Dior Eau Sauvage

      Не знаю, почему, но как только я произнесла эту фразу, слезы полились рекой. Я молча плакала ему в футболку, пока его руки крепко обнимали меня, гладя по голове. Он тоже молчал, и почему-то мне не казалось это хорошим знаком. Не знаю, что творилось у него в голове. Может, он прокручивал варианты развития событий, если бы мы стали друг для друга чем-то большим, чем просто парень и девушка. Может, он думал о том, как ему повезло, о том, что у него есть дочь, а кто-то и мечтать о таком не может. Может, думал, что мне не стоит так убиваться, и что все в жизни бывает. Но он по-прежнему молчал.       Понятия не имею, сколько мы так простояли, но когда я очухалась и смогла открыть глаза, оглядевшись вокруг, поняла, что мы сидим на кухонном полу. Я сижу спереди, а Арс прижимает мою спину к своему телу, крепко обнимая меня обеими руками, как будто боясь выпустить. Я тупо смотрю в стену, мысленно пытаясь найти точку опоры внутри себя и, но понимаю, что ее нет. И наверное, на самом деле, никогда не было. Думаю, прошло не меньше часа до того, как Арсений начал спрашивать, а я отвечать ему.       Я всегда думала, что это все психологические мифы для тех, кто не умеет справляться с эмоциями самостоятельно, но я готова поклясться, что мне стало легче после того, как я ему сказала. Нет, эта огромная рана не зажила, и вряд ли когда-нибудь заживет. Я не стала чувствовать себя по-другому и не перестала винить себя и Марка. Но я почувствовала, как с моей груди спал огромный камень, который давил с неимоверной силой, заставляя задыхаться.       – Когда ты узнала? На медосмотре? – спрашивает тихо Арсений, уткнувшись подбородком в мою макушку, и я осознаю, что перестала трястись. Не знаю, как он почувствовал, что не стоит ничего говорить. Что мне нужно просто выплакаться, оставить все слезы на его одежде, что мне нужно просто чувствовать рядом родного человека, его поддержку и руки на моих плечах. Может, он знает меня лучше меня самой?       – Чуть позже. На медосмотре заметили какие-то отклонения и отправили меня на узи. – чуть осипшим голосом отвечаю я, растворяясь в его объятиях. Я как будто не вешу ни грамма. Думала, такую легкость и невесомость люди чувствуют исключительно от положительных эмоций. А может, я просто выплакала всю воду из организма, и очень быстро похудела. Или это предобморочное состояние. – Но я знала, что такое может быть.       – Откуда? – кафельный пол неприятно холодит кожу, но я как будто не обращаю внимания на это. Все вокруг кажется таким незначительным и неважным.       – Я сделала аборт год назад. Когда уходила из отношений.       Внутри уже ничего не ёкает, когда я все же решаюсь произнести эту фразу вслух. И как только я озвучиваю ее, меня как будто прорывает как какую-то старую и дряхлую плотину. Я не могу остановиться, потому что не могу больше держать это в себе. Попову даже не приходилось задавать мне никаких вопросов, потому что я рассказывала все, не утаивая никаких деталей, хоть и говорила сбивчивым дрожащим голосом.       – Мой бывший… Марк. Он был наркоман. Я узнала, что забеременела от него, когда мы уже расстались. Меня тошнило почти неделю, не было даже сил подняться с кровати, но мне было так тяжело морально, что я даже не подумала на беременность. Хотя, даже не знаю, когда я чувствовала себя паршивее, в отношениях или после разрыва. Думаю, что все-таки в них.       Я вдруг замолчала, почувствовав, как выбившись из ритма, сильно стукнуло сердце, замерев на пару секунд, и я глубоко вдохнула, не позволяя себе впадать в панику. Я слишком хорошо знаю симптомы, чтобы позволить себе снова переживать это как в первый раз.       – Он так и не узнал? – тихо спрашивает Арсений, как будто боится, что громкость меня испугает. Мужчина по-прежнему держит меня в своих объятиях, нежно поглаживая кожу на руках.       – Нет. Никто не знал. Я ни с кем не советовалась. Может быть, это было неправильно. Но я не хотела такой жизни для своего ребенка. Ты сам прекрасно понимаешь, как наркотики влияют на здоровье. Я не хотела своему ребенку такого отца. Никакому ребенку я не желаю такого. – всхлипываю, прикрывая глаза и тут же ощущаю на макушке его теплые губы.       – Он бил тебя? – аккуратно и заикаясь спрашивает Попов, от чего в груди неприятно жжет. Это так отвратительно звучит. Почему я раньше не задумывалась о том, как ужасно унизительно это звучит?       – Не всегда. Когда приходил в неадеквате, или когда я давала повод. Например, не достаточно разогрела суп, усомнилась в его трезвости или не так посмотрела. Один раз мне прилетело за то, что я нашла в его телефоне переписку с женщиной, с которой он спал. Я уже молчу про все те случаи, когда я заикалась о расставании. – хлюпаю носом. Почему мне так легко говорить об этом? Дело в том, что во мне не осталось никаких эмоций? Или в том, кому я все это рассказываю? Я прятала все эти воспоминания и слова так глубоко в себе, что не думала, что когда-нибудь с кем-то этим поделюсь.       – А родители ничего не замечали? Подруги?       – Мира догадалась сама. Родители ничего не знали, они были уверены, что он ангел во плоти. Он и правда умел производить такое впечатление, если было нужно. Да и он не всегда был такой. Когда мы познакомились, он был совершенно другим человеком. Но так случается, к сожалению. Люди сворачивают не на те дорожки, теряются, меняются, и в какой-то момент ты уже их не узнаешь и ничего не можешь сделать, как бы ни старалась.       После каждой моей фразы он выдерживал паузу, как будто все обдумывал, или формулировал следующий вопрос максимально тактично, чтобы не задеть меня. Я опустошенным взглядом смотрела в стену, по-прежнему чувствуя на своем теле его руки, которые заставляли меня чувствовать себя в безопасности.       – Сколько это продолжалось?       В этот вечер я рассказала ему все. Все, что болело внутри уже так долго. Рассказала о том, когда начала замечать в поведении Марка изменения, начала все чаще видеть расширенные зрачки, выслушивать постоянные упреки, ссоры без повода, все чаще начала чувствовать себя виноватой, пыталась угодить, ревновала, но молчала, потому что это могло его спровоцировать. Перестала видеться с друзьями, реже созванивалась с родителями, замазывала синяки на видных местах и старалась меньше разговаривать, чтобы не злить его. Верила его слезам и обещаниям, что он бросит, прощала, когда он извинялся и умолял не оставлять его. Сначала я не хотела уходить, а потом уже не могла. Я поняла, что ничего не поменяется никогда. Я стала бояться его как ночного кошмара и понимала, что это ненормально, что он не тот Марк, в которого я влюбилась, и что дальше будет только хуже. Я пыталась уйти четыре раза. Пыталась спокойно объяснить ему все, но ни к чему хорошему это не приводило. Не знаю, что на него нашло, но после четвертой моей попытки, он отпустил меня. Я как сегодня помню эту ночь. Помню, как чудом успела запереться в спальне, пока он громил мебель от злости. Не знаю, сколько часов это продолжалось, я уснула, а на утро он просто обнял меня и со слезами на глазах сказал, что отпускает.       Я рассказала ему о том, что без психотерапевта не справилась бы с этим. На удивление, идея пойти к специалисту была не моя, а Марка, но он, конечно, не знал, с какой целью, я к нему хожу. Помню, как после того, как я в очередной раз увидела в его телефоне переписку с какой-то девушкой, по тексту которой все было предельно ясно, а он убедил меня, что я себе все придумала, и что я настолько не уверенна в себе, что мне стоит поработать с психологом. Если бы он только знал, к чему это приведет.       Попов узнал, что я глубоко зависимый человек, и что с этой проблемой не смог справиться даже квалифицированный специалист. После расставания с Марком, я еще почти год ходила на сессии к психотерапевту, рассказала о своей беременности, мы очень долго прорабатывали мое чувство вины после аборта, о котором я никому не сообщила, и пыталась очнуться после отношений, в которых я себя почти потеряла. Наверное, это был мой самый тяжелый период. Я вернулась к родителям, изредка ходила в университет, устроилась на работу в кафе, иногда брала фото-съемки на заказ, мечтала о работе в СММ. Да, мне было ужасно тяжело после расставания. Я очень его любила. К своему стыду, любила даже когда он издевался надо мной. Знала, что ему просто было плохо, он запутался, он был сам не свой. Я хотела ему помочь и вытащить, но потом поняла, что это бесполезно, и я падаю в эту яму вслед за ним.       Спустя какое-то время я поняла, что мне нужно съезжать от родителей. Я уже точно знала, что не буду работать по специальности, и мне хотелось что-то кардинально поменять. От части, я решила переехать в Москву именно потому что была уверена, что я теперь другой человек, и мне нужна новая жизнь, где я все решаю сама, где мне не указывают, как жить, как себя вести, где меня не ограничивают в общении и в привычках. Я накопила какое-то количество денег, поблагодарила и попрощалась с психотерапевтом и написала Шасту, что собираюсь перебираться в Москву, а он любезно пригласил меня пожить у себя. Мама настойчиво убеждала меня в том, что это будет большой ошибкой, но я забрала документы из ВУЗа, в котором уже забыла, когда в последний раз появлялась, и купила билет до Москвы в одну сторону. Пока мама была рядом, папа выражал свое немое согласие с ее мнением, потому что с моей матерью было бесполезно спорить, но когда мы остались наедине, он крепко меня обнял, и сказал, что гордится и верит в меня. Это было именно то, что я хотела бы от них услышать. От них обоих.       – Дальше ты знаешь. Я жила у Шаста, он позвал меня поработать, мы с тобой познакомились.       Арсений молча прижимал меня к себе, перебирая пальцами мои волосы и периодически легонько сжимал плечи в знак поддержки. Не знаю, сколько мы сидели вот так в тишине, не представляю, сколько было времени, когда мы ушли спать, вместе медленно шагаю по коридору, но последние слова, что я услышала от Попова в тот вечер, были такими:       – Не представляю, что ты пережила, ангел. Я люблю тебя.

***

      Смысл сказанных им вчера слов, кажется, начинал доходить до меня только сейчас.       Он правда сказал, что любит меня? Мне не послышалось? Может, я отключилась на какое-то время в его объятиях, и мне это приснилось? Почему-то я упрямо отказывалась в это верить. А еще была настолько сильно измотана ураганом эмоций, испытанных вчера, что даже не смогла ему ничего ответить. Я как будто бы пропустила его реплику мимо ушей, продолжая молча пялиться в одну точку, я вообще не понимала, что он мне говорил. Не знаю, ждал ли он от меня какой-то ответной реакции или хотя бы какой-то эмоции, но внешне этого точно не показывал, ни вчера, ни сегодня.       – Папа, посмотри, точное такое же было у барби из мультика! Помнишь, мы смотрели в кино? – Кьяра крайне заинтересованным взглядом рассматривает витрину с кольцами в детском магазине и усиленно показывает пальцем на серебристое колечко с ярко-розовым немаленьким камнем в виде бабочки.       – Ты хочешь его? – уточняет Арсений, с улыбкой глядя на дочку, и я повторяю за ним, не сумев не расплыться в такой же ухмылке. Девочка часто кивает головой, не сводя глаз с выбранного украшения, и Арс еле сдерживает смешок от того, насколько заинтересованной выглядит Кьяра. Я не могу не замечать, каким совершенно другим становится Попов в присутствии дочери. Он как будто превращается в большого плюшевого мишку, доброго, улыбчивого, радостного, готового на любые подвиги ради этой маленькой девочки. По своему опыту знаю, что он и так достаточно отзывчивый человек, но в общении с дочерью это качество приобретает еще большее значение. Думаю, если бы он мог, он бы затискал ее до потери пульса. Кажется, только сейчас начинаю осознавать, что любовь отца к дочери это что-то действительно неповторимое и особенное.       – Конечно, хочу! Это самое крутое кольцо в мире!       После того, как Арс оставляет на кассе в «Детском мире» достаточно приличную сумму денег, купив дочке огромный дом для кукол, о котором мечтала, наверное, каждая девочка, кольцо и игрушечного робота-хомяка, Кьяра не может перестать светиться от счастья, обняв папу уже несколько раз и не переставая его благодарить. Арсений же, в свою очередь, чувствует себя большим волшебником, который исполняет детские мечты и расплывается в самой широкой улыбке каждый раз, когда дочь крепко обнимает его за пояс.       Я рассказываю Кьяре, что все детство мечтала о таком кукольном домике, но мне его так и не подарили, но она великодушно приглашает меня поиграть вместе с ней после того, как она его соберет. Треплю ее по макушке, про себя задаваясь вопросом, позвала ли бы я близкую подругу своего отца играть со мной в куклы. Девочка выглядит совершенно открытой к общению с такой внезапно появившейся тетей Женей, которая почему-то живет в квартире его отца и спит с ним в одной постели. Не знаю, как бы я отреагировала на такую ситуацию в ее возрасте. Вполне вероятно, что не настолько радужно и беззаботно. Но я искренне рада, что в нашем с ней общении не возникает никаких проблем, она делится со мной своими планами на следующую неделю, рассказывает пару обличающих секретиков про Попова, и спрашивает, насколько на самом деле правильно будет возвращать кольцо, которое ей подарил Захар. Меня умиляет тот факт, что она ставит под сомнение мудрейшие советы своего отца и уточняет этот вопрос у меня. Но, к ее сожалению, мое мнение по этому поводу остается точно таким же.       День проходит как нельзя прекрасно, я даже на какое-то время забываю о том, что вчера распадалась на части от переполняющих меня эмоций, мыслей и всепоглощающего чувства вины, в котором боялась утонуть. Я видела, что Арс кайфует от времени с дочерью, но чувствовала, что он не расслаблен до конца, напряжен и немного зажат, и в этом я тоже винила себя. Периодически задаю себе вопрос, когда я перестану чувствовать себя виноватой по поводу и без, но ответа не нахожу. Наблюдаю за нередкими обеспокоенными взглядами Арса в мою сторону. Он наверняка думает о том, комфортно ли мне, думаю ли я о том, что у меня такого не будет, что я чувствую, когда смотрю на то, как они взаимодействуют, какая Кьяра замечательная девочка, и почему не ответила на его вчерашнее признание. И даже если бы у меня был ответ хотя бы на один из этих вопросов, я все равно не стала бы его грузить. Я счастлива наблюдать за ними. Я искренне рада, что человек, в которого влюблена, искренне смеется, когда его дочка, не сумев откусить кусок сладкой ваты, измазывает пол-лица в сахаре, а в ответ на его подсмеивания Кьяра отрывает кусок ваты и приземляет прямо ему на щеку. Арс делает самое удивленное из всех своих выражений лица, выпучивая глаза. Я лишь улыбаюсь, заставляя сжимающуюся грудную клетку расслабиться хотя бы чуть-чуть.       Попов решает устроить дочке настоящие приключения, не остановившись на подарках. Они затаскивают меня на колесо обозрения, хоть и не высокое, но от одного его вида у меня все равно начинают трястись внутренности. Аттракционы – один из источников моего самого сильного страха, и я понятия не имею, с чем это может быть связано. Пока эта мини-семейка тыкала пальцами в прохожих, становившихся все меньше и меньше по мере того, как наша кабинка поднималась выше, смеялась над шуточками, которые, естественно, испускал Попов, я судорожно вцеплялась в поручни, стараясь не показать им, насколько мне страшно, чтобы не стать еще одним поводом для шуток. К счастью, я спустилась на землю целой и невредимой, и на моей голове не прибавилось седых волос. Вроде бы.       Под конец вечера, когда они обошли все аттракционы, которые были в округе, и когда меня уже поташнивало от постоянного экстрима, отец и дочь решили заявиться в зеркальный лабиринт, от которого у меня окончательно закружилась голова. Вглядываться в десятки своих не самых удачных отражений и искать верный коридор, в который необходимо сделать шаг оказалось куда сложнее, чем я думала. И я совсем не о том, что это трудно физически. Заглядывать себе в глаза, рассматривать синяки под ними, с сокрытием которых не удалось справиться моему тональнику, подмечать исхудавшую фигуру, слыша на фоне заливистый детский смех и шуточки Попова, ударившегося лбом о стекло, оказалось морально тяжело. Я чувствовала себя выжатым лимоном, который решили еще чуть-чуть додавить в чай. Нет, я была благодарна им за то, что вытащили меня из кокона жалости к себе, уничтожающих себя мыслей и слез. Но не думаю, что я была похожа на заряженного на позитив и активности человека, хотя, честно, я очень старалась выглядеть именно так.       Я первой нахожу выход из этого бесконечного лабиринта, в котором я честно взглянула себе в глаза и призналась, что со всем, что произошло со мной, просто придется смириться. Уже ничего не поменять, и несмотря на то, как сильно я бы хотела семью и детей, этого в моей жизни не будет. И этот факт придется рано или поздно принять. И чем раньше я это сделаю, тем лучше будет всем. И мне, и окружающим.       Присаживаюсь на скамейку у стойки администрации, собираясь с силами и дожидаясь, пока они выберутся из этого обличающего натуру места. Голова чувствуется тяжелой, а в висках немного стучит, и я пытаюсь вспомнить, есть ли в моей сумке хотя бы маленький запас парацетамола. Отчетливо чувствую тошноту, подступающую к горлу, и вспоминаю, что пренебрегла завтраком, довольствуясь чашкой крепкого кофе с утра, и ореховым латте в обед. Кусок весь день не лезет в горло, и от чувства голода начинают трястись пальцы, но я упорно игнорирую сигналы организма, который требует немедленной помощи. Когда слышу недовольное бурчание актера, перед этим отметив еще один звук удара, из-за крайнего зеркала вдруг выглядывает Кьяра.       – Ура! Папа, я вышла! Быстрее, черепаха! – заливисто смеется девочка, увидев глазами меня и подлетая ко мне на скамейку. Она с разбегу приземляется на скамейку и в следующее мгновение аккуратно обнимает меня за талию, прижимаясь ко мне головой. – Ты очень хорошая, Женя. Ты мне нравишься.       В уголках глаз тут же скапливается влага, и я кладу руку ей на голову, аккуратно взлохмачивая волосы девчушки. Начинаю задумываться, что Поповы решили устроить мне марафон признаний, и я не могу быть более благодарной этой маленькой девочке, которая сегодня заставила меня почувствовать себя по-особенному. Так, как у меня не получится.       – Ты тоже замечательная, Кьяра. Спасибо тебе.       Я была уверена, что она не понимает, за что я благодарю ее, но ей и не нужно этого знать. Мне достаточно того, как она осторожно обнимает меня маленькими ручками, а когда из-за угла появляется Попов, увидев эту картину, на его лице растягивается самое что ни на есть спокойное выражение. Облегчение. Мы с Кьярой друг другу понравились. Это было для него очень важно, хоть он этого и не показывал.       Немного застенчиво улыбаюсь ему, и только когда он подходит поближе, замечаю на его лбу красное пятно от постоянных ударов. Это подмечает и Кьяра, заливаясь хохотом, и на этот раз подхватываю ее настолько искренне, насколько это возможно.

***

      Валяюсь на кровати с ноутбуком в ногах, пялясь в очередное разговорное шоу на ютубе, которое помогало отвлекаться от мыслей. Признаться, эта маленькая позитивная девочка по имени Кьяра сама того не зная, помогла мне немного прийти в себя. Хотя наверное, я очень боялась обратного эффекта.       Я поймала себя на мысли, что я хочу на работу. Хочу занять себя полезным делом, почувствовать, что я управляю своей жизнью, хочу общаться с людьми. Не представляю, как бы я себя чувствовала, если бы до сих пор сидела дома и мучительные мысли на тему игнора Арсения и его постоянного отсутствия дополнились бы новыми, более серьезными переживаниями.       Беру в руки телефон, заводя будильник на семь утра и краем глаза вижу, как в комнату заваливается Арсений в одних серых спортивных штанах и падает на кровать, утыкаясь лицом в мой живот и обнимая меня за талию. Откладываю телефон на тумбочку, забираясь пальцами в его немного влажные после душа отросшие волосы. Разглядываю его широкую спину, усыпанную родинками и вздымающуюся от равномерного дыхания, и чувствую, как он водит пальцами по моим торчащим ребрам.       – Ты как?       Поджимаю губы, чувствуя в этой короткой фразе столько заботы, что внутри все сжимается от этого осознания. Неужели, мы с Арсом стали так близки друг другу? Я и тот Арсений, который выхватывал у меня телефон из рук и прятал у себя в кармане, чтобы я согласилась проехаться с ним? Я и тот Арсений, который заявлял, что в игру, которую мы играли, я точно проиграю? Я и тот Арс, который убеждал меня, что он не сближается с людьми, и что все, что было между нами, я себе придумала? Этот человек сейчас лежит на моем животе, боясь сделать лишнее движение и поглаживает кожу, интересуясь о моем душевном состоянии? Может, это правда очень жестокий сон?       – Все хорошо, не волнуйся. Кьяра - просто солнце. – улыбаюсь я, когда он приподнимает голову и заглядывает мне в глаза, прищурив свои.       – Конечно, солнце. Разве у меня могла бы быть другая дочь?       Усмехаюсь его бешеной самоуверенности и нисколько не удивляюсь такому ответу. После самого насыщенного уикенда с подарками, аттракционами и извечными шуточками, Арсений отвез девочку домой к маме. Она очень долго не хотела уходить, цеплялась ручками за одежду Арса, а когда на ее глазах появились намеки на слезинки, я сама чуть не расплакалась в этой же машине. Как же ужасно, когда ребенок живет в неполной семье.       – Ты тоже ей очень понравилась. Я ожидал худшего. На самом деле она та еще выдерга и вредина. – признается Арс, и я очень быстро нахожусь с ответом.       – Конечно, разве у тебя могла бы быть другая дочь?       Он ничего не отвечает, но я чувствую, как он расплывается в улыбке, укладываясь обратно мне на живот.       Кажется, я могла бы лежать так вечно, ощущая, как под кожей бьется его сердце, как в местах его прикосновений появляются мурашки, а в голове наконец проясняется.       Я тоже безумно люблю этого человека.