Старые обычаи

Правящая из могилы императрица могла быть довольна – Шарлотту Форхалас казнили за нарушение закона о запрете дуэлей. Регент присутствовала на казни, и, наверно, с точки зрения барраярских взглядов, это было очень достойно. Но Корнелию, видевшему, с каким лицом Эйлин вернулась, казалось, что всё здешнее правосудие – это мерзкий варварский спектакль, которому просто необходимы зрительницы. Весь день Форкосиган отмалчивалась, сидя над бумагами. Только вечером, перед сном, Эйлин сказала: – Сегодня утром я думала, что моя дочь придаст мне отваги. Ощущение, что я поступаю правильно, – она положила руку на живот, – Первый урок для маленькой Патрисии Майли – закон превыше всего. Но всё, что она могла бы понять – что её мать приняла неверное решение. «Надеюсь, нашей малышке никогда не придётся решать такое». Но вслух Корнелий ничего не сказал, просто обнял жену. А когда им показалось, что этот момент ушёл в прошлое, судьба нанесла следующий удар. Ночь покушения осталась в памяти Корнелия невообразимым сумбуром и неистребимым едким вкусом во рту. А ещё – несмотря на панику вокруг, на тошноту, зловеще звучащее «солтоксиновый газ», на отрывистые приказы Эйлин – он не боялся. Может, потому, что Эйлин казалась спокойной, знающей, что и как будет, что противоядие доставят в нужный срок. А может, потому что страшное, наконец, случилось. И времени пугаться больше не было. Ужас накрыл его только тогда, когда охрана втащила пойманную неудачливую убийцу. Ивонну Форхалас, старшую сестру Шарлотты. Обезоруженная, со сломанной рукой, молодая женщина всё равно держалась с какой-то отчаянной отвагой. Глядя в лицо Эйлин, она процедила сквозь зубы: – Моя сестра так и не взяла на руки своего ребёнка. И ты сдохнешь, не взяв своего! Даже если ты держишь противоядие в тумбочке, тебе оно не поможет. – Что? – после первого же слова Корнелий согнулся в жутком приступе кашля. А когда поднял голову, Ивонна Форхалас точно погасла, сжалась. Безжалостная ярость уступила место потрясению. – Это не должно было… Нет, клянусь, я не хотела задеть вас. Вы невиновны и вы мужчина. Нет, о нет! Где-то в глубине его души исследователь пунктуально отметил очередной непостижимый выверт барраярских нравов – мстительницу не остановила беременность жертвы, но мысль о том, что жертвой её атаки стал мужчина, буквально сломала Ивонну. А ещё именно этот исследователь, хладнокровный учёный, не дал Корнелию сорваться в истерику, когда врач сухо объяснила ситуацию. Вовремя доставленное противоядие спасло жизнь Эйлин, но медленно убивает их дочь. Истерика была уже в Императорском госпитале, после всех положенных процедур (барраярская медицина исходила из мнения, что мужчины более хрупки, и с Корнелием возились, кажется, вдвое дольше, чем с леди Форкосиган). Он просил и требовал, чтобы его пустили в палату к жене. Почему-то, пока он старался вести себя спокойно, врачи так же спокойно объясняли, что этого нельзя, его нервам сейчас нужен покой, но стоило расплакаться, и его бережно, как стеклянную фигурку, сопроводили к Эйлин. Та сидела на кровати, глядя в окно. Зелёная пижамная куртка была расстёгнута, и Корнелий буквально почувствовал, что Эйлин убрала руки с живота только тогда, когда открылась дверь. Увидев мужа, она попыталась улыбнуться, но глаза оставались потухшими, мёртвыми. – Знаешь, я только что думала о тебе. Вспоминала твои слова. «Никого нельзя назначить мёртвым по нашему желанию», помнишь? – Помню, – голос дрогнул то ли от слёз, то ли от последствий отравления, но рыданий не было. Нашей девочке сейчас нужна помощь, а не слёзы. Я не буду её оплакивать, пока она жива. – Мне всё время кажется, что решение есть, только я не могу его найти. Снова не могу защитить тех, кого люблю, – сухой ломкий шёпот был страшнее всего. Корнелий знал, что сейчас Эйлин думает не только об их нерождённой дочери, но и о своём отце, убитом на её глазах. «Тебе было тогда одиннадцать лет. Ты не могла сражаться с солдатами императрицы», хотелось закричать ему, но место мужа-утешителя снова занял исследователь. Как он понял из объяснений медиков, шансы на спасение ребёнка были, но лечение искалечит или даже убьёт мать. Дьявольская месть — заставить женщину выбирать между собой и дочерью. А ещё между любовью к дочери и обязанностями регента, долгом перед маленькой императрицей. – Пока мы живы, есть надежда. Помнишь маточный репликатор, в котором привезли сына сержанта Ботари? Если он ещё работает... В следующий миг он запнулся, осознавая, что сказал. Да, это надежда, но смогут ли барраярские медики осуществить такую операцию? Перенос плаценты на поздних сроках даже для бетанских врачей представлял проблему. Но в серых глазах Эйлин зажглись огоньки. – Он работает и может быть задействован в любой момент. Его, конечно, изучили со всех сторон, но разобрать на части не рискнули. Видишь ли, этот репликатор был записан как армейское снаряжение, а значит, наш госпиталь обязан поддерживать его в рабочем состоянии. Вдруг война, знаешь ли? – Если Императорский госпиталь позволит себе такое разгильдяйство, это станет дурным примером для всех лазаретов, – подхватил её шутку Корнелий, – но, любовь моя, это рискованно. – Я знаю, милый капитан. В любом случае, это даёт больше шансов, чем то, что я обдумывала. Эйлин застегнула пуговицы, и теперь пижама на ней казалась мундиром. Корнелий невольно почувствовал себя героем барраярской лирики – мужем, провожающим жену на бой. «Только бы не выпустить свой страх, не разрушить её решимость. Но как скрыть свои чувства, если у вас, похоже, уже давно один кровоток на двоих?» – Послушай, это, конечно, не твоя Бета, но это Императорский госпиталь. Про женское здоровье они знают всё и чуть-чуть сверх того, – живой, хоть и тихий голос, живая улыбка, – А ещё, милый капитан, в кои-то веки я чувствую, что нашла правильный путь. Теперь надо его пройти. – И что адмирал прикажет своему капитану? Сидеть и ждать с вышивкой в руках, как полагается примерному фору, – шутить, смеяться, держаться рядом. Всё, что я могу сейчас. – А по-моему, это ты тут старше по званию, – фыркнула регент, – ты у нас штабной аналитик, умеющий продумывать всякие тонкости, и не спорь, я бы не вспомнила про этот чёртов репликатор, ну а я – та суровая громила, которая всех выстроит и добьётся того, что план будет исполнен именно так, как надо. Всё будет сделано, не сомневайся. Послушать вживую, как именно леди Форкосиган строила несчастных медиков, не удалось – увы, местных хватил бы удар от присутствия мужчины на таком обсуждении. Как посмеялась Эйлин, всё-то ничего, не мне не хочется, чтобы у моей врача дрожали руки. Впрочем, в пересказе оно звучало ничуть не хуже, завершившись великолепной фразой: «Какое-то время они явно пытались понять, кто сейчас нужнее регенту – гинеколог или психоинженер, но в итоге решили выбрать первый вариант». Отзвук её хрипловатого смеха поддерживал Корнелия ещё полчаса после того, как закрылась дверь операционной. Пока он не почувствовал, что где-то там слаженная работа медицинской команды превратилась в суматошную. Только спустя несколько часов супругу леди-регента сообщили, что в ходе операции возникли осложнения, но жизнь его жены вне опасности. Весь госпиталь восхищается его самоотверженностью и готовностью быть медбратом при жене, но его собственное здоровье пока тоже не пришло в норму, ему следует поберечь себя, леди Форкосиган хотела бы именно этого. И так далее, и тому подобное. – А что с девочкой? – Корнелий не надеялся, что ему ответят чем-то большим, кроме успокаивающих фраз, но, к его удивлению, врач начала достаточно подробно описывать план лечения. Гарантировать ничего нельзя, но плод перенесён успешно, и есть шанс, что кальциевая терапия подействует. Все результаты, разумеется, будут немедленно сообщаться лорду Форкосигану. Уже после разговора Корнелий задним числом отметил, что доктор обещала информировать его, а не Эйлин. Неужели с ней всё хуже, чем пытаются рассказывать? На следующий день к нему явился ангел, спасающий от бессильного ужаса – в виде графини Патрисии Форкосиган. После заботливых умалчиваний и чрезмерной осторожности всех окружающих её решительная походка и резковатая манера речи казались глотком свежего воздуха. – С Эйлин всё более-менее в порядке, ей прописан покой, но похоже, что она рвётся к активной жизни. Понимаю, сама такая же, – с минуту старая генерал выждала, пока её собеседник вспомнит, как дышать, потом продолжила, – а я пока что хочу поговорить с тобой, Корнель. Вся эта идея с репликатором – твоя? – Общая. Мы вместе искали решение… – Но репликаторы – бетанская игрушка, и на твою удачу он нашёлся здесь. Эйлин была готова рискнуть… да для тебя она и не на такое пойдёт! И знаешь, не будь это будущая наследница, я бы вас поняла. Терять детей – это…, – теперь уже Корнелию пришлось ждать, пока графиня чуть отдышится. Пользуясь возникшей паузой, он спросил: – А почему Патрисия Майли не заслуживает, чтобы за неё боролись? – Потому что она когда-нибудь станет графиней Форкосиган. А теперь, во-первых, под сомнением законность её рождения, а во-вторых, то, что находится в репликаторе, мне описали как… – Жизнеспособную медузу, – мягко произнёс Корнелий, – но это пока, лечение должны начать уже сегодня. И как репликатор может повлиять на законность? – Знаешь, почему нет наследования по мужской линии? – спросила в ответ графиня Патрисия и сама же ответила, – потому что мужскую линию очень сложно доказать. Конечно, об этом не принято говорить, но всё же… Гм. А мать знает своих детей с первого их вдоха, мать проводит их через боль и кровь к жизни. Ребёнок в репликаторе – всё равно, что подмёныш, он не рождался по-настоящему. – Если вы считаете, что мою дочь могли подменить в Императорском госпитале, значит, я слишком доверял этому месту! А ещё, насколько мне позволили узнать, боли и крови при её рождении было больше, чем достаточно. С этой точки зрения традиции могут быть полностью удовлетворены. Ах да, свидетельниц этого тоже более, чем достаточно, – Корнелий закусил губу, сдерживая волну гнева. Графиня Форкосиган не виновата, что новые технологии кажутся ей посягательством на вековечные устои, ей нужно время, чтобы привыкнуть, и она волнуется за Эйлин не меньше, чем ты. – Это было бы преодолимым препятствием, ты прав. Но в репликаторе находится калека, и милосердней было бы… – Странное на Барраяре понятие о милосердии. – И понятия о чести у нас тоже странные… с точки зрения бетанцев. И честь нашего рода не позволяет, чтобы графиня была уродцем. – Ещё не доказано, что Патрисия Майли будет уродцем, – раздалось от входа в палату. Эйлин стояла, держась за дверной косяк. Две медсестры за её спиной, казалось, только что не разводили руками – мы не виноваты, что леди-регент не желает соблюдать постельный режим. Корнелий бросился к жене, позабыв про всех вокруг. Обниматься нужно было очень осторожно, но сама возможность прикоснуться, понять, что вы снова вместе. – Эйлин, пообещай мне, что ты отлежишь столько времени, сколько нужно. Я уже слышал про фамильное форкосигановское здоровье, но пожалуйста. – Хорошо, милый капитан, – шепнула она и громче добавила – я просто хотела увидеть тебя… и вас, мэм. Кажется, графиня Форкосиган украдкой вытерла глаза, но, скорее всего, она просто поправляла волосы. – Выздоравливай и действительно, отлежись хоть немного. Ну а насчёт…, – так похожие взгляды встретились. Впрочем, Патрисия не стала вступать в поединок воли, – Чтобы после родов мозги пришли в норму, нужно три недели, по себе знаю. Вот тогда и поговорим, – уже уходя, она буркнула, – и вообще, это мужское дело. – Так и предоставьте это дело мне, – негромко фыркнул Корнелий, зная, что старая дама его не услышит. Эйлин улыбнулась шутке, но тут же посерьёзнела: – Как же я рада, что тебе не придётся носить кинжал фор-лорда. Медицина – великое благо. «Не придётся перерезать горло собственным детям, если они родились мутантами. Традиции рвут всех – женщины должны терпеть боль, а мужчины – с ужасом ждать, каким родится ребёнок. Нет, больше я не буду играть по этим правилам». А Эйлин, убедившись, что дверь в палату закрыта, и медсёстры остались снаружи, тихо продолжила: – Есть то, что тебе наверняка не сказали. – С нашей девочкой? – Нет. Со мной. Я, скорее всего, больше не смогу родить, – она поморщилась, – как же они боялись мне это сообщать. Да, милый капитан, матери я этого говорить не буду, но ты знай – я не откажусь от Патрисии Майли. Она – моя наследница, мой первый и единственный ребенок. – Знаешь, мне всё-таки странно это представить. Вот она, наша малышка, такая крохотная, – там, в репликаторе, проходит первое в своей жизни лечение, – а ей уже столько всего полагается. Титул, и долг перед семьёй… – Не забудь про два меча фор-леди, – подхватила Эйлин, – но ты не волнуйся, она справится. У неё будет форкосигановское здоровье… и твоё умение думать. На мой взгляд, идеальное сочетание.