Dior Eau Sauvage

– Долго ты собиралась скрывать от меня это?       Мне почти физически больно выдерживать этот зрительный контакт. Сколько всего мне нужно ему сказать. Или не сказать ничего. Внутренности немного потряхиваются от предстоящего разговора, а на глазах почему-то в который раз наворачиваются слезы. Может, это гормоны? Или просто моя жизнь.       Как сегодня помню, как я сидела на кафельном полу в его кухне и плакала в футболку Попову от осознания, что у нас никогда не будет детей. У меня. Я видела, как он счастлив, когда носится по квартире с Кьярой, когда кружит ее на руках и устраивает против меня милый заговор. Я так сильно любила его, что мне хотелось, чтобы когда-нибудь у нас появилось наше с ним продолжение. Но когда у меня буквально отняли такую возможность, мое сознание начинало мучить меня. Я по ночам представляла, как бы я радовалась новости о беременности, в каких обстоятельствах рассказала бы ему, как бы он реагировал, как мы вместе ездили бы на приемы к врачу, как бы мы проживали все это вместе. А теперь все так по-другому. И от этого я чувствую себя потерянно.       – Я не собиралась ничего скрывать. – признаюсь честно и ему и себе. Я бы не стала молчать. Хоть я боялась и не хотела, я бы все равно рассказала ему. Это было бы ужасно нечестно и по отношению к нему и к ребенку. Они должны быть друг у друга. Делаю шаг назад в квартиру, и Арсений заходит следом за мной, запирая дверь. – Откуда у тебя мой адрес? – снова повторяю вопрос, подсознательно догадываясь о первоисточнике. Я не хотела, чтобы он знал, где я живу. Мне нужно было отгородиться от него максимально, мне не хотелось связывать свою новую жизнь с ним, мне не хотелось, чтобы воздух в моей квартире был пропитан его ароматом, а вещи напоминали о нем.       – Оттуда же, откуда у меня такая расквашенная морда. Скажи, почему я узнаю о нашем ребенке не от тебя, а от взбешенного Шастуна, который теперь при любом удобном случае решает распускать руки? – мужчина скидывает с себя кроссовки и бомбер, закидывая его на тумбочку. Как будто он собирается здесь задержаться.       Глубоко вздыхаю, по пути на кухню закидывая перчатки и тряпку в ванную. Когда-то этот разговор все равно должен был состояться. Только я не думала, что так быстро.       – За поступки Шаста я не отвечаю. Я просила его не лезть, просто мне нужно было время подумать. – присаживаюсь на диван у окна и поджимаю ноги, обнимая их руками. Мне так ужасно неловко от всей этой ситуации. Мне хотелось бы закрыть глаза и проснуться в следующем дне, пропуская этот разговор.       Арсений, кажется, сразу чувствует себя как дома и плюхается на стул, тут же вскрикивая на меня. Он взбешен и обижен. Мне кажется, я ни разу не видела его в таком состоянии, а я видела его всякого.       – Подумать о чем, блять?       Я вздрагиваю, заглядывая ему в глаза, пылающие обидой и злостью. Вообще-то, это я должна злиться на него. Это он опять заставил меня почувствовать себя ненужной. Это он воспользовался моими чувствами, навешал лапшу на уши и сбежал, не осмелившись сказать мне все в глаза. Стараюсь незаметно оглядеть его лицо. Как во мне может сочетаться желание дать ему крепкую пощечину и аккуратно провести пальцем по щеке и коснуться своим носом его?       – О том, оставлять ли его? Ты в своем уме, Ермолаева?       Хмурюсь от того, что каждая его фраза, брошенная в мою сторону становится все громче и агрессивнее. Внутри начинает закипать, но я стараюсь не разжигать этот пожар еще сильнее, как обычно бывает во время скандалов с ним. Я не буду ругаться и кричать, хотя очень хочется. Понимаю, что стоит спокойно объяснить все ему, все, что я чувствую, и о чем думаю. Но понятия не имею, возможно ли провести этот разговор не срываясь на крик и эмоции.       – О том, что дальше делать. – стараюсь говорить размеренно, тем самым переводя диалог в спокойное русло, и кажется, у меня получается. – Оставаться тут или уезжать в Воронеж. Как сказать тебе. Как обеспечивать теперь двоих на мою зарплату.       Арсений недолго смотрит на меня с отчаянием и злостью, а затем глубоко вздыхает и опускает голову, положив лицо на ладони. Наверное, мне хотелось бы, чтобы он чувствовал вину за то, что мне приходится думать о таких вещах. И в то же время, мне не хочется, чтобы ему было больно. Хотя, думаю, он заслужил. Я отчетливо видела на его лице морщинки от тревоги, слегка влажные глаза и ссадину на правой скуле. О чем он думает? Что хочет сказать? Как бы мне хотелось, чтобы все сложилось по-другому. Как же хреново осознавать, что ты беременна от человека, который больше не хочет с тобой будущего.       – Почему ты не отвечала на мои звонки? – спрашивает Арсений, на что я вскидываю брови. Он действительно хочет сейчас обсудить это? То, как я повела себя как идиотка, поддавшись чувствам? То, что не смогла бы разговаривать с ним по телефону, не обливаясь слезами? Уходя из его квартиры тогда, я решила, что больше не подпущу его близко, но позволю себе проживать все это заново. Но как же все поменялось после новости о ребенке.       – Потому что… потому что ты сбежал в очередной раз. – решаюсь сказать правду, закидываю голову назад, потому что больше не могу смотреть на него. Мне действительно начинает казаться, что ему больно. Не от того, что я не сказала ему о ребенке. По какой-то другой причине. А возможно, у него просто болит щека. – Потому что я жалею о том, что сделала. Поддалась чувствам, доверилась, поверила твоим словам, а ты в очередной раз просто вытер об меня ноги.       – Я не сбегал. Я уезжал по делам. Сбежала ты и перестала отвечать на мои звонки. – думаю, что сейчас не лучшее время обвинять меня в побеге из его квартиры. Я думаю, не сложно было просто сказать мне, что ему нужно было уехать. Одно короткое действие не заставило бы меня сжигать все мосты, захлопывая тогда за собой тяжелую металлическую дверь. Я слишком много раз ощущала все то же самое, слишком много раз оставалась в его квартире одна, не предупрежденная о его уходе, его не было дома сутками, он не отвечал на звонки, я ощущала себя забытой и ненужной. Что я должна была подумать на этот раз? Что он вдруг изменился? Что на этот раз все будет по-другому?       Попов молчит. Молчит долго. Я тоже молчала. Внутри было так много всего, что я не знала, что сказать первым. Он тяжело дышит, смотря куда-то вниз, как будто решается на что-то. Как будто обдумывает свою речь. Я поджимаю губы, в сотый раз чувствуя, как глаза мокнут за считанные секунды. Чувствую себя как на суде, ожидая вердикта, своего приговора. Как я могу любить человека, который причиняет мне невыносимую боль? Как я могу все еще любить его?       – Женя. – Арсений наконец подает голос, вставая со стула и подходя ко мне, присаживаясь у дивана на корточки. Я опускаю на него взгляд, чувствуя, как по щекам уже градом бегут слезы. Картинка перед глазами расплывается, и больше не вижу его мелкие морщинки, не вижу красных глаз, не вижу лохматых выбивающихся прядей волос, по которым тут же хочется его потрепать. Актер легонько берет меня за руки и подтягивает их к себе, сжимая чуть крепче. Он с силой выдыхает, и я чувствую в его дыхании яркий привкус алкоголя. Он пьян? – Я всегда желал тебе только хорошего. Я знал, и думаю до сих пор, что ты заслуживаешь самого прекрасного в мире. Ты думаешь, что я предал тебя, обманул, но знай, что я делал это для тебя. Ты можешь думать, что я мудак, и не понимаю, о чем говорю. Если ты думаешь, что я врал тебе, что скучал, ты ошибаешься. И ты не представляешь, что я чувствовал тогда. Мне очень плохо. Мне так хуево никогда в жизни не было, клянусь. – я не вижу этого, но знаю, что он смотрит на меня так пронзительно, что по спине бегут мурашки. Я слышу, что у него дрожит голос, и от этого только начинаю плакать сильнее. Я ни разу не слышала его дрожащий голос. Он всегда говорил твердо и уверенно, неужели, что-то поменялось? Тогда для чего это все? Зачем нужно было это все, если ему так херово?       – Если ты думал, что я растрогаюсь и упаду в твои объятия, то ты тоже ошибаешься. – говорю и тут же всхлипываю, что заставляет его сомневаться в моих словах. Да, мне так хочется все простить и забыть. Но переступить через свою гордость я больше не смогу. Не в этот раз. – Попов, в моей жизни было немало дерьма, обманов и предательств, но так больно как ты, мне не делал никто. Я думала, мне было плохо после расставания с Марком, но то, через что я проходила последние два месяца, это был просто ад. И ты сейчас хочешь сказать, что сделал это из лучших побуждений? Ты вообще понимаешь, что ты сейчас говоришь?       – Да как ты не понимаешь, не видишь? – вдруг снова вскрикивает Арсений, и я смаргиваю слезы, почувствовав, как он разжимает мои ладони и вскакивает на ноги. – Не видишь, что я такой же мудак, как он? Что ты наступаешь на одни и те же грабли! Что ты не счастлива со мной и не будешь, и ты бы не смогла уйти сама! Я не могу давать тебе то, чего ты заслуживаешь, и я... Я идиот. И я так сильно люблю тебя, но иногда этого недостаточно, чтобы быть...       – Так все, хватит. – решаю прекратить этот бессвязный поток слов. Не нахожу в нем никакой логики, намеренно не заостряя внимание на его неожиданном признании в любви. Один раз он уже говорил мне это, но спустя несколько дней забрал свои слова обратно и заявил, что у нас ничего не получится. Я давно поняла, что такие признания не многое для него значат. – Ты пьяный и не понимаешь, что говоришь. – выношу свой вердикт и встаю с дивана, стряхивая со щек крупные слезы. Я не могу больше находиться в этом клубке эмоций, все это слишком. Слишком тяжело смотреть на него после всего, что он сделал. Мне нужно выдохнуть. Переварить. Что он несет? Как можно было бросить меня, чтобы я была счастлива? Неужели он не видел, как я летала рядом с ним? Как сильно его любила? – Я хочу, чтобы ты ушел.       Стараюсь смотреть на него железобетонным взглядом, но сморгнув слезы и увидев, какие красные от напряжения у него глаза и каким пустым вмиг стало его лицо, все внутри затрепетало.       Он поджимает губы, поднимаясь на ноги и развернувшись на пятках, молча выходит с кухни. Я не провожаю его из квартиры, тут же заваливаясь обратно на диван и прижимая ладонь к губам, не позволяя себе зарыдать в голос при нем. Он сдался? Почему мне больно от того, что он уходит, если я сама не дала ему возможности остаться?       Я настолько запуталась в своих чувствах, что буквально ощущаю, как меня ломает на несколько частей, одна из которых хочет его простить, забыть все, снова поверить его словам, впустить в свою жизнь, осознать, что все те картинки, которые я представляла себе ночами, могли стать реальностью, стоит мне только попросить, чтобы он остался и больше не уходил. Другая – верещит во все горло, что что-то из его слов может быть правдой. Неужели желание расстаться это его искренняя забота обо мне? Как же глупо звучит. Зачем тогда надо было говорить все те ужасные слова, осознание которых, больно резало по сердцу все эти два месяца? Можно было обойтись «мы не подходим друг другу, дело не в тебе». Но он подобрал такие слова, чтобы я точно не смогла вернуться. Кажется, он знал меня настолько хорошо, что сказал именно то, что заденет меня так глубоко, что я просто физически не смогу вернуться к нему. Неужели, он говорил неискренне? Неужели те догадки, которые пытали меня ночами, те несостыковки в его словах, та боль в его глазах в тот вечер – все оказалось правдой? Неужели он действительно готов был отпустить человека, которого так сильно любит, чтобы он был счастлив с кем-то другим?       Третья – заставляет меня поверить, что он просто мудак. Он бесспорно делал мне больно так много раз, что я действительно не заслуживаю этого, что я не должна переступать через собственное достоинство. Я заслуживаю кого-то, кто будет относиться ко мне так же, как я к нему, с тем же трепетом, беспокойством и заботой. Но вот буду ли я любить его так же сильно, как Арсения? Смогу ли я когда-нибудь выкинуть это чувство к нему из своей груди, при этом нося под сердцем его продолжение? Смогу ли я когда-нибудь почувствовать то же самое к другому?       Слышу, как он шуршит курткой в коридоре и как громко хлопает входная дверь, и наконец, даю волю чувствам, взвывая от захлестывающей меня с головой истерики. Совершенно забываю о том, что мне противопоказано нервничать, заливая слезами мягкий кухонный диван и сворачиваясь на нем калачиком.       – Ты действительно идиот, Попов. – шепчу про себя, закрывая глаза и стараясь унять бешеное сердцебиение.

*** *** ***

      Всю следующую неделю я старалась прийти в себя после такой мощной эмоциональной встряски. Я действительно пыталась жить обычной жизнью. Заставляла себя готовить, потому что чувствовала ответственность теперь не только за собственное здоровье. Старалась держать квартиру в чистоте, чтобы не дышать пылью. Ходила на работу, хотя это давалось мне тяжелее всего, потому что бегать каждые полчаса через весь зал до туалета, не доставляло удовольствия ни мне, ни персоналу ресторана. Никто кроме Юли не знал о моей беременности, и мне не хотелось никого посвящать в эту тему, по крайней мере, в ближайшее время. Было неизвестно, как на такую новость отреагирует начальство, возможно, они бы сразу же начали искать мне замену, а терять работу было не в моих планах. Девушка несколько раз прикрывала меня перед директором, пока я отсиживалась в туалете, переживая очередной приступ тошноты от слишком резкого запаха еды, которую мне нужно было аппетитно отфотографировать для обновленного меню.       Шаст писал мне каждое утро, расспрашивая как дела и заставляя отчитываться о съеденном за предыдущий день. Иногда он звонил мне по фэйстайму и тогда я видела не только вечно лохматую макушку Антона, но и улыбчивое лицо Иры, которая не уставала напоминать мне о том, как она скучает по нашим вечерним посиделкам за чаем, пока в духовке стоял очередной шедевр, слепленный нашими с ней руками. Сегодня утром брат уже не спрашивал меня о том, стоит ли мне все-таки переехать обратно к ним, чтобы не тратить такие деньги на съем квартиры. Он просто поставил меня перед фактом, что сегодня почти вся команда импровизации, за одним понятным исключением, намеревается провести вечер в моей компании, на секундочку, у меня дома. Я догадывалась о том, кто является исключением, и так и не смогла определиться, рада я такому положению дел, или расстроена. Наверное, так будет лучше. Так я хотя бы попытаюсь расслабиться в компании людей, по которым, признаться, последнее время очень скучала.       Он не написал и не позвонил мне ни разу за эту неделю. Я жутко злилась на него. Я анализировала его пьяные бредни все эти дни, и сегодня уже допускала мысль о том, что он говорил искренне. Я видела это по его обеспокоенному и напряженному лицу. Ему было больно об этом говорить, в этом я не сомневалась, его глаза блестели от накрывающих эмоций. Не может он быть настолько хорошим актером. Но почему он молчал теперь? Если все, что он сказал, правда? Неужели, то, как ему было хреново, не заставило его задуматься о том, что все это было ошибкой? Что он сделал только хуже? Что мы оба не сможем друг без друга?       В любом, случае, его молчание может говорить только об одном. Он не сомневается в своей правоте. Он так и не сказал мне ничего о ребенке, хотя из его болезненной реакции на мое молчание и мысли о том, что я могла бы сделать аборт, которая привела его в ярость, я прихожу к выводу о том, что он хотя бы принимает его существование. В любом случае, мне приходится свыкнуться с осознанием, что рассчитывать мне стоит только на себя. Ничто из моих тогда еще несбыточных фантазий о его бурной положительной реакции на новость о ребенке не превращается в реальность. Да и между нами уже все по-другому.       Выхожу из ресторана, глубже кутаясь в шерстяное пальто. Конец апреля все еще не радует теплой погодой, но хотя бы освещает обычно хмурую Москву солнцем. Даже не заставляя себя, улыбаюсь солнечным лучам, чувствуя сегодня необычный душевный подъем. Не знаю, то ли на меня так повлияла неожиданная новость о вечерних гостях, то ли то, что за сегодняшний рабочий день я ни разу не убегала в дамскую комнату по понятным экстренным причинам. Мысленно пробегаюсь глазами по содержимому своего холодильника и тут же составляю воображаемый список продуктов, которые нужно купить в ближайшем к дому магазине, чтобы не морить ребят голодом. Хоть я и уверена, что они совершенно точно не придут с пустыми руками, не хотелось сажать их за пустой стол.       Когда уже тащу к подъезду полный еды пакет, на телефон приходит оповещение. Захожу в мессенджер, открывая чат с Мирославой, и тыкаю пальчиком на присланный ей кружочек.       – Подруга, надеюсь, ты там не забыла, что завтра мы вместе с тобой идем по магазинам! Настало и твое время, колобок! – девушка радостно вертит головой, и я хмыкаю, завидуя ее заряженному настроению.       Тыкаю на значок камеры и подношу телефон к лицу.       – Помню, помню, Мирка. У меня сегодня неожиданные гости. Шаст с ребятами придут вечером посидеть, если хотите, приходите со Степой.       Отправляю подруге видеосообщение, на что через несколько секунд приходит вежливый отказ и следом адрес торгового центра, где мы завтра встречаемся, чтобы по инициативе Мирославы выбрать мне пару беременных вещичек. Не описать словами, как девушка была рада узнать о моем положении. Как-то еще несколько лет назад, мы мечтали, чтобы наши дети были одногодками, ходили в одну группу в садик, дружили, и у нас был бы дополнительный повод собираться и обсуждать последние сплетни в жизнях друг друга. Странно, что все получается именно так. Тогда такая идея казалась мне, мягко говоря, несбыточной.       Выуживая из духовки свою любимую лазанью, когда слышу трель домофона. Подскакиваю на месте от неожиданности и бегу к входной двери, чтобы сообщить ребятам этаж. Уже через пару минут ко мне в коридор вваливается целая толпа людей, и мне только остается крепко-крепко обнять каждого и указывать, куда они могут повесить верхнюю одежду.       – Господи, да вы посмотрите на нее. Ты че так похудела, принцесса? – спрашивает Матвиенко, заключая меня в объятия. Я кладу голову ему на плечо, на самом деле почему-то больше всего скучая именно по Сереже.       Димка треплет меня по макушке, не оставляя незамеченными мои раскрасневшиеся щеки. Я приветственно машу Стасу, и на удивление, он тоже подходит меня обнять, заверив, что без меня в команде пропала какая-то особая атмосфера. Догадываюсь, что он мне льстит, хоть на него это не похоже. Не думаю, что я придавала какую-то атмосферу этому вполне слаженному коллективу. Шаст коротко чмокает меня в лоб, и я вижу, как из-за его спины выглядывает Ира и Оксана, и я начинаю радостно визжать вместе с ними. Обхватываю девчонок за плечи, тут же чувствуя яркий запах духов Сурковой. В животе тут же что-то переворачивается, но я сглатываю и заставляю себя улыбнуться, проигнорировав внутренние ощущения. Только я думала, что все наладилось.       – Женька, отлично выглядишь! – произносит Оксана, оглядывая меня с ног до головы. С Ирой мы виделись с утра по видеосвязи, но мне кажется, она похорошела еще на капелюшечку.       – Да перестань, только прибежала с работы, даже не переоделась.       Как я и думала, ребята приходят с пакетами полными еды и получив четкое разъяснение, как пройти на кухню, топают туда, тут же заливая мою маленькую квартирку, заполненную грустной атмосферой, своим заливистым смехом. Дима с Сережей тут же взялись разбирать пакеты, расставляя на столе коробки с соками, пару бутылок вина, целый ящик пива, пачки чипсов, сырные и колбасные нарезки, целую кучу фруктов и овощей.       – Этот крендель вообще хотел где-нибудь за гаражами мясо пожарить. Человек не может майских праздников дождаться никак. – посмеивается над Матвиенко Димка, на что тот лишь улыбается, продолжая доставать содержимое пакетов. Задумываюсь о том, что не отказалась бы сейчас от шашлыка. Даже очень бы хотела шашлыка.       – Вообще-то отличная идея. Но у меня тут нет ни гаражей, ни открытых полян. – заявляю я, тут же засовывая в рот кусочек колбасы из пачки, которую Ира уже успела открыть.       – Да и вообще-то, жарить мясо надо в строго обозначенных местах, Сереженька. Но он же у нас гангстер. – Матвиенко взрывается в приступе хохота на подъеб Шаста. – Ты посмотри на него. Он как будто сбежал из какого-то американского криминального боевика. Армянская бабка. – ухахатывается Антон, наблюдая за тем, как Сережа изображает еле двигающуюся бабулечку в платочке, стреляющую в Шаста из воображаемого пистолета.       Ира и Оксана о чем-то мило переговариваются и тихо посмеиваются над издевательствами ребят над кавказской частью команды. На кухне вдруг начинает играть какая-то энергичная музыка, и я краем глаза замечаю, что это Шеминов принес колонку и подключил ее к своему смартфону.       – О, Стас, включи эту… тырым-пам-пам. Ну… там так парарам… - пытается объяснить Сережа, и я тут же слышу характерный смех Поза, который, наверное, могу узнать из тысяч других.       – Сережа, вот сказали тебе в детстве, что музыка – не твое, вот и не стоит начинать.       Стас вдруг переключает мелодию на следующую, и Матвиенко тут же вскидывает руку, указывающую на продюсера.       – Вот! Человек все понял, а у вас слуха нет просто.       Наблюдаю со стороны за всем этим гамом, развернувшимся на моей небольшой кухне, и искренне улыбаюсь. Я действительно ужасно скучала по этим ребятам. И как же я благодарна судьбе, что когда-то познакомилась с ними.       Решаю помочь девчонкам немного разобрать на столе. Пересыпаю чипсы в большие миски, Оксана моет фрукты, а Ира нарезает их на тарелку, пока мужская часть команды, развалившись на диване и стульях, придумывают игру, которой хотят скрасить вечер.       – Давайте в шляпу! – предлагает Стас, и все согласно улюлюкают, и только Сережа возмущенно заявляет, что он как человек с самой короткой памятью, категорически против. Проведя голосование и получив шесть голосов против одного, почти единогласно выбираем шляпу.       Пока ребята пишут на поспешно принесенных мной из соседней комнаты бумажках имена известных людей, мы с Ирой достаем из шкафчика бокалы и кружки, расставляя их на столе.       – Садитесь, девчонки. Я за вами поухаживаю. – произносит вдруг Дима, вставая со своего места. Понятия не имею, откуда у меня столько стульев, но на удивление, все вместились за этим небольшим столом. Правда почти половина гостей ютились на узеньком диванчике у окна, но кажется, им там было вполне комфортно.       Весь вечер я смеялась как не в себя. Ребята продолжали откровенно стебать Сережу, которому, казалось, все было ни по чем. Мы с девчонками весело переглядывались, каждый раз когда Дима в очередной раз пытался объяснить Матвиенко, как важно образование в жизни каждого человека. Шаст периодически подливал мне сока, а девочкам вина. Стас успевал менять мелодии, и когда все бумажки были отгаданы, и вопреки всем прогнозам, победителем вышел Позов, ребята негласно выбрали новое развлечение. Следующие минут сорок я пыталась угадывать песни по первому пропетому ребятами слову, но в этой игре я не отличилась. Угадала лишь парочку Димкиных песен, и то, потому что они были из моего любимого альбома Асти. Шаст заявил, что Позов умахал со своими девчачьими песнями, которые никто не знает, а мы с Димой, в свою очередь, начали рьяно отстаивать эти шедевры современной музыки. Этим вечером моя кухня была наполнена веселым смехом, криками ребят с названием очередной песни, шлепками рук по столу и один раз даже звуком падающего со стула человека, над которым все тут же стали ржать во весь голос. Этим человеком был Шаст.       Когда ребята, плавно перекочевали в гостиную, выбирая какой-нибудь фильм для просмотра, я осталась на кухне, решив хотя бы немного убрать со стола, отказавшись от помощи Сурковой и Кузнецовой, которые вопреки моим просьбам, остались хотя бы убрать посуду со стола.       – Ну что, Женька. Как ты тут, рассказывай. Как работа? Шаст вроде мельком рассказывал, что ты устроилась, куда хотела. – аккуратно спрашивает Оксана, расставляя у раковины грязные тарелки. Периодически мы слышим взрывы хохота из соседней комнаты, и попутно улыбаемся.       – Да все вроде бы ничего. Да, я мечтала быть смм-менеджером, меня взяли работать в крупную сеть ресторанов по Москве. На самом деле, не знаю, за что я им так понравилась, опыта как такового у меня не было. Только портфолио со снимками. – пожимаю плечами, споласкивая очередной бокал в раковине.       –А что за сеть? – любопытствует Оксана, пока Ира отвечает за меня.       – Остерия Марио. Я там была на прошлой неделе, очень вкусно, кстати. Рекомендую пиццу с шампиньонами. – заявляет Кузнецова, а я приподнимаю брови, удивившись, почему она мне не сказала.       – Аа, знаю такую. Там директор – близкий друг Арсения, мы были там как-то после съемок, отмечали последний день. – вдруг выпаливает Суркова, на что Ира как будто специально чуть громче ставит тарелки на столешницу и прочищает горло.       Я замираю на одном месте, переставая намыливать миску из-под чипсов. Кажется, даже сердце замирает вместе со мной. В голове тут же складывается единый пазл. Вот же дура.       – Что? – поворачиваю голову на девушек, на что Оксана лишь молча хлопает глазами, а Ира глубоко вздыхает, опуская глаза вниз.       – Вот зачем? – спрашивает блондинка, пронзая Суркову взглядом. Та лишь поджимает губы, состроив самое что ни на есть неловкое выражение лица.       – Директор – близкий друг Арсения? – переспрашиваю еще раз, как будто не услышала с первого. Мне лишь хотелось убедиться, что это не полет моей бурной фантазии, и мне не показалось. Значит, вот почему меня взяли туда практически без опыта. Вот, откуда появилась такая просто фантастическая возможность, о которой я и мечтать не могла? Вот, откуда ноги растут.       – Прости. – еле шепчет Оксана, отходя чуть в сторону, а Ира подходит ко мне ближе.       – Ладно, ты бы все равно узнала рано или поздно. – с горечью в голосе произносит Кузнецова, на что я лишь позволяю себе хмыкнуть. Значит, это не мои бомбезные снимки зацепили руководство, не то, «как я веду соц.сети», а просто просьба Попова. Меня как будто окунули в холодную воду.       – И ты знала? – спросила я, выключая воду и разворачиваясь к девушке лицом. Замечаю, как Оксана ускальзывает с кухни, а на ее месте тут же возникает мордашка Матвиенко.       – У вас все в порядке, девчонки? – спрашивает импровизатор, открывая себе очередную банку колы без сахара.       – Все просто супер. – язвительно произношу я, прожигая взглядом Кузнецову.       – Что поменялось, если бы я сказала? – спрашивает вдруг она. На секунду задумываюсь. Наверное, ничего. Я бы не ушла оттуда, мне очень там нравится, и я точно знаю, что заслуживаю это место, и я полностью устраиваю руководство. Но вот почему-то теперь в душе засел маленький червячок сомнений в собственном профессионализме. А еще злость на Попова. Какое благородство! Зачем он помогает мне? Зачем тайком строит из себя заботливого мужчину, а потом заявляет, что мне все показалось? Внутри поднимается самый настоящий шторм. – Он всего лишь хотел исполнить твою мечту. Я хотела сообщить тебе, честно. Мне казалось, что это поможет вам помириться, но Шаст сказал, что не стоит. Что между вами все, и тебе лучше не знать.       Плюс еще один человек, на которого я начинаю жутко злиться. Да что за тайный сговор за моей спиной? Чего я еще не знаю? Может, что у Шаста есть внебрачный сын? Или что я на самом деле не его сестра? Почему он вообще решает, что мне нужно знать, а что нет? Только я успеваю открыть рот чтобы начать высказывать ей все по порядку, как из соседней комнаты Иру окликают. Она тихо извиняется и убегает с кухни, избегая моей тирады. Что ж, она все равно ее настигнет. Что за парочка интриганов? Что за идиотская самодеятельность? Что за участие в моей личной жизни без моего ведома?       Стараюсь глубоко вздохнуть, чтобы унять поднимающуюся внутри злость, но ноздри просто своевольно раздуваются в приступе гнева. Крепко хватаюсь за столешницу пальцами, прикрывая глаза.       – Жень, может тебе водички? – спрашивает Матвиенко, о присутствии которого на кухне, я слегка забыла. – Не нервничай так, тебе же нельзя.       Перевожу на него взгляд, в очередной раз вздыхая. Кажется мне, что раньше я не была такой эмоциональной. То ли это влияние гормонов, то ли просто мое расшатанное психическое состояние. Почему так резко все навалилось?       – И ты в курсе? Кто еще знает? Может, ваш приход это просто одна большая акция «помоги несчастной беременной Ермолаевой?» - смотрю на него с отчаянием. Я так устала от всего этого. От секретов, недомолвок, вранья. – Хоть ты расскажи мне правду. В тебе я еще не разочаровалась. – отодвигаю стул и сажусь на него, поджимая одну ногу к подбородку.       Сережа, кажется, не собирается сбегать как Ира, и плюхается на диван, на котором еще неделю назад я захлебывалась слезами. Брюнет отпивает из жестяной банки глоток и вопросительно смотрит на меня.       – Что ты хочешь знать? В курсе ли кто-то еще? У меня сложилось ощущение, что никто кроме меня. Мне кажется, даже Ирка не знает. Думаю, она бы точно спросила у тебя про самочувствие.       Интересно. Как Шастун вообще решает, что кому рассказать, а что стоит оставить в тайне?       – Арс рассказал мне на прошлой неделе. Приперся ко мне в квартиру пьяный в слюни, бредил что-то про вашего ребенка. Я думал, шутит. С утра все объяснил. Прости уж его, это я допытался. Слишком плохо ему было. – мужчина кладет руку на спинку дивана, делая еще глоток.       На глазах в очередной раз почему-то застревают слезы. Нет, это точно гормоны. Не хочется верить в то, что это я такая истеричка.       – Плохо ему было, как же. – недоверчиво всхлипываю я, но тут же стараюсь взять себя в руки, смахивая со щек слезы. В глазах тут же проясняется.       – Знаешь, я понимаю, как все выглядит с твоей стороны. Просто какой-то мудак сначала говорит, что любит до беспамятства, потом заявляет, что вся эта муть с отношениями, не для него. Но подумай сама. Он спасает тебя изо всяких передряг, решает твои проблемы, поселяет тебя у себя, когда ты ссоришься с Шастом, разрешает жить, сколько хочешь, устраивает тебя на работу, хоть ты об этом и не знаешь, но ты ведь сама очень туда хотела. А потом вдруг говорит, все, на этом все, конец. Не думаешь, что это как минимум странно? Извиняюсь, что в курсе таких деталей, но если бы он не поделился с кем-нибудь, точно бы ебу дал. Жень, я никогда его таким потухшим не видел. Он и сегодня бы пришел к тебе, но у него срочное дело в Питере появилось. – Матвиенко вдруг поднимается с дивана и подходит ко мне вплотную, приобнимая за плечи. – И честно тебе скажу, я считаю, что он полный идиот и мазохист, что поступил с вами так. Все можно было бы решить в разговоре. И если вдруг ты сомневаешься, - мужчина наклоняется ко мне, заставив меня вздрогнуть и прислушаться посильнее. – Он пиздец как тебя любит. Тебя и ребенка.       Выдыхаю на последней фразе, прикрывая глаза, и голова даже начинает немного кружиться от поступившей в мою голову информации.       – Он меня, конечно, убьет, когда узнает, что я все растрепал. Но мне надоело на вас, двух идиотов, смотреть, честное слово. – Матвиенко коротко чмокает меня в макушку и оставляет на кухне одну, все так же с кучей вопросов, ответов на большинство из которых, возможно, не существует вовсе.       Что все это значит?       Что это, черт возьми, значит?       Прикрываю глаза, отказываясь сейчас перерабатывать хоть что-то из сказанного Матвиенко. Я разберусь со всем обязательно, но только не сейчас. Сейчас я хочу забыть обо всех своих обидах на присутствующих в этой квартире и за ее пределами и просто раствориться в вечере. С шумным вздохом задвигаю стул и отправляюсь в гостиную, чтобы присоединиться к шумному просмотру какой-то советской комедии, о существовании которой я и не подозревала.       Ребята расходятся в первом часу ночи, на самом деле инициатором расхода был Шаст, он ненавязчиво намекнул всем, что пора по домам, и только я знала о настоящей причине.       – Вы с малышом, наверное, подустали. Отдыхайте, ложитесь спать. – прошептал он мне на ухо, слегка обнимая меня за талию. Я еще не забыла, что должна высказать ему свое недовольство, и не забыла, что я жутко злюсь на него, но сейчас я была больше благодарна брату за то, что собрал команду здесь, отвлек меня от бесконечных самокопаний и даже избавил меня от обязанности провожать ребят. Хотя я все равно вызвалась и даже решила проводить их до машин, чтобы немного подышать свежим воздухом.       И вот я стою у подъезда в своем теплом пальто, машу на прощание рукой отъезжающей Сережиной машине, и посылаю воздушный поцелуй Шасту, который моргает мне фарами. Глубоко вдыхаю прохладный ночной воздух, пытаясь собрать себя в кучу после всего, что навалилось на меня за этот вечер.       Всего за несколько часов во мне поселилось столько самых разных эмоций, что я не знала, какую из них начать проживать или прорабатывать. Но самая мощная, наверное, все-таки благодарность. Не к Антону, и даже не к ребятам. К Арсению.       Не знаю, сколько бы я потратила времени в поисках нормальной работы с адекватной зарплатой, которая еще и пришлась бы мне по душе И лишь одному Богу известно, нашла ли бы я ее вообще. А Арсений предоставил мне такую возможность. Он помог мне, когда я больше всего в этом нуждалась, и очевидно, понимая, как бы я отреагировала, если бы узнала о его помощи, предпочел оставить это в секрете. Ну какой же чертов граф!       В голове маячит лишь один вопрос. Неужели так сложно просто быть с женщиной, которую любишь? Не думать о том, что будет завтра, не погружаться в глубокие размышления о том, кого же она на самом деле заслуживает, будет ли она счастлива с тобой, а просто жить и наслаждаться ее присутствием в своей жизни? Просто любить ее? Может, ей было бы этого достаточно?       Прикрываю глаза, чувствуя, как меня начинает едва заметно потряхивать от холода, и разворачиваюсь к подъезду, решив, что пора укладываться спать, как вдруг чувствую на плече чье-то касание.       От страха тут же взлетает пульс, и я вздрагиваю, обернувшись назад, и в глазах тут же темнеет. По коже бегут мурашки, и у них нет ничего общего с теми приятными мурашками от крепких объятий или прикосновений. Я буквально чувствую, как волосы на всем теле встают дыбом от осознания, кто сейчас стоит передо мной.       У моего дома. В Москве. Спустя полтора года.       Он в какой-то потрепанной жизнью куртке, на ногах старые белые кроссовки, которые я дарила ему на какой-то из дней рождений. На голове полный кавардак, такое впечатление, что он специально взбивал их руками на протяжении какого-то времени. Я не могу и слова вымолвить, когда понимаю, что он мог приехать только по одной причине.       И выражение его лица заставляет меня замереть на месте от накрывающего меня с головой страха. Он смотрит отчаянно. И гневно.       – Марк?