Dior Eau Sauvage

      Он почти не изменился. Даже похорошел.       На лице как будто заметно убавилось морщин, а может, это просто освещение. Мне хотелось бы в это верить. Не хочется думать, что без меня ему живется лучше, хотя очевидно, что это так.       Он в безразмерной темной толстовке и черной кепке, из-под которой торчат отросшие вьющиеся волосы. В других обстоятельствах, я бы удивилась, почему он так выглядит, но все объясняет факт, что он приехал отсюда из аэропорта. В руках бокал с чем-то алкогольным, и я готова поспорить, что он пьет виски со льдом. Я стою от него в нескольких метрах, между нами куча людей, но я клянусь, даже отсюда я чувствую его запах, и от этого вмиг подкашиваются коленки. Я буквально готова заплакать от ощущения его аромата рядом.       Я чувствую на себе его взгляд, только когда сама отворачиваюсь. О чем он думает? Скучает ли он по мне? Как я выгляжу? Достаточно хорошо для первой встречи за такое долгое время? Радуюсь про себя, что не стала переодевать короткое платье. Тут же задаюсь вопросом, почему я радуюсь, но не могу себе ответить. Мне хотелось бы, чтобы он страдал так же, как я.       Все вокруг начинают улюлюкать и аплодировать, и я вдруг включаюсь в происходящее рядом. Перевожу взгляд на лицо Антона, жирно измазанное заварным кремом, и догадываюсь, что кто-то впечатал его в торт. От того, как радостно скачет и смеется Димка Журавлев рядом, понимаю, что это его рук дело. Шаст улыбается и смахивает с глаз крем, выдвинувшись в сторону Журавлева с поднятой кверху рукой в торте. Тот, очевидно, настолько погрузившись в смех, не замечает, как к нему подходит Антон и делает то же самое с его лицом. Отчетливо слышу смех Позова, который от эмоций хватает за плечо Арсения, пока тот все так же оглядывает мою фигуру. Мне становится некомфортно от его взгляда, и я решаю затеряться в куче людей вокруг. Я осознаю, что это из-за него я не чувствую себя собой уже второй месяц. Из-за него я не могла подняться с кровати и засунуть в себя хотя бы немного еды. Из-за него я перестала засыпать без алкоголя. Из-за него мне так чертовски плохо. Но я не могу не смотреть на него и не представлять, как мне было бы тепло и спокойно в его объятиях.              Это полный идиотизм, Ермолаева. Ты должна его ненавидеть.       Злюсь на саму себя за такие мысли. Он ясно дал мне понять, что ничего ко мне не чувствует, что ему не нужны отношения. Что он не сближается с людьми. Что я ему никто. Он мне тоже. А я как последняя дура представляю, как приятно его обнимать. Раз уж я ему никто, то ничего не мешает мне напиться в хлам и оторваться как в последний раз. Я не хочу больше думать о нем, видеть его рядом. Я хочу веселиться. Забыться.       Спустя пару часов ноги гудят от бешеных танцев, которые устроили мы с Сурковой. Я не знаю, сколько я выпила, но на баре деньги улетали с карты быстрее, чем хотелось бы. Чувствую такой прилив сил, что не хочется останавливаться. Беру за руки Оксану и задаю ритм танцу, который она тут же подхватывает. Мы смеемся, подпевая во все горло знакомую песню, которую включил диджей. С плеч небрежно спадает пиджак, а растрепанные волосы щекочут шею. Мне кажется, я впервые за все это время, позволяю себе так повеселиться. Спустя несколько секунд замечаю рядом двигающуюся под музыку Иру и девушку с работы, кажется, ее зовут Полина, и это ее я заменяла, пока та болела. Мы образуем мини-круг и продолжаем танцевать, пока в воздухе сменяются десятки композиций. К Ире подходит какой-то парень, начиная танцевать все ближе и ближе к девушке, та что-то говорит ему и отодвигает рукой, и уже через минуту он теряется. Голова гудит от громких басов и выпитого алкоголя, и спустя какое-то время начинает кружиться. Очевидно, вестибулярный аппарат тоже пострадал от моих постоянных голодовок.       Шаст искренне оценил мой подарок, свернувшись пополам от смеха, как он это обычно делает. Кольцо тут же надел на палец, добавив к своим украшениям на руках еще одно, и крепко обнял меня, сжимая плечи.       – У тебя все в порядке? – Антон не переставал задавать мне этот вопрос все эти полтора месяца, и я все так же отвечала «все отлично». Хотя, возможно, сегодня было хуже всего.       Я всеми силами старалась отвлекаться от собственных мыслей, летающих вокруг одного человека, мимолетно поболтала с Позовым и Сережей, последний сказал, что он скучает по мне, и ему не хватает наших саркастических подколов. Я грустно улыбаюсь, на самом деле, скучая по Матвиенко не меньше. С ним всегда чувствуешь себя в своей тарелке, уютно и безопасно. Наверное, он и правда единственный в коллективе, с которым комфортно 24 на 7.       Я упорно игнорировала присутствие Арсения. Он всегда был где-то неподалеку, и я несколько раз чувствовала на своей фигуре его взгляд, но ни разу не встречалась с ним глазами, я запрещала себе смотреть на него, ведь это пробуждало во мне не нужные иррациональные чувства. Возможно, я себе все придумываю, и он даже не смотрит на меня? Может, он даже не заметил, что я тоже здесь? Может его здесь и нет, а у меня от тоски уже начались галлюцинации?       Я не засунула в себя ни кусочка еды за весь вечер, обходясь одними коктейлями и шотами, и меня все устраивало. В голове не прояснилось, но я уже не думала, о чем он размышляет, что чувствует, когда смотрит на меня. Я вообще не была уверена, что он наблюдал за мной. С какой стати ему следить за мной, если я ему совсем безразлична?       Девочки отошли еще выпить или подышать на улицу, я так и не поняла, но мне не хотелось никуда уходить. Тело пульсировало от битов, и я отдавалась танцу полностью, отключаясь от происходящего в жизни. Мне уже давно стало жарко в пиджаке, поэтому сейчас я танцую в одном шелковом мини-платье, и не сразу замечаю рядом с собой парня. Он выглядит моложе меня, возможно ему лет 20, а то и меньше, но мне, на самом деле плевать. Он симпатичный, неплохо двигается и приятно улыбается, а глаза блестят от алкоголя. Он танцует все ближе и ближе, в какой-то момент подходя настолько вплотную, что легонько обнимает меня за талию. В глазах мелькают разноцветные огоньки, мне жарко и приятно, от него вкусно пахнет, поэтому позволяю ему танцевать рядом. Извиваюсь в его руках, наслаждаясь тем, как тело чувствует музыку, не думаю ни о чем, даже о том, что раньше никогда бы не позволила себе такого. Ощущаю на своем лице его пьяное дыхание и в следующий момент чувствую его губы на своих, а руки на моих бедрах, чуть прикрытых черной тканью. Мне должно быть приятно? В животе должно появиться напряжение? Мысленно пытаюсь вызвать внутри хоть что-то отдаленно похожее на то, что я чувствовала от поцелуя с Арсением, но ничего не выходит. Чувствую только пожирающую изнутри пустоту и чужие руки на теле. Перемещаю свои руки на его плечи, а затем на шею, по-прежнему чувствуя себя бесчувственной куклой, пока он все крепче прижимает меня к себе. Тяжело дышу, ощущая, как не хватает кислорода, и он отрывается от меня, делая вдох, но не придвигается обратно. Он стоит достаточно далеко, и я хмурюсь, не сразу замечая здесь третьего человека.       – Ты что творишь, Ермолаева? Что за цирк? – немного грубо произносит Попов, раздвинувший нас как маленьких детей. Не замечаю, как парень, танцующий со мной, растворяется в толпе, видимо, не пожелав оказаться в этой идиотской ситуации, и я остаюсь один на один со своей болью в лице Арсения, который натянул кепку чуть ниже на лоб.       Не сразу чувствую на своем плече его горячую ладонь, но тут же вырываюсь из его рук.       Между его бровей пролегла глубокая морщина, и приглядевшись к нему вблизи, мне уже не кажется, что он выглядит так хорошо. И это совсем немного, но облегчает мое состояние. Значит, и ему пришлось несладко. Может, это и никак не связано со мной.       – Чем ты недоволен, Попов? Какое тебе вообще дело? – с искренней злостью смотрю в его глубокие глаза, искрящиеся плохо скрываемым гневом.       – Думаешь, я не понимаю, зачем ты это делаешь? В кого ты превратилась? Что ты хочешь мне доказать? – кричит он, на что я испускаю смешок, а глаза расширяются в немом шоке. Арсений снова хватает меня за плечи, пытаясь встряхнуть, но я с силой толкаю его в грудь. Внутри взрывается настоящая бомба, которую я сдерживала всеми силами эти полтора месяца.       – Не прикасайся ко мне! Ты не имеешь никакого права сейчас даже находиться рядом! – разворачиваюсь на каблуках, желая как можно быстрее оказаться подальше от него. Протискиваюсь между танцующих людей, чувствуя как внутри в рыданиях обрывается сердце и рушится мир, только начавший строиться заново. Изо всех сил стараюсь унять бурю внутри, но ни черта у меня не получается. Как он смеет вообще что-то говорить мне? В кого я превратилась? Той, кем я сейчас являюсь, я стала только благодаря ему. Прикладываю к голове свою холодную руку, когда дохожу до барной стойки, но меня тут же хватают за плечо и с силой тянут в сторону выхода. Вижу впереди знакомую темную толстовку и шлейф родного аромата, и по инерции иду за ним, все же стараясь вырвать свою руку из его хватки. У меня получается только когда я уже стою на улице среди незнакомых мне курящих людей и рядом с источником самой большой своей боли. В воздухе пахнет сыростью после дождя и крепким табаком. И Арсением.       – Что тебе нужно от меня? Иди к черту! Иди нахер, Арсений! – во мне закипает злость, и я буквально готова наброситься на него с кулаками. Почему он смеет что-то предъявлять мне после того, что он сделал?       – Ермолаева, успокойся! Приди в себя! Ты совсем ебанулась? Что ты с собой сделала? Ты вообще ешь? – я не совсем понимаю, что он от меня хочет, но это не мешает мне искренне желать причинить ему физическую боль. – Думаешь, пососалась с каким-то идиотом и сделала мне больно? Живи дальше, двигайся дальше!       Чувствую в его дыхании яркий привкус алкоголя, догадываясь, что он выпил достаточно, чтобы позволить себе такое. Каждое его слово попадает прямо мне в сердце, как отравленная стрела. Мне больно даже от того, что он стоит рядом. А еще больнее сдерживать себя, чтобы не подойти ближе, меня так тянет к нему даже после всего, что он сделал. Я ненавижу его. А еще больше себя. Как я могу любить человека, который уничтожил меня?       Понять Арсения и в адекватном состоянии не всегда получается, а под действием алкоголя вообще не представляется возможным. Поэтому я просто говорю все, что вертится на языке. Хочу сделать ему также больно. Хочу уколоть его посильнее.       – Попов, мир не вертится вокруг тебя! Мне давно похер на тебя! Поэтому катись! И не приближайся ко мне больше! – снова разворачиваюсь от него, но он тут же притягивает меня к себе. Я глубоко вздыхаю, не понимая, что ему от меня нужно. Если он решил, что мне не место в его жизни, какого черта он держит меня? Зачем говорит сейчас это все? – Отпусти меня! Ты ясно мне все сказал, мы друг другу никто, я тебе не нужна, зачем ты все это делаешь? Тебе так наплевать на меня? – выплевываю ему все это в лицо, на этот раз не сумев вырваться из его цепких рук, поэтому я начинаю колотить кулаками ему в грудь. Я начинаю рыдать от переполняющих меня эмоций, по щекам ручьем катятся крупные слезы, и мне плевать, что он подумает. Да, мне больно. Мне ужасно больно.       Он недолго терпит мои жалкие попытки посильнее ударить его, сжимая губы в тонкую линию, но потом резко хватает меня за запястья, не давая мне возможности отступить. С вызовом смотрю ему в глаза, наблюдая за тем, как в них плещется сильнейший шторм.       – Я никогда не говорил, что мне наплевать на тебя, Женя. – спокойнее произносит он, думая, что тем самым он снизит градус разговора. Женя.       – Об этом не обязательно говорить, Арсений. – мне по-прежнему хочется наброситься на него, но он так крепко держит меня, что я не могу сделать ни движения, поэтому решаю атаковать его словами. Я хочу высказать ему все, что накопилось, потому что больше не могу держать в себе. – Ты предал меня, ты врал мне, глядя в глаза! Зачем все это было нужно? Зачем ты делал вид, что я что-то значу для тебя, что ты что-то чувствуешь? Чтобы потом выпнуть меня из своей жизни, заявив, что тебе не нужны отношения? Я не спала ни дня за целый месяц, я места себе не находила, я не ела, я перебила всю посуду в квартире, я никогда в жизни не чувствовала себя так уязвимо и дерьмово, а ты теперь спрашиваешь у меня что я с собой сделала? Это ты сделал, Попов! Это ты! Поэтому сейчас ты не имеешь права что-то предъявлять мне! Захочу, поцелуюсь с незнакомцем в клубе! Захочу, пойду и потрахаюсь с ним в туалете, и тебе не должно быть никакого дела до этого! Иди нахер, Попов, не приближайся ко мне больше, я ненавижу тебя! Ненав…       Я не успеваю понять, что происходит, но через секунду я чувствую себя в кольце из его рук, чувствую, как он крепко целует меня, впиваясь пальцами в мою кожу, наверняка оставляя красноватые следы. Я не сопротивляюсь ни секунды, потому что просто не могу его оттолкнуть. По щекам текут слезы, перемешиваясь со вкусом поцелуя на губах. Я взрываюсь от эмоций, накрывающих меня как огромная волна в океане. Кажется, из легких выбивает весь кислород, и я дышу только его запахом. Не чувствую землю под ногами, потому что я почти наверняка парю в воздухе.       Я так скучала по нему. По ощущениям его рук на своем теле, по тому, как он крепко вжимается в меня, боясь выпустить из рук. Я держусь за его плечи, боясь упасть от того, какими ватными стали ноги. Чувствую его руки везде одновременно, на плечах, спине, бедрах, талии, шее. Он целует меня так дико и страстно, что у меня сносит крышу. Я цепляюсь пальцами за его теплую толстовку, позволяя ему делать все, что он захочет.              Он вытирает большими пальцами слезы с моих щек, не прерывая поцелуй. Я хочу всегда целовать его. Всю жизнь.       – Прости. – шепчет он, отрываясь на секунду и снова осыпая мое лицо поцелуями. – Я не должен был приходить. Не смог. Хотел увидеть тебя.       – Я ненавижу тебя. – шепчу ему, чувствуя на губах соленые слезы. Сбилась со счета, сколько раз я произносила эту фразу про себя, и сколько раз сегодня выкрикнула ее ему в лицо. Легче не стало. Даже после того, как он уткнулся подбородком в мою макушку, обхватывая меня как котенка.              – Я знаю, ангел. Знаю. – говорит тихо, пока я всхлипываю у него на груди. Как можно одновременно ненавидеть человека и не представлять свою жизнь без него? Еще сегодня вечером я бы подумала, что его присутствие рядом сделает хуже, я потеряю все, чего добилась за эти полтора месяца, потеряю то хрупкое равновесие, которое мне только-только удалось нащупать. И я была права. Но как же невыносимо приятно чувствовать себя у него на груди. Неужели я сама позволю ему снова все разрушить? Снова сблизиться, а потом выкарабкиваться из еще более глубокой ямы, не имея при себе никаких нужных приспособлений? Очевидно, что да. И сейчас я не знаю, что в жизни может быть важнее его рядом со мной. Все остальное, все переживания, голос разума и здравый смысл уходит на второй план, если не исчезает совсем. Остается лишь дикая боль, отчаяние и бешеная любовь. Я так сильно люблю его. Я в жизни не чувствовала ничего подобного.       – Зачем ты это делаешь? Мне будет еще хуже. – не стесняюсь честно говорить о своем состоянии. Он ясно увидел, как я себя чувствую.       – Мне тоже. Но мне уже все равно.       Cтоим у входа в клуб еще где-то двадцать минут. Я даже не осознаю, говорим мы о чем-нибудь или просто целуемся и растворяемся друг в друге. На мне его теплая толстовка, пропитанная любимым ароматом и его крепкие руки, старающиеся захватить каждый миллиметр моего тела. Я цепляюсь пальчиками за его торчащие кудряшки и улыбаюсь сквозь слезы, не веря, что снова могу прикасаться к нему и смотреть в его грустные глаза. Что все это значит? Понятия не имею, да и мне нет никакого дела до этого.       Мы ловим первое попавшееся такси, не позаботившись о том, чтобы предупредить ребят, что мы уехали. Мне не хотелось терять ни секунды. Я думаю, ему тоже.       Водитель устало вздыхает всю поездку и изредка цокает языком, потому что мы не можем отлипнуть друг от друга. Попов сжимает пальцами мои бедра, продолжая осыпать мое лицо поцелуями. Мне не хватает воздуха, но я не могу оторваться от него. Я никогда в жизни не хотела кого-то так сильно, как Арсения. Когда нам все-таки удается разомкнуть губы и посмотреть друг на друга, в глазах все плывет. Его точеный профиль красиво подсвечивают фары машин и свет зданий, и от этого лицо выглядит угловатым. А может, он так похудел. Слышно, как за окном плещутся лужи и ревут моторы машин, жизнь в Москве даже поздним вечером кипит, но мне кажется, что вокруг нет никого, кроме нас двоих. Даже раздраженного водителя.       Арсений не отрывает от меня взгляда, продолжая водить шороховатыми пальцами по холодной коже, отчего спина покрывается мурашками. Ладони актера доползают до края шелковой ткани, чуть прикрытой его толстовкой, и мужчина сжимает губы в тонкую линию.       – Не надевай больше это платье. – шепчет он мне на ухо, опаляя горячим пьяным дыханием и оставляя на шее влажный поцелуй. Еще немного, и я не смогу сдержать стон, поэтому покрепче стискиваю губы, заползая пальчиками в его вьющиеся волосы. – Только если хочешь меня подразнить.       – Я не думала, что ты тоже будешь. Я бы не пришла. – признаюсь я, сползая ладонью с его шеи на грудь и начиная вырисовывать на черной футболке узоры.       – Я тоже не думал. Я должен был быть в самолете, но рейс перенесли из-за метео-условий. Дождь хотел, чтобы мы встретились. – загадочно произносит Арсений, аккуратно заползая пальцами под край платья. Я тут же натягиваюсь как струна, кидая беглый взгляд на водителя, который тихо ругается на подрезавший его джип.       – Дождь хотел или ты? – тихо спрашиваю его, пока его пальцы останавливаются у резинки нижнего белья. Я замираю, задерживая дыхание, но он не продолжает, останавливаясь на месте.       – Ангел, я ничего в жизни не хотел так сильно. – он целует меня в макушку, и я растворяюсь в его руках. Он здесь, рядом со мной, говорит, что скучал, и мне больше ничего не нужно. Я так скучала по тому, как он меня называл. Хоть сначала меня это и бесило.       Мне кажется, я не была в его квартире вечность, хотя здесь ничего не поменялось. В нос сразу же ударяет знакомый запах, и я прикрываю глаза от наслаждения. Ощущение, что я наконец-то дома. Мы не успеваем зайти внутрь, как Арсений жестко прижимает меня к коридорной стенке, цепко хватая меня за талию и припадая губами к моей шее. Я откидываю голову назад, ударяясь о кирпичную кладку, но не чувствую боли, не чувствую ничего кроме дикого желания. Я ощупываю его плечи и руки, шею, спину, стараясь уверить себя в том, что это не один из тех снов, после которых я не могу прийти в себя. Подцепляю край футболки и стягиваю ее с брюнета, пробежавшись пальчиками по грудным мышцам. Когда сама остаюсь в одном шелковом платье, и он прижимается ко мне голым торсом, приятно холодя кожу, я издаю томный звук.       – Не молчи, Женя. Я так скучал по тому, как ты звучишь. – мужчина стягивает с моих плеч тоненькие лямочки, и ткань чуть приспадает, открывая ему вид на набухшую от страсти грудь. Брюнет захватывает губами сосок, и я машинально вцепляюсь в его волосы, притягивая еще ближе. Я не могу и не хочу сдерживаться, поэтому нисколько себя не контролирую, постанывая от каждого его прикосновения.       Я одновременно хочу остаться здесь навсегда, и не могу больше терпеть эту сладостную пытку, мне впервые кажется, что я действительно могу взорваться от эмоций и напряжения. Чувствовать, как он покрывает поцелуями мою кожу, ощущать его крепкие руки на своем теле, это почти мой кислород. Это самый тяжелый из всех существующих в мире наркотиков. Как я могла жить без этого? Я не смогу снова слезть с него. Я почти уверена, что мне придется, но сейчас мне настолько плевать на все, что находится за пределами наших двух горячих тел.       Мужчина отрывается от меня и хватает за плечи, разворачивая лицом к стене. Цепляюсь руками за холодную стену, чувствуя, как быстрым движением руки Арсений приподнимает подол платья и сжимает мои ягодицы, заставляя меня громко выдохнуть прямо в стену. Я успеваю заметить, когда он стягивает с меня нижнее белье и уже в следующее мгновение входит так глубоко, что у меня перехватывает дыхание, и я вжимаюсь пальцами в кирпичную кладку, запрокидывая голову назад, ему на плечо.       – Арс… я так… я так… - я не понимаю, что говорю, и не знаю, что хотела выразить своей бессвязной речью, потому что мысли в голове разбегаются все дальше с каждым его мощным толчком.       – Так хотела снова почувствовать меня внутри? – спрашивает Попов своим наглым голосом, отчего щеки вмиг краснеют, и он прижимается так близко, что между нами не остается никакого воздуха.       Его руки крепко сжимают мои бедра, толкая меня ему навстречу. Я слышу, как он тяжело дышит, и хочу так много сказать ему, но у меня не получается. Все, что срывается с губ, это стоны, от осознания которых начинает кружиться голова. Я не вижу его лица и уже начинаю скучать.       Брюнет наращивает темп, все сильнее припечатывая меня к стенке, и когда я уже готова взорваться, разлетаясь на мелкие частицы, вдруг резко выходит, оставляя внутри пустоту. Я начинаю хныкать, закидывая руки назад и ища его, зарываюсь пальцами в его волосы, пока он тяжело дышит меня в шею, устроившись у меня на плече.       – Пожалуйста, продолжай. Не останавливайся. – я почти плачу, потому что не могу больше терпеть это жуткое напряжение в мышцах.       – Моя девочка. Ты ведь ни с кем больше не чувствовала такое? – актер аккуратно входит внутрь, отчего я выгибаюсь ему на встречу, но тут же снова оставляет меня с пустотой.       – Арсений… - его имя звучит так по-другому в этот момент. Он кажется мне чем-то нереальным.       – Скажи, и я продолжу. – мужчина проходится руками по всему моему телу, останавливаясь на пару секунд на груди, и обхватывает мои ладони, прижимая их к стенке, покрывая влажными поцелуями ямку за ухом.       – Я ни с кем не чувствовала такого. – шепчу срывающимся голосом, и тут же кричу от наслаждения от того, как резко он погружается в меня и сразу учащает темп. Я ощущаю, что я полностью в его власти, я готова полностью подчиниться ему, я готова сделать и сказать все, что он попросит, только бы чувствовать его.       Наши стоны заполняют все пространство вокруг, перемешиваясь с тяжелым дыханием. Я вскрикиваю последний раз, закатывая глаза и падая на его грудь, но он крепко держит меня, тут же заключая в объятия. Мы оба молчим, слыша как быстро стучат сердца. Волосы так сильно растрепались, а платье смялось, на лице наверняка не осталось и грамма лоска, тушь и губы размазались, но я так счастлива, что мне глубоко наплевать, как я выгляжу.       Попов разворачивает меня к себе лицом и утыкается лбом в мой, глядя затуманенным взглядом в мои поплывшие от страсти глаза. Я вижу в них целый океан, в котором плещется сильнейший шторм. И грусть. Мне кажется, я вижу в них грусть.       – Женя, я так чертовски скучал по тебе.       Я буквально готова расплакаться от его слов.       Кажется, это все, что мне нужно в жизни.       Я готова забыть и простить все. Я готова придумать тысячу оправданий и объяснений, лишь бы он говорил мне это.       Я боялась смотреть на часы, даже когда понимала, что уже раннее утро. Мы не спали ни минуты, не могли насытиться друг другом, путались в простынях, мешали спать соседям и забыли о счете времени и сне. Я старалась запомнить каждую его родинку на груди и спине, мне до сих пор не казалось что это реально. Я не знала, что после такого кошмара, может быть так хорошо. Что я еще могу ощущать все это, чувствовать трепет в животе и не быть способной отодвинуться от человека хотя бы на сантиметр. На моем теле не осталось ни одного места, в которое бы он меня не поцеловал, а на его – ни одного, которое бы я не обшарила пальцами. Мне не хотелось, чтобы утро наступало, потому что мне казалось, что все закончится с рассветом. Что свет разрушит все, что случилось этой ночью. Я была готова остаться в этой комнате навсегда, завесить шторы и всегда лежать в его объятиях. Я не хотела, даже боялась думать, что будет завтра, через два дня или неделю.       Поэтому этой ночью существовали только мы вдвоем. Наши стоны, объятия поцелуи, разговоры и откровения о том, как отвратительно нам было эти полтора месяца. Я не знаю, что будет завтра и догадываюсь, что так прекрасно, как я чувствую себя сейчас, мне уже никогда не будет.       Сквозь сон, в который нам все же пришлось провалиться ближе к утру, слышу его тихое бормотание, которое с трудом могу разобрать. Чувствую, как он встает с кровати, оставляя меня одну на постели. Не понимаю ни слова, поэтому проваливаюсь обратно в небытие, не желая больше никогда просыпаться.       – Что? Во сколько? Я понял, буду.