Мотылёк на ладони.

      Тёмная ночь была тихой и приятно пахла османтусом. Нежный аромат абрикоса с чувственными нотками мускуса проникал в небольшую комнату через открытые окна. Лю Цяньцяо приходила в себя медленно, постепенно к ней возвращались все ощущения, запахи и воспоминания. Ей было не ведомо, на каком свете она находится и почему этот возвышенный, незнакомый мир пахнет сладкими благовониями, летней прохладой, цветами и вполне земными, человеческими травами.       Цяньцяо попыталась пошевелиться, тяжёлое тело немедленно отозвалось глухой болью, и она оставила попытки подняться, чтобы не усугубить своего положения. Тем более, что дева плохо понимала, что именно с ней происходит, а значит, любые телодвижения ей стоило бы отложить на неопределённый срок. Лю Цяньцяо только открыла глаза и увидела над собой многоуровневый потолок, состоящий из прямоугольных, украшенных резьбой деревянных конструкций, оснащённых подсветкой, которые создавали иллюзию небес над головой.       Оглядев себя, дева удивлённо обнаружила, что лежит в нежных объятиях шёлковых простыней цвета молочной пены. Чуть сдвинув лёгкую ткань, Лю Цяньцяо увидела на себе нательную рубаху, которая была немного распахнута и бессовестно обнажала её белоснежное плечо, обтянутое бинтами. Ах да… Цяньцяо совсем позабыла о своей ране и, кажется, рана была не одна. Дева получила их, сражаясь не на жизнь, а на смерть. Странно лишь то, что она совсем не чувствовала этой боли.       Дева лежала на низком диванчике с большими и мягкими подушками, а рядышком она увидела бамбуковое кресло, на котором было аккуратно разложено её старое ханьфу, только теперь оно было чистым, без единого пятнышка и капельки крови. В последний раз она надевала его на свадьбу А-Сян. Очевидно, его оставили здесь сушиться, после того, как отстирали, и работа эта была не из лёгких, потому что все одежды Лю Цяньцяо были вымазаны в крови: её собственной и вражеской. Дева грустно опустила глаза, поскольку лицезреть столь чистую вещь, которая должна была стать её саваном, было слишком невыносимо.       Внезапно Лю Цяньцяо забеспокоилась. Раньше у неё всегда был безупречный внешний вид, несмотря на ужасное увечье, изуродовавшее часть её лица. Она научилась это скрывать настолько мастерски, что о её красоте стали расходиться слухи. Теперь же она не могла видеть себя со стороны полностью и не знала, как выглядит. Дева лишь ощущала, что её волосы были распущены, и вероятнее всего, цвет лица был ещё более бледным, чем обычно. Это ощущение… ощущение беспомощности было ей знакомо, и чтобы избавиться от него Лю Цяньцяо глубоко вдохнула сладковатый воздух и, упираясь ладонью в горизонтальное пространство, на котором лежала, приподнялась.       Комната была ей не знакома. Стены были покрыты росписью в виде горных ландшафтов и диковинных птиц. Здесь было совсем мало функциональной мебели, всего лишь несколько шкафов-стеллажей, кресел, столиков для чая и одна ширма; зато по всей комнате располагались изящные и расписные вазы, статуэтки, коврики, картины, торшеры, веера, чашечки из керамики. Продуманность и сдержанность, вкупе с осторожным и деликатным изяществом — это всё присутствовало в этой небольшой комнатке.       Сладковатый, умиротворяющий аромат благовоний из курильницы не позволял дурным мыслям завладеть её разумом. Лю Цяньцяо чувствовала себя птицей, парящей на раскрытых крыльях высоко в поднебесье. Обманчивое чувство. Она ведь давно лишилась крыльев.       В комнате явно был кто-то ещё, кроме самой Цяньцяо, она отчётливо ощущала это всеми фибрами души и слышала едва уловимый шорох где-то за её спиной. Дева нашла в себе силы, чтобы тихонько повернуть голову и посмотреть туда, откуда доносились посторонние звуки. Перед её глазами предстал широкий, но низкий стол, на котором буквально не нашлось бы свободного местечка. На нём были расставлены какие-то склянки, мешочки, баночки и чашки, над которыми то и дело порхали изящные, длинные пальцы. Лю Цяньцяо тут же притихла, закрыла глаза и попыталась, насколько это было возможно, выровнять дыхание.       — Не пытайся меня обмануть. Я знаю, что ты пришла в себя. — Се Ван преспокойно переливал прозрачную жидкость из одного флакона в другой, деловито принюхивался к получившейся смеси, а вторая его рука размеренно помешивала густую жижу в глиняной чаше.       Цяньцяо осознала, что притворятся бессмысленно и всё-таки она вела себя очень тихо. Ей трудно было восполнить пробелы в памяти, ведь дева не могла знать, сколько пролежала в таком бессознательном состоянии и как оказалась здесь — раненная, беспомощная, на мягком диване, укутанная в простыни и в зловещей компании главы наёмных убийц.       — Вы ведь даровали мне… свободу. — кротко, но достаточно ёмко произнесла Цяньцяо. Удивительно, но её голос оставался непроницаемым и сильным, даже несмотря на внутреннее замешательство. — Я вольна выбирать между жизнью и смертью. Зачем вы отобрали у меня это право?       — Разве я не мог захотеть этого? — когда этот голос звучал с такой детской непосредственностью и таким искренним удивлением, самое время начинать бояться. Цяньцяо снова приподнялась, упираясь локтями в скользкие простыни и, насколько ей позволяло безвольное тело, пульсирующее слабостью, обернулась.       Скорпион по-прежнему стоял к ней спиной и был занят своими делами, что именно он так усердно делал Цяньцяо было не разглядеть. В этой комнате смешались совершенно разные запахи и от некоторых призрачную красавицу немного тошнило, а ещё она вдруг осознала, что испытывает голод, будто не ела ничего целую вечность. А кроме всего прочего, она ощущала переизбыток противоречивых чувств и готова была прямо сейчас лишиться жизни, лишь обрести долгожданный покой. Говорить обо всём этом, она, конечно же, не стала. «Благоразумие красит женщину, а храбрость — воина».       Се Ван развернулся и, держа на вытянутых руках поднос, медленно стал приближаться к Цяньцяо. Комната была условно поделена на два помещения, которые соединялись тремя широкими ступеньками и Скорпион со всем вниманием и концентрацией, свойственными ему, смотрел себе под ноги, чтобы не навернуться. Цяньцяо успела разглядеть содержимое подноса, по старой привычке, въевшейся в её натуру. На вид, там не оказалось ничего страшного, хотя вряд ли существовало ещё хоть что-нибудь, способное напугать Призрак красавицы. Всего лишь чаша с густой тёмно-зелёной смесью, небольшая склянка с прозрачной жидкостью и небольшая пиала с ароматным бульоном.       Скорпион поставил поднос на широкий подлокотник диванчика и непринуждённо присел на самый край, предварительно завернув простынь, чтобы не прикасаться к ней. Цяньцяо приподнялась, подтянув ноги и оказалась застигнутой врасплох, потому что знаменитый наёмный убийца сидел перед ней, тянулся руками к её перебинтованному плечу и смотрел, но не на деву, а на её рану. Изящным движением он приподнял ткань широкого рукава, взял плотную салфетку, придвинулся ещё ближе, и начал разматывать бинты, которые немного пропитались кровью. Цяньцяо была удивлена, неотрывно наблюдала за тем, как ловкие и обманчиво изящные пальцы аккуратно вытирают кровь с ещё незажившей раны, затем наносят на очищенный участок кожи ту самую жидкость из склянки, а после заново перебинтовывают. Всё это Се Ван проделывал со знанием дела, будто с детства занимался врачеванием, будто для него было чем-то обыденным вот так оказывать помощь кому-то… заботиться. Была ли это забота?       — Ты была в забытье три дня и две ночи. Раны хоть и не глубокие, но очень долго сочились кровью. Я никак не мог остановить её. Теперь всё выглядит гораздо лучше. — Скорпион улыбнулся, поджав губы и вновь размешал зелёную смесь, которая очень быстро густела. Он посмотрел на Цяньцяо и сделал короткий знак ладонью, так что она поняла, чего от неё хотят. Пришлось приложить силы, чтобы сесть и повернуться к Скорпиону спиной. Она только сейчас вспомнила о наличие ещё одной раны.       — Я принесла вам много хлопот. Мне больше нечем отплатить и пользы от меня уже не будет. Этот долг чересчур велик. — дева опустила голову и одной рукой собрала волосы, перекидывая их через одно плечо. Если спустить лёгкую ткань рубахи примерно до середины спины, можно увидеть глубокий горизонтальный порез, прикрытый тонкой полоской бинта.       Се Ван аккуратно отлепил бинт и начал неспешно наносить зелёную смесь на заживающий порез, оставленный острым клинком. Немного щипало и жгло, но Цяньцяо стойко терпела, чтобы не проронить ни единого жалобного звука. Она стерпела бы ещё большую боль, если бы это помогло ей обрести долгожданный мир в сердце. Телесные раны давно не беспокоили её, а чёрная пропасть в сердце разрасталась с каждым днём.       — Хм. У тебя, действительно ничего нет. Если подумать, у тебя никогда ничего и не было. — с неким злорадством произнёс Се Ван, равномерно делая вдохи и выдохи. Цяньцяо чувствовала его тёплое дыхание на своей коже. Подобные слова в свой адрес дева была готова слышать, тем более, что это была отчасти истина. Её только беспокоило внимание Се Вана, слишком сосредоточенное на её личности. Он был гениальным злодеем, воплощением всего самого тёмного, что только существует под небесами. Такие выдающиеся негодяи появлялись всего лишь раз в тысячу лет. Се Ван никогда не делал чего-либо, не имея на то своих причин. А значит, своё спасение Цяньцяо следовало бы воспринимать, как маленький элемент грандиозного плана.       Закончив с обработкой раны, Скорпион натянул на спину Цяньцяо нательную рубаху, и она повернулась, низко опустив голову. Почуяв приятный аромат, она шумно сглотнула и облизнула вмиг пересохшие губы. Голод давал о себе знать, хотя сил на трапезу совершенно не было. Призрак Красавицы глянула на пиалу с горячим бульоном и состроила несчастное выражение лица.       — Тебе нужно поесть, чтобы восстановились силы. — Се Ван поднялся на ноги, свысока посмотрел на разбитую и отчаявшуюся девушку, которая дрожащими руками обняла пиалу и маленькими глоточками опустошала её. Его глаза почти никогда не выражали никаких эмоций. Искать что-то в его взгляде было напрасной тратой времени.       — Благодарю. — тихонько проронила Призрак Красавицы. — Могу я спросить, где нахожусь?       — Зачем тебе знать это? — он настороженно склонил голову на бок.       Цяньцяо смиренно кивнула, укладываясь на диван и натягивая простыни почти до самого лица. Двигаться было по-прежнему неприятно и больно, но как только ослабевшее тело затихло, она почувствовала теплоту и сонливость. Она медленно засыпала, расплывчатым зрением уловив, как Се Ван поменял благовоние и теперь в комнате пахло как-то иначе. Если бы Цяньцяо могла рассуждать, то поняла бы, что этот запах исходил от перетёртых трав южных земель, названий которых она не знала.