***
Когда подкрепление подошло к городу, оказалось, что к цитадели так просто пробиться не удастся. Вооруженные повстанцы успели перекрыть городские улочки и не собирались сдаваться без боя. Мятежный Даль ощетинился баррикадами и приготовился к отчаянному сопротивлению. Командующий подошедшими силами разделил свою армию на три отряда и бросил их на Даль с разных сторон. Каждый отряд должен был проложить себе дорогу через город, с тем, чтобы встретиться с другими у подножия Цитадели. Первый отряд надвигался на город со стороны рабочих предместий, и ему не пришлось, по крайней мере сначала, столкнуться с существенными препятствиями. Местность вокруг выглядела странно неживой, покинутой. На улицах царила тишина. Людей снаружи видно не было, местные обитатели или ушли в город, чтобы присоединиться к восставшим, или попрятались по домам, заперлись и как могли отгородились ставнями от происходящего снаружи. Их маленькие домишки притихли и, казалось, даже прижались к земле сильнее обычного. Эта часть города была укреплена меньше остальных, и первая баррикада — уродливое, неожиданно огромное сооружение, на постройку которой пошла имевшая несчастье понравиться ее строителям телега, несколько старых бочек, множество мешков с песком и большие плетеные корзины, наполненные вывернутыми из старинных городских стен камнями — встретилась солдатам много позже, уже на подступах к цитадели. Дождавшись, когда укрывшиеся за баррикадой повстанцы дадут первый недружный залп, командующий отрядом бросил на штурм кавалерию, рассчитывая на то, что ружья и пистолеты у повстанцев окажутся разряжены. Всадники сходу перепрыгивали баррикаду, кони сбивали с ног прятавшихся за ней людей. А те в свою очередь орудовали ножами и пиками, пытаясь всадить их прыгающим лошадям в брюхо. Раненые лошади падали, бились в агонии, не давая приблизиться к баррикаде ни защитникам ни атакующим. Второй отряд наступал от центральных ворот через рыночную площадь. Солдаты продвигались медленно, но верно, методично взрывая баррикаду за баррикадой с помощью маленьких бочонков с порохом. Стоящие слишком близко дома сотрясались от взрывов, со стен с шумом падали на мостовую целые пласты штукатурки, вдоль кирпичных стен бежали все новые трещины. А впереди ждали другие баррикады, запирающие подступы к цитадели. Третьему отряду повезло меньше остальных, он увяз в лабиринте старинных узких и извилистых городских улочек, где неудобно было использовать кавалерию. Первую баррикаду солдаты опрокинули с легкостью. Но тут же наткнулись на вторую, значительно выше первой, полностью замыкающую улицу. Ее защитники оказывали упорное сопротивление. С крыш и из окон домов по наступающим открыли огонь, не давая приблизиться так, чтобы можно было подкатить бочонок с порохом и взорвать препятствие. Не желая зря рисковать своими солдатами, командир приказал занять оборону за остатками первой баррикады и открыть ответный огонь. Наступление приостановилось. Со всех сторон гремели взрывы. Старинные Дальские кварталы тонули в клубящемся пороховом дыму, криках и грохоте выстрелов. Даже под собственной крышей нельзя было чувствовать себя в безопасности. Пули влетали в окна, прошивали деревянные ставни, как бумагу. В беспорядочной пальбе, ведущейся прямо на улицах, от шальных путь и осколков стен гибло немало мирных обывателей. Только благодаря счастливой случайности дело пока не дошло до больших пожаров. В этот момент солдаты Цитадели покинули свое укрытие и обрушились на повстанцев с тыла. Рейкелл ожидал, что уж теперь те быстро запросят пощады. Но повстанцы проявили неожиданную твердость, все еще не желая признавать, что их дело проиграно. Зажатые между наступающими на город отрядами армии и солдатами цитадели, против которых баррикады были бесполезны, они сражались и гибли с отчаянной решимостью. Прошло время, прежде чем первые из них наконец дрогнули и начали разбегаться. Зато как только несколько человек бросились прочь, этот процесс было уже не остановить. Участники баррикадных боев рассеялись по городу, пытались найти убежище в домах горожан. Многие жители Даля готовы были рискнуть и прятали участников восстания, но могли ли те чувствовать себя в безопасности, оставаясь в наводненном войсками городе?***
Даже по прошествии нескольких дней жизнь в Дале не вернулась в нормальную колею. В городе все еще длился комендантский час. Все три фабрики оставались закрытыми. Улицы находились под постоянным присмотром военных патрулей. Горожанам разрешалось покидать дома только чтобы разжиться самыми необходимыми покупками. Те городские кварталы, где шли особенно упорные баррикадные бои, сильно пострадали и от пуль, и от пороховых взрывов, повредивших стены некоторых домов, соседние с ними зияли провалами окон. Под ногами лежали груды щебенки, пыли, куски разметанных во все стороны баррикад, улицы были завалены ранеными и убитыми, причем далеко не все из них были участниками сражения, многие – просто случайными прохожими, повсюду виднелись подсохшие темно-красные лужи, а воздух в городе еще долго оставался пропитан едкой вонью сгоревшего пороха. Некоторым из наиболее активных участников событий, опасавшимся разбирательств, пришла в голову мысль о необходимости срочно покинуть город, но Даль успели обложить кругом, и контрольные посты перехватывали каждого, кто пытался проскользнуть. В то же время город просеивали сквозь частое сито. Дома обыскивали и каждого, кто возбуждал хотя бы малейшее подозрение, расспрашивали о том, чем он занимался во время восстания. Таким образом, горожан мужского пола старше шестнадцати практически сортировали на три группы: непричастные, замешанные и виновные. Последних тут же заковывали и бросали в подвалы цитадели, в то время как принадлежащих к первым двум группам пока отпускали по домам. К однозначно виновным относились все те, кто сражался с оружием в руках на баррикадах в самом Дале и, конечно, участники штурма замка, по крайней мере те из них, кого удалось схватить. Их должны были приговорить к смертной казни и приговаривали. Трибунал под руководством Рейкелла разбирал каждое дело в отдельности, но приговоры выносились очень быстро. Нескольких вопросов и ответов хватало, чтобы решить вопрос чьей-то жизни или смерти. Многим казнь заменяли бессрочной ссылкой на рудники, потому что Рейкелл в принципе был против пустого разбазаривания ресурсов, но были случаи, когда смертный приговор означал именно смертный приговор. Эти дела разбирались в основном в первые два дня после подавления восстания. Сами казни состоялись уже на следующий день после приговора. Определенную трудность как всегда составляло найти палачей, но в данном случае решение этой проблемы лежало на ладони и Рейкелл не замедлил им воспользовался. В обмен на обещание свободы некоторые из несчастных, приговоренных к рудникам, согласились послужить палачами для четырех десятков смертников. Расстрел проходил в одном из служебных двориков цитадели в тусклом свете зарождающегося утра. Рейкелл наблюдал за ним из окна башни и был единственным зрителем этой казни, если не считать ее непосредственных участников. Солнце только-только начало озарять крепость, тусклый свет скользил по верхушкам башен и каменной кладке стены, у которой выстроили приговоренных. Сам же двор, где они стояли, еще оставался в тени. У каждого на голове был натянут мешок, а руки связаны за спиной. Конвой сопроводил четверых новоявленных палачей к месту расстрела и выставил напротив их будущих жертв. В последний момент каждому раздали по однозарядному пистолету. На них самих были направлены заряженные ружья, чтобы никому из этой четверки и в голову не пришло применить выданное им оружие не по назначению. По команде одного из солдат палачи торопливо, не глядя друг на друга приступили к делу. Прогремели четыре пистолетных выстрела. С такого близкого расстояния не попасть было нельзя. За первыми четырьмя казненными последовали другие. Тела никто не убирал, они так и громоздились растущей кучей у стены. Когда солнце высоко встало и высветило дворик, все уже было кончено. Рейкелл с облегчением отвернулся от окна, возвращаясь к делам с твердым намерением выкинуть все увиденное из головы. Тем более, что дел у коменданта было еще много. Предстояло раз и навсегда навести в городе то, что он считал правильным порядком.***
Рейкелл появился на назначенной им же самим встрече с владельцами фабрик не то чтобы с опозданием, но в последнее мгновение. Никто не упрекнул его, но комендант счел нужным пояснить всем троим причины своего почти опоздания: — С утра до вечера допрашиваю подозреваемых. Надоело слушать одни и те же объяснения: «Да я только посмотреть пошел. Смотрю, все тащат, и я потащил. А Дион сказал, что раз нам недоплачивают, мы можем взять это в возмещение!» или «Мне детей нечем было кормить!» Тогда я спрашиваю, как это он, интересно, собирался кормить детей шерстью. А что у вас слышно, тарни? — поинтересовался Рейкелл. — Я еще не закончил подведение итогов и расчет ущерба. Тех немногих рабочих, которым ты разрешил опять выйти на работу, не хватает даже, чтобы разобрать завалы. К тому же паровая машина пострадала, потребуются новые детали, а мастерские в городе тоже пока закрыты и неизвестно, когда смогут взяться за новые заказы. — отозвался владелец сгоревшей фабрики. — Но мне все больше кажется, что все это для меня слишком. Подумываю завершить свои дела здесь, забрать семью и уехать домой, чтобы зажить, наконец, спокойной жизнью. Куплю себе на остаток денег ферму. — Ты хочешь заняться сельским хозяйством? — удивился Рейкелл. — Не хочу! — буркнул фабрикант — Но я хочу жить в мире и наслаждаться свободой и покоем. Пускай я потеряю свои вложения, зато мои внуки смогут с утра до вечера пропадать снаружи, и мне не придется нанимать для них телохранителей и учить обращаться с оружием. — Я предвижу, что после того, как Рейкелл закончит с рабочими, в Дале останется только половина от прошлого количества. Так что если твоя фабрика действительно закроется, я мог бы перенять твоих бывших людей. Придется их, конечно, переучивать, но это всяко лучше, чем нанимать деревенских увальней. Эти, по-крайней мере, понимают простейшие указания, — со свойственной ему практичностью заметил его коллега. И неожиданно добавил другим тоном: — Но я все равно буду сожалеть об ее закрытии. Даль всегда был городом трех фабрик. — Если ты все бросишь, наш и без того узкий круг еще сократится! — поддержал его третий фабрикант, менее двух других пострадавший от волнений. На его фабрике изготовляли краски и клей, поэтому ее не сочли достойной разграбления, а поджечь побоялись — рвануть могло так, что половина Даля лежала бы в руинах. После некоторого колебания он добавил: — Я даже готов предоставить тебе беспроцентный кредит на четыре года, если ты все же решишь восстанавливать фабрику. Предоставь мне только смету твоих будущих расходов. Думаю, мы без труда договоримся о деталях. — Все это очень хорошо, но пока у нас не будет рабочей силы, нет смысла строить планы. А это обидно, потому, что у меня руки чешутся начать восстановительные работы! — в подтверждение своих слов владелец скобяной фабрики поднял ладони в воздух и энергично пошевелил пальцами, как будто действительно собирался сам взяться за лопату и тележку. — Рейкелл, так как долго еще продлятся разбирательства? — Мы работаем так быстро, как можем. Все мои офицеры заняты допросами. Но нам понадобится еще декада, не меньше! Я собираюсь основательно почистить Даль от недовольных. Привести здешних людей к покорности и гарантировать, чтобы в ближайшие пару десятков лет ничего подобного не повторилось. Дарийцы должны с ужасом вспоминать о происшедшем. — Ты действительно отправляешь половину в рудники? — На самом деле, даже меньше трети! — пренебрежительно махнул рукой Рейкелл, как будто речь шла о мелочи, не стоящей упоминания. — В основном только тех, которые действительно активно участвовали в наших безобразиях. Но я прошу вас не давать работу даже тем, кто был незначительно замешан в волнениях. По-крайней мере, сразу. Вы получите полные списки. Пусть поживут какое-то время без средств к существованию, поголодают. Тогда у них надолго пропадет охота воевать с нами! — А я подниму зарплаты рабочим, которые не участвовали в беспорядках. На пять… Нет, даже на восемь процентов. — сказал владелец фабрики красок. — Подними, конечно! — одобрил его намерения Рейкелл. — Это подстегнет взаимную зависть и обиды и еще усилит противоречия между рабочими. То, что нужно, чтобы в будущем никакой говорун не смог снова объединить их! — Или все-таки на семь… — владелец фабрики красок погрузился в сложные финансовые подсчеты. Скобяной фабрикант пожаловался: — Такие говоруны находятся снова и снова. Если бы не их влияние, может, восстания бы и не случилось! Вот как этот Рыбак, который даже не из местных дарийцев! Какое им, спрашивается, дело, сколько я плачу своим рабочим? — Нет, наши рабочие сами этого хотели. Я вначале сомневался, стоит ли мне отправить главных активистов, Рыбака и Диона, на рудники или расстрелять на месте, как всю банду Хромого Лиса. — сказал Рейкелл. — А в ходе расследования выяснилось, что главным поджигателем фабрики был не один из этих двоих, а брат Рина. Да и сам Рин тоже отличился. А ведь в тот момент он производил впечатление человека, чуть ли не силой вовлеченного в восстание! Меня даже после того, как все кончилось, спрашивали, нет ли возможности помиловать его и не ссылать на рудники. — Жаль, я знал Рина много лет. Он хорошо работал, пока не возомнил о себе слишком много! — безразличным тоном бросил владелец скобяной фабрики, и все четверо перешли на гораздо более важные и интересные темы, связанные с восстановлением сгоревшего и испорченного оборудования. Вернее, трое, потому что владелец фабрики красок, судя по его молчанию и затуманенному взгляду, все еще был занят тем, что в уме подсчитывал предстоящие траты.***
На каменной скамейке в маленьком внутреннем садике цитадели сидели рядом Хеллед и Ивлейнэ. Обстановка вокруг была самая умиротворяющая. Их окружало несколько высоких старинных вишен в цвету, струйка воды взлетала вверх на локоть и, падая, разбивалась о серую каменную чашку фонтана. Хеллед только что, следуя настойчивым просьбам, или, скорее, требованиям сестры, закончил подробный рассказ о своих приключениях. Куда более подробный, чем та приглаженная и лишенная острых моментов версия, которую он выдал матери при встрече. Та и не допытывалась до подробностей, сделала вид, что поверила, что опасности никакой не было, так, мелкие досадные происшествия, помешавшие ему вернуться вовремя. — А я ведь умею ездить верхом ничуть не хуже тебя. — рассеянно сказала Ивлейнэ, устремив взгляд куда-то вверх, в бело-розовые облака цветущих вишен. Хеллед из вежливости не стал спорить. Он вообще не понимал, куда клонит его сестра. — Я бы тоже могла сделать что-то полезное, а не сидеть и ждать, пока все разрешится без моего участия. — Что сделать? — искренне удивился Хеллед. — Ты что, меня не слушаешь?! — Ты же девочка, ты не для этого. — В тоне младшего брата появился оттенок легчайшей снисходительности. — Вспомни, как не повезло Эрнеду! У каждого из нас свои обязанности. Ты делала самое лучшее, что могла на своем месте, в таких обстоятельствах — никому не мешала… Ивлейнэ метнула на него предупреждающий взгляд, чтобы Хеллед не вздумал сказать что-нибудь еще, и мальчик понятливо замолчал. Так они и сидели рядом, похожие друг на друга и все же разные, и думали каждый о своем.***
Проходя по двору цитадели с очередными списками и размышляя о том, что не знает, что раздражает его больше — бесконечные допросы или сопутствующая им бумажная работа, Танхелл почти наткнулся на Далка. Тот стоял в группе с заключенными, признанными особо опасными. На ногах его висели тяжелые цепи, но выражение его лица было на удивление оптимистичным, совсем не таким, как у его соседей. — Эй, итарк, а я вот взял и не умер! — радостно заорал он при виде офицера. Танхелл застыл на месте, не зная, как реагировать на это обращение, которое, кажется, уже вошло у Далка в привычку, и на констатацию столь очевидного факта. — Выходит, мне дважды необыкновенно повезло! — бодро продолжил Далк, не смущаясь отсутствием ответа. — Понимаешь, о чем я толкую? Танхелл тяжело вздохнул и признался, что нет. — Два раза я должен был умереть и не умер. Первый раз, когда вы в меня стреляли и по недосмотру недострелили. Другой раз, когда мы вовремя разошлись с отрядом Хромого Лиса. Слышал, всех, кто остался с ним и был схвачен, казнили. Это вы неправильно сделали. С мальчишкой вашим, конечно плохо вышло. Зряшное, злое дело получилось. Ему бы еще жить и жить. Только нельзя же было каждого человека Хромого Лиса за это казнить. Там ведь большинство и вовсе ни при чем были. Да и здесь, в городе, напрасно вы поубивали да похватали такую кучу народа. Это все вам еще откликнется. А не вам самим, так детям вашим. Танхелл нахмурился. — А мне, видно, суждено повидать горы. — Жизнерадостно продолжил Далк, не обращая внимания на его реакцию. — И я теперь думаю, что если я два раза должен быть умереть и не умер, то и там не помру. Еще сбегу с рудников и уж тогда опять задам вам перца! Только одно мне интересно, как там люди ходят? — Люди? Как ходят? — Танхелл был решительно не в состоянии следить за мыслью Далка. — Вот у нас, понятное дело, ты ходишь по плоскому, по полю или по лужку все туда да сюда, нога за ногу. А там как ходить? Все только вверх да вниз, и ни шажочка прямо? Или вверх и вбок, вверх и вбок? Танхелл дезориентировано молчал, не зная, что ответить. — Не знаешь? Ну и ладно, сам разберусь! — по-своему понял его замешательство Далк, и тут же ему пришла в голову новая мысль. Он почти дружелюбно взглянул на Танхелла и пообещал ему: — Эй итарк, а вот если я сбегу, да заживу в горах вольной жизнью и когда-нибудь захвачу в плен ТЕБЯ, я тебе тоже водички не пожалею, даже не сомневайся! И вообще, если просьбы какие будут… Танхелл вгляделся в него, уверенный, что дариец издевается, но, убедившись, что тот выглядит беззаботным и совершенно бесхитростным, покачал головой и устало сказал: — Если такое когда-нибудь случится, я попрошу тебя только об одном… Разговаривай со мной как можно меньше!