Когда взойдет солнце

Спустя несколько дней наш отряд в малых количествах стал по-тихому приходить в себя. Кто-то и вовсе пожелал его покинуть, кидая нам на прощание всякие ругательства, кто-то же подавил в себе это желание, то ли из-за трусости, то ли из-за еще чего-то. Командор Ирвин был вызван в столицу, в то время как Эрена должны были арестовать и передать военной полиции. Жизнь текла своим чередом, мы должны были разобраться с текущей ситуацией как можно быстрее, доказать свою правоту на суде. Но судя по моим расчетам - это невозможно. Время приближается к обеду, настенные часы раздражающе тикают каждую секунду. Капитан Ханджи недавно передала мне какие—то открытки в честь погибших солдат из моего отряда. Сложив их стопкой, я кладу их на край стола. Так и будут лежать они там, пылиться. Среди тишины и тиканья часов я слышу за дверью короткие шаги. Человек останавливается перед дверью, видимо, начинает нервничать. Протягивает руку, чтобы постучать. — Входи. Пауза, затем солдат медленно открывает дверь, входит и закрывает ее за собой. Неуверенно рассмотрев мой кабинет, он начинает тараторить: — К Вам посетитель, отец погибшей Петры, сэр... — Пригласи его. — Слушаюсь, сэр! — солдат дергается, как ужаленный, и тут же удаляется, громко хлопнув за собой дверью. Встав, я принимаюсь расхаживать по кабинету. Зачем я это делаю? Бог его знает. Это не придает никакой уверенности, однако, я все равно намерен страдать этой чушью. Что говорить? Как лучше рассказать об этом? А что, если за эти несколько дней он мог наслушаться слухов и сам все узнать? Тогда ситуация вдвойне осложняется. Людей лучше заставать врасплох, нежели они будут мучиться в догадках. Тогда почему я не рассказал ему все с самого начала? Мне стыдно признаваться даже самому себе: кажется, я просто был под давлением людских глаз. Боже, я жалок. Время приходит, хотя этого осознавать не хочется. Дверь резко отворяется, в комнату чуть ли не вбегает высокий человек, у которого взгляд наполнен болью. Я столько раз видел этот взгляд. Абсолютно на разных людях он всегда был одинаковым. Пустые серые глаза полны отрешенности и безысходности. Ощущение, что человек всю ночь безудержно рыдал, и наутро все его слезы ссохлись. Люди, которые потеряли свой смысл жизни, больше даже не похожи на людей. Существа, которые потеряли свою человечность. — Капрал Леви... Прошло четыре дня, я так и не встретился с дочерью... Никаких вестей от нее, абсолютно никаких, я начал волноваться, не сплю уже вторую ночь. Пожалуйста, скажите, что все в порядке. Где моя Петра? Больше не собираюсь лгать. — Ее больше нет, — черт, я запинаюсь. — Она погибла, защищая честь нашего отряда, всего человечества. Это так, мне жаль. В кабинете настает тишина, пыль витает в воздухе. Я не смотрю ему в глаза, то ли из—за стыда, то ли из—за моего выражения лица. Любой бы человек, взглянув на меня, подумал бы, что мне все равно. Раздается щелчок, часы пробивают ровно три часа дня. На улице шагают солдаты, спеша на обед. Среди толпы слышится даже смех, люди пытаются «оживить» своих товарищей, прибегая к этому самыми разными способами. Я бы никого не смог поддержать. — То есть... как это — нет? Умерла? Совсем? — с каждым словом его голос делается все громче. Моя голова просто ноет от боли. — Да, сэр, похороны еще не проходили. Она лежит на нижнем этаже в темнице вместе с другими членами моего отряда. Весь наш состав, кроме Эрена Джагера, погиб на месте. Мне очень жаль, Вы можете навестить ее в любое время. Похороны пройдут завтра в девять часов утра на холме около церкви. И да, — неуверенно сев за свой стол, я продолжаю, — прощу прощения, что не сказал Вам об этом сразу. —Но... Она же так сильно хотела... выйти замуж за Вас! Я вздрагиваю. Больше всего мне не хочется слышать об этом. Свадьба, какая свадьба может быть в наше время? А все-таки люди умудряются любить даже сейчас. — Я могу Вас отвести к ней. — Моя Петра, моя дочь... Как же так, как же... Я просто не понимаю, что я делал не так?! Ее родная мать погибла несколько лет назад, оставив это золотце и ее сестренку на меня... Я растил их такое долгое время, отдал Петру в солдаты к Вам на попечение, хотя был абсолютно против этого! Она сама настояла! Сказала, мол: «Пап, я вижу, что люди нуждаются в моей помощи. Я знаю, что смогу им помочь, пусти». Я не смог ей отказать, капрал Леви! Понимаете?! — падая на колени, рыдает мужчина. — Я... — Капрал, Вы же шутите, да?! Скажите, что это была неудачная шутка, дайте мне веру, пожалуйста! — Сэр, к сожалению, я не могу. Это — не шутка. Встав из-за стола, я подхожу к нему и протягиваю руку. Он не замечает этого жеста и продолжает рыдать. — Лиза, Лиза! Войди, пожалуйста! В кабинет тихо стучат. Маленькая девочка все в том же изношенным платье отворяет дверь, держа в руках что-то ослепительно белое. Края этой вещи лежат на полу, они волочатся за ней, пачкаясь об грязный мрамор. — Пап, что случилось? — робко спрашивает она, оглядываясь. — Отдай ему это, — наконец, мужчина приходит в себя. Встав впереди меня, взяв дочку на руки, он говорит: — Раз... Больше некому это надеть, пожалуйста, примите этот подарок от Петры. Считайте... что это от нее... Лиза, пошли. — Стой пап, куда? А как же свадьба! Я хочу взглянуть на сестру в платье, она так мечтала о нем! — Не сейчас, я дома тебе все расскажу. — Но... — Прощайте, капрал. Извините меня за этот инцидент. Дверь скрипит и тихо закрывается. В кабинете настает тишина, вокруг кружит спокойствие. На улице показаываются отец вместе с дочерью, которая бьется в истерике. Видимо, он уже все ей рассказал. Осознав, что я держу какую-то вещь в руках, я подхожу к столу, скидываю все ненужное на пол и раскладываю этот подарок. Около моих сапог, лязгнув металлом, падает диадема. Один красный камешек откалывается от нее и залетает под стол. Наклонившись, я поднимаю ее и кладу на белоснежное свадебное платье. Платье, в котором она собиралась выйти за меня замуж. В котором она должна была стоять рядом со мной и держать меня за руку, в котором она должна была надевать мне обручальное кольцо на безымянный палец. Ее тонкие длинные пальцы были созданы для музыки, а не для мечей. Каждый раз, когда я ее видел в нашей форме, готовящейся к бою, у меня возникала мысль, что здесь ей не место. И, словно читая мои мысли, она мне отвечала: «Все хорошо». И улыбалась. Девушка, чья улыбка была полна добра и тепла, лежит сейчас в гробу, держа белую лилию в безжизненных руках. Ее лицо больше не украсит эта улыбка, и никто не сможет ее больше увидеть. — Ненавижу. Маленькая диадема летит в стену и разбивается на тысячи осколков. Разноцветные камни разлетаются по всей комнате. В ярких лучах солнца они блестят так же, как блестит ее свадебное платье. В котором она не будет стоять у алтаря вместе со мной.