Одиночество на двоих

Это происходит случайно. Ей всё ещё три и мир вокруг всё также пахнет злобой и кровью. Её все также бьют, доводя до грани и не давая её переступить, и она всё также не может даже ударить в ответ. Единственное, что у неё получилось, — укусить. Всего на миг. В бездумно открытую шею. кровь была такой сладкой В три года её находит мальчик. Странно-ломкий, худой до невозможности, с синяками по всему телу. Он хромает, подходя к ней после очередного урока. Настороженно оглядываясь по сторонам, осторожно ступая по самой границе зала. Иногда застывая, иногда кажется даже принюхиваясь. Она смотрит на это, застыв на месте. Едва сев, с разбитыми в кровь губами и носом. с синяками по всему телу, вывихнутой рукой, минуту назад сломаной ногой и ноющими рёбрами Он напомнил ей себя. Всё те же по виду три года, и шаг. Тихий, неуверенный, крадущийся. Прямо как у неё. — Он ушёл. Голос хриплый, детский, уставший. В первое мгновение она подумала, что это сказал он. Но мальчик замер, и она замерла тоже. Синхронный наклон головы и взгляд глаза в глаза. Впервые без вызова. Впервые без молчаливой просьбы сдохнуть. Серый встретился с серым. Пустой хрусталь и лезвие гильотины. Усталость и молчаливо оскаленные клыки. Желание умереть и желание выжить на зло всему миру. Встретился и разошёлся. Как волны, как порывы ветра, как два знакомца в толпе, оставив после себя что-то хрупкое и на первый взгляд незаметное. Понимание. Два человека. Две души. Такие разные и такие похожие в своей боли. Мальчик почему-то расслабляется, как будто бы даже успокаивается, и, похрамывая, подходит ближе, плюхаясь на пол рядом с ней практически плечом к плечу. Она шипит, когда он задевает её ногу, но не препятствует чужой компании. Почему-то кажется, что он не сделает больно. Ребёнок хмуро смотрит на задетую ногу. — Ломали? — Тебе тоже, — так же хмуро, с усталостью. Он цыкает и говорит, мрачно, с уверенностью, с молчаливым обещанием что так и будет: — Больше не сломают. И она не может не усмехнуться его решимости. Разговор затихает так и не начавшись. Они сидят так ещё час, чувствуя, как ноет от боли собственное тело, и слушая, впервые, чужое дыхание рядом со своим. У них всё сегодня было впервые. Ей три, и ему тоже три. У них один взгляд на двоих и боль, помноженная на двое. Но она старше него. Опытнее. Мудрее. Он — сильнее. Устойчивее. Гибче. Там, где сломается она — он выгнется под невозможным углом и вернётся в норму, став крепче и непоколебимей. Она уже сломалась, а он только начинает отращивать свои клыки. — Как тебя зовут? Простой вопрос. Простой интерес. Он растерянно посмотрел на неё. — Не знаю. Она горько усмехнулась. Жестокий мир прядёт жестокие судьбы своих обитателей. Там где царствует зло и несправедливость — надежда имеет гораздо большую ценность. — Вот как. Я тоже. Им отказали даже в ней. Два покинутых осколка мира, брошенных за ненадобностью в молотильную машину. Просто двое отчаявшихся детей. Где один ещё хочет бороться, а второй никогда не хотел.