Литания влюблённых

"Жанна из тех королев, Что любят роскошь и ночь. Только царить на земле Ей долго не суждено. Ну, а пока, как богиню, на руках Носят Жанну". Ария "Улица роз"

Творчество почти не отпускало – ни днём, ни ночью. Никогда раньше Бекву не накрывало вдохновением так. Может, потому, что сошлись воедино три вещи – музыка, любовь и война. С того момента, как женщина увидела разгромленный Лаэр, что-то изменилось. Раньше война была глянцевой картинкой со славными воинами, потом, после знакомства с Марием и тревоги за него, чем-то жутким и жестоким, забирающим жизни лучших. Но захваченный город раскрыл новую грань. Война была ужасна и прекрасна, она рождала победы, она заставляла чувствовать высшую степень гордости. Беква не лгала, когда говорила, что не будь она музыкантом, хотела бы стать военной. Иногда в полуночной дрёме ей мерещилась музыка, способная побеждать. Способная убивать. Поглощённая творчеством, она стала почти отшельницей. Та, кого в шутку называли владычицей Ла Венице, теперь проводила время в своей каюте или облюбованной маленькой студии, а выходя к остальным летописцам, не расставалась с вокс-кастером и наушниками. Ей вовсе не нужно было выслушивать болтовню братьев и сестёр по искусству, чтобы знать все важные новости. Впрочем, она не старалась выведывать какие-то тайны Легиона. Свидания с Марием и без того были удивительными и вдохновляющими. То, как он слушал наброски Маравильи и как утешал Бекву, раздосадованную очередной неудачей. Вместо того, чтобы льстить и клясться, что «ты лучшая на белом свете, у тебя всё получится», Вайросеан спросил: - Помнишь, ты говорила о книге, которая должна как-то помочь? Покажешь эти стихи. Она протянула фолиант Киплинга и замерла, наблюдая, как её возлюбленный вчитывается в древние строки. Марий хмурился, перелистывая страницы, и в какой-то момент ей почудилось, что он сейчас просто отбросит… хотя нет, аккуратно отложит книгу и скажет, что это такое же враньё, как многие сочинения современных летописцев. Но он заговорил совсем о другом. - Этот человек точно был воином. Он очень многое знает. Но почему тут столько говорится о богах? - А, это? – Беква пожала плечами, - Книга ведь очень старая. Тогда на Терре царили всевозможные суеверия. Даже смешно, правда? - Не совсем. Извини, я не привык, чтоб к таким темам относились легкомысленно. Надеюсь, я не обидел тебя? – в тёмных глазах мелькнула искренняя тревога. - Не думаю, что мы поссоримся из-за старых обычаев. Я этим богам не поклоняюсь, - хихикнула женщина, - А скажи, есть стихи, которые тебе особенно понравились? - Есть. Про баллады ничего говорить не буду, в них вчитываться надо. А из того, что сразу цепляет… «Пыль» – вот это настоящая вещь о войне. А ещё это песня. У неё должна была быть мелодия. Очень простая, марш есть марш, но она там точно была. На мгновение Марий смолк, явно пытаясь подобрать мотив, даже легко отстучал какой-то ритм по столу, потом убрал руку, смутившись. Беква смотрела на него с искренним интересом. - Ещё «Литания влюблённых», - он помедлил, подбирая слова, - Ну да, это опять почти молитва, но она не про выдумки. Она о настоящем. И это тоже песня. Не походная, совсем другая, но её пели, должны были петь. И «Эпитафии» – войны без смертей не бывает. Две особенно хороши, - Марий открыл нужную страницу, опасаясь переврать хоть слово, - «Командир морского конвоя» и «Бывший клерк». Если первое было почти ожидаемо – история человека, выполнившего приказ даже ценой своей жизни, не могла не понравиться поклоннику долга, то второе Бекву искренне изумило. Что мог увидеть космодесантник в судьбе какого-то смертного, даже солдатом-то ставшего по случаю? - А чем так хорош «Бывший клерк»? - Где он, узнав, что значит сметь, набрался храбрости – любить, - низкий голос звучал так, точно Марий говорил о себе. И женщина схватила его за руку прежде, чем он продолжил. «Это, конечно, глупости, но я не хочу, не хочу, чтоб ты хоть слово сказал о своей смерти. Даже не всерьёз, просто цитируя старый стих». - Я поняла тебя, - быстро проговорила она, - Но ты сказал, что вот два стиха – это песни. Попробуешь подобрать мелодии? Знаешь, я никогда бы не подумала, что «Пыль» можно петь. - Но, - вот сейчас Марий действительно смутился, отводя взгляд, - я не умею подбирать музыку. - Научишься, милый мой, - Беква хищно улыбнулась, - Ты услышал, что там есть мелодия, значит, уже не бездарен. И я научу тебя. Теперь у их встреч появилась ещё одна грань, не менее притягательная, чем разговоры или секс. К занятиям музыкой Марий относился с той же серьёзностью, как и к воинским упражнениям, а улучшенный слух астартес немало помогал ему. Беква искренне гордилась своим учеником и любовником. То, что их отношения до сих пор оставались тайной даже среди наблюдательных и вечно сплетничающих летописцев, придавало этому роману особую остроту. Хотя иногда женщине хотелось устроить какую-нибудь выходку: повиснуть на шее у возлюбленного на глазах у всех, просто появиться вместе с ним где-нибудь. Пусть видят и завидуют. - Знаешь, что я сделаю после премьеры Маравильи? – начальный фрагмент мелодии обрёл то звучание, которое слышалось композитору, самое время хвастаться и строить планы. - Будешь наслаждаться всеобщим преклонением? – Вайросеан с улыбкой взглянул на свою подругу. Музыка, которую она создавала, даже сейчас, в отрывках, потрясала душу. Что произойдёт, когда эта вещь будет закончена, он не представлял. - Спущусь со сцены, подойду к тебе и поцелую. При всех. И да, я серьёзно, - Беква вскинула голову так, что её распущенные волосы плеснули синей волной, - Иногда меня злит, что мы должны таиться. Ты не представляешь, сколько ты значишь для меня. А я делаю вид, что мы всего лишь приятели. - Ты бы хотела, чтобы об этом знали? – Марий не мог представить, какими словами можно рассказывать о таком. Может, среди смертных всё иначе. - Да. И нет. Пока ещё нет, - слишком много будет шуток и сплетен, и тебя они могут ранить. Мне-то всё равно, я и сама могу высмеять кого угодно, - Но потом… о поверь, после того, как прозвучит Маравилья, нам с тобой можно будет всё. «В конце концов, не так долго мне осталось наслаждаться любовью и преклонением. Пластические операции могут многое, но слишком скоро они перестанут работать. И тогда…» Иногда Бекве уже казалось, что она больше похожа на фарфоровую куклу, чем на живую красавицу. А потом она смотрела на восхищение возлюбленного, и горечь отпускала. Ненадолго. - Ты о чём-то задумалась? Я не мешаю тебе? – внимательность Мария к перепадам её настроения до сих пор была непривычной. Нет, ничего иного она от своих любовников и не ждала, но одно дело – те чувствительные богемные парни и девицы, с которыми женщина крутила романы раньше, а другое – воин, не позволяющий себе распускаться. Откуда у него эта чуткость? И как ему теперь ответить? - Просто глупые тревоги и мечтания. Могу рассказать, если ты не будешь беспокоиться из-за этого. Творческая личность всегда с какой-то сумасшедшинкой в голове, - кажется, её шутливый тон его не обманывает. Ну что ж, пообещала – рассказывай, - Я думала, что скоро я состарюсь. Стану ужасной сморщенной каргой. И что лучше бы мне… да, тогда, когда я пойму, что красота уходит, провести одну ночь с тобой, попросив тебя не сдерживаться. Лучше мне умереть в твоих объятиях, чем шарахаться от собственных отражений. Зачем мне жить, когда я состарюсь? Голос звучал настолько томно, что должен был подсказать любому мужчине – обними меня, скажи, что я вечно буду красивой. Сделай всё то, что должен любовник. Но Марий даже не потянулся к ней. - Когда ты состаришься, ты продолжишь творить. Слух у тебя уже улучшен аугметически, пальцы… если понадобится помощь с этим, с тобой будет работать лучший наш апотекарий. Ты – гений, равного которому нет. И не смей говорить, что Маравилья станет твоей лебединой песней, ты не остановишься, пока дышишь. Ты будешь создавать новые чудеса. И никто на белом свете не стоит того, чтобы ты отказывалась от музыки. Беква замерла, поражённая этой резкой отповедью. Посмей хоть кто-то из её любовников так отчитывать её, и роман бы закончился немедленно. Но Марий… о небо, я до сих пор для него прежде всего творец, а уже потом прекрасная женщина и его возлюбленная. Он ценит мою музыку выше моей любви к нему. - Ловлю на слове, - промурлыкала она, - Вот представь, когда-нибудь я, уже старуха, да, страшная и сгорбленная, позову тебя. Нет, не ради постели, тогда меня это уже не будет интересовать. Просто посидеть за чашечкой танны или другого напитка, поговорить о стихах. Ты придёшь? «Да, ты, не знающий старости, бессмертный, почти божество – снизойдёшь к сморщенной бывшей красавице?» Она знала его ответ ещё до того, как Марий заговорил. - Если мой долг позволит мне прийти, я приду. Ты знаешь, я не принадлежу себе. Но как только я смогу, я буду рядом с тобой. По её телу пробежала дрожь от этих слов. Любой другой поклялся бы, что обязательно примчится по первому её зову, но эта мрачная искренность завораживала куда больше. Марий не лгал ей, не разбрасывался фальшивыми обещаниями. Но женщина смотрела ему в глаза и понимала: для него она всегда будет прекраснейшей и талантливейшей. Скрывая смущение, Беква дотянулась до маникюрных ножниц и отрезала длинную прядь волос. - А это тебе на память. Нет, не в знак клятвы, я тебе и так верю. Просто знай: даже если я буду ненавидеть собственное отражение, я буду помнить, что есть тот, кто считает меня красивой. Марий молча поднёс синий локон к губам, как святыню. И женщина, пристально следившая за ним, поняла, что где-то так оно и есть. Не признававший никаких богов и суеверий грозный воин поклонялся ей.