горячился Деметер, - Юлий больше всего общается с летописцами, и что? Перед атакой флагмана диаспорексов он бесновался хуже Эйдолона. А потом, отмечая победу, говорят, нажрался так, что сначала что-то там творил вместе с летописцами, а потом и уснул где-то в залах Ла Венице. - Меньше верь слухам, - фыркнул Марий, поднимая бокал с вином, точно подчёркивая собственные слова, - Каэсорон действительно написал на стене одного из залов шуточную переделку старой хемосийской песни. Вот и весь пьяный дебош. Если интересно, могу показать ту самую надпись, в ней тоже нет ничего непристойного. - Просто расскажи, если знаешь, что он там насочинял? – невольно полюбопытничал Соломон. - Я пьян в дугу, я пьян в дрезину, я пьян, как с места не сойти. Зачем мы повстречали дзиру на нашем жизненном пути? – процитировал Вайросеан, - Мелодия угадывается моментально. Деметер язвительно похлопал в ладоши. - Я даже не знаю, что меня больше восхищает. То, что наш Первый капитан пишет такие вирши, то, во что это превратилось в пересказе, или то, что я поверил в этот пересказ. Но вспоминая, как он вёл себя перед атакой, уже трудно сомневаться, что он мог рыдать и ругаться в окружении смертных. Марий усмехнулся: - Что, в кои-то веки Юлий перестал быть идеально-спокойным миротворцем, и это нас шокировало? Железные Руки лезут в бой с диаспорексами без всякого плана, рискуя и своими, и нашими кораблями. Тебе не кажется, что в тот момент Каэсорон выразил то, что чувствовали и мы оба? А вирши потом… Чему они помешали? Он стал хуже сражаться или хуже командовать из-за того, что осмелился написать на стене шуточный стих? Из-за того, что он не только Первый капитан, но и человек? Какое-то время Соломон молча пил вино, в изумлении глядя на друга. Кажется, таких слов от Вайросеана он просто не ожидал. Наконец, Деметер медленно произнёс: - Слушай, а что ты сам про всё это думаешь? Про Ла Венице, летописцев, всеобщее помешательство на скульптурах, картинах и музыке? Нет, я понимаю, что если примарху это нравится, то не нам выступать против, можешь этого не говорить. Но как ты к этому относишься? Теперь уже Марий взял паузу, формулируя то, что хотел сказать. - Я счастлив, что это есть. Я чувствую себя так, как будто бы всю жизнь сражался в старых шахтах и туннелях, а теперь мы вышли под открытое небо. Нас по-прежнему ведёт долг и война, но теперь есть звёзды над головой, есть рассветы и закаты и безбрежняя лазурь моря. - Ты философ, - пожал плечами Соломон, - Но меня удивляет, что ты так вступаешься за летописцев и искусство. - Если бы не она, Лаэр бы выжег мне душу, - негромко ответил Вайросеан. - Кто она? - Музыка.