Dior Eau Sauvage

      Кажется, я и правда сошла с ума.       Иначе не объяснить, почему я не чувствую ни капельки той злости, которая находилась во мне эти пару дней. Неужели, мне правда так легко простить человека, который сделал больно?       Очевидно, что да. Может быть, кто-то со стороны скажет, что я тряпка, что я не должна была прощать и давать ему шанс все объяснить. Что человек сделав больно раз, сделает его и второй. И, казалось бы, кому как ни мне должно быть известно об этом правиле. Но мне, отчего-то кажется, что сейчас все по-другому. А может, я просто наивная дурочка.       Наблюдаю за тем, как Арс посильнее сжимает губы, всем видом стараясь показать, что ему нравится песня, которую я включила в машине со своего телефона. Я знаю, что он терпеть не может рэп и, признаться, специально включила Скриптонита, чтобы позлить его. Двигаю плечами и бедрами в такт песне, до сих пор не потеряв атмосферу клуба с его громкой музыкой и дикими танцами. Когда начинается припев с громким басом и кучей непонятных слов, мой водитель жалобно сдвигает брови и вздыхает, на что я взрываюсь в приступе смеха.       – Ладно, хватит с тебя. – переключаю на что-то более нейтральное, и он облегченно выдыхает.       – Слава богам, а то я думал, не доеду. – глубоким голосом произносит мужчина, и я поджимаю губы от его тембра, который отчего-то кажется мне еще более сексуальным, чем раньше.       Алкоголь в крови плюс его аромат и глубокий голос, и я готова расплыться в лужицу прямо на пассажирском сидении. Внимательно смотрю на него, пока он выруливает на широкое шоссе, попеременно переглядываясь со мной и с боковыми зеркалами. Он с легкой улыбкой наблюдает за тем, как я разглядываю его, дорогу, пролетающие мимо фонари, иногда подхватываю ритм мелодии и начинаю ерзать на сидении, пытаясь сидя изобразить танец. Попов изредка посмеивается над моими телодвижениями, и я улыбаюсь. Мы едем какое-то время почти в полной тишине, перебиваемой тихой джазовой мелодией. В голове очень много мыслей, а выпитое шампанское только ускоряет их беспорядочное движение в моей голове. Я не очень-то себя контролирую, поэтому решаю поменьше думать.       – Ты меня очень обидел. – вдруг срывается с моих губ. – Мой бывший молодой человек поступал гораздо хуже, но всего несколько слов от тебя обидели меня гораздо сильнее, чем его выходки.       Не осознаю, сказала ли я это вслух или только подумала об этом. Я впервые говорю о Марке с кем-то кроме Мирославы. Не понимаю, зачем я начала этот разговор, и я надеюсь, он просто примет к сведению мои слова, не заставляя меня рассказывать ему всю историю. Но если бы он попросил, я бы рассказала.       – Знаешь, я прочитал в одной умной книжке, что на самом деле взрослого человека никто не может обидеть, если он сам этого не захочет. Он сам решает, какие чувства ему испытывать, и принимать ли чьи-то слова на свой счет. – произносит он, на что я разворачиваюсь к нему всем телом, опираясь рукой на спинку своего сидения.       – А ты значит у нас такой рациональный, все свои эмоции держишь под контролем и ни на кого не срываешься? – напористо спрашиваю я, чувствуя, как в мое беззаботное влюбленное состояние потихоньку вплывает раздражение и недовольство. Недолго жду ответ, и сразу после услышанного я успокаиваюсь, укладываясь обратно на сидение.       – Так и было. До того, как одна своенравная особа появилась в моей жизни.       Уже не знаю, что ответить, и надо ли вообще. Поэтому молча наблюдаю за дорогой, и чувствую, как его взгляд бегает по моей фигуре, еле сдерживая улыбку. Не знаю, можно ли верить его словам, или это манипуляция. Но, честно говоря, очень хочется.       – Ты не расскажешь, что случилось? – спрашиваю я, не надеясь на ответ.       Тут же замечаю, как он ощутимо напрягается и поджимает губы. Вижу, как он почти незаметно глубоко вздыхает, и продолжает молча управлять машиной. Я уже успеваю смириться с тем, что эта часть его жизни остается для меня закрытой, и мне хочется надеяться, что это когда-нибудь изменится. Отворачиваюсь от него к окну, наблюдая за быстро сменяющимися пейзажами, как вдруг слышу его тихий голос.       – Моя бывшая жена хотела увезти дочку в другую страну. Я ездил по юристам и пытался написать запрет на выезд. – он говорит почти надломлено, пытаясь выглядеть непоколебимо, но я отчетливо слышу в его голосе боль и злость. Я никак не ожидала, что за пару секунд узнаю так много о таком скрытном и загадочном прежнем Арсении. У него бывшая жена, с которой, судя по тем отрывкам разговоров, что мне довелось услышать, у него не самые лучшие отношения. У него дочка. И жена хочет увезти ребенка за границу. Расклад просто бомба. И я на фоне этих проблем просто меркну.       Он замолкает, и мне хочется взять его за руку и покрепче ее сжать. Не хочу требовать от него подробностей или объяснений. Он и так достаточно многое сделал тем, что рассказал мне об этой ситуации. Для человека, который предпочитает скрывать даже стоимость купленной рубашки, это приличный шаг. Я не знаю, насколько сложна процедура написания такого запрета, но судя по тому, каким эмоционально вымотанным он выглядит, ему эти два дня дались очень нелегко.       – Как зовут твою дочку? – решаюсь спросить только это, и он, на удивление, слегка ухмыляется, заставляя меня немного расслабиться. Я не знаю, как выразить то, как я благодарна ему за откровение. Догадываюсь, насколько для него это личное и болезненное. И признаться честно, я не ожидала такого поворота событий.       – Кьяра. 8 лет, она заканчивает первый класс и, как ни странно, обожает апельсины.       Я тоже улыбаюсь, находя очень милым его сравнение. Внимательно разглядываю его лицо, которое освещается фонарями с улицы только наполовину, и думаю о том, как же много скрывается за маской самовлюбленного и наглого актера, принимающего десятки масок каждый день. Может быть, сейчас я и вижу его настоящего? Немного ранимого, беспокоящегося за дочку и измотанного проблемами.       Мужчина мимолетным движением переключает передачу, а после я перехватываю его руку и сжимаю ее. Он не смотрит на меня, но я вижу, что он не жалеет о том, что рассказал мне. Я не хочу расспрашивать у него о бывшей жене, о том, почему они развелись, и почему она хотела увезти дочь. Решаю дать ему время и возможность поделиться этим, когда он сам захочет. И если сейчас не тот самый момент, я пойму.       – Спасибо, что поделился. И надеюсь, у тебя все получилось. Ну, с запретом. – произношу я аккуратно, пока он перебирает мои пальцы, и я растворяюсь в пространстве от его касаний к моей коже. Мне кажется, что за эти несколько минут мы стали намного ближе друг к другу, чем два дня назад.       – Твоя очередь. – ухмыляется мужчина, останавливаясь на очередном светофоре. Поражаюсь, как много машин на дорогах во втором часу ночи. Актер разворачивается ко мне, оглядывая каждый сантиметр моего лица. Под его взглядом я чувствую себя, как под микроскопом, но одновременно с этим и самой красивой девушкой на свете. От его взгляда я буквально ощущаю, как он покрывает поцелуями каждый уголок моего тела. – Когда ты ночевала у меня последний раз, и я спросил, почему ты решила переехать в Москву, ты так и не ответила.       Не думала, что это будет так его интересовать. Поджимаю губы, задумываясь на тем, что нет ничего такого, что могло бы помешать мне рассказать ему свою прекрасную историю. У кого не бывало проблем с родителями и бывшим молодым человеком, поехавшим с катушек? Вообще-то, я не ожидала, что буду готова обсуждать это с кем-то кроме Мирки. Но, как ни странно, слова сами льются с губ.       – Трудно назвать одну причину. – светофор перед нами загорается зеленым светом, и Попову приходится выпустить мою руку и своей, и мы трогаемся с места, но он продолжает внимательно слушать. Я по-прежнему чувствую действие алкоголя на свой организм, но его история про дочку как будто немного отрезвила меня и развязала язык. – Мы последнее время не очень ладим с родителями. Вернее, какое-то время я жила отдельно, но потом вернулась к ним, и поняла, что это было ошибкой, и нужно съезжать. Не видела смысла продолжать обучение на специальности, с которой я не планировала связывать жизнь. Не видела развития для себя в Воронеже. – прочищаю горло, потому что, на удивление для меня самой, мне было достаточно тяжело вслух произносить причины. А в последней я и вовсе боялась признаваться. И хотя мой психотерапевт убеждал меня в обратном, я знала истинную причину своего поступка. – И бежала от прошлых отношений.       Я замолкаю, ощутив, как внутри все сжимается в маленький комок от упоминания своих прошлых отношений. Я была уверена, что спустя такой большой промежуток времени я смогу сказать об этом без особых эмоций, но сейчас поняла, что ничего не забыла. И вряд ли когда-нибудь забуду.       – Что он сделал? – Попов как будто чувствует, что закончились эти отношения как ни на есть ужасно, и спрашивает достаточно аккуратно, но я все равно не могу ему рассказать. Чувствую, что как только начинаю вспоминать пережитое, глаза за секунду становятся влажными, а в горле застревают невыплаканные слезы. Я целый год работала с психотерапевтом. Я работала над своим восприятием ситуации. Над тем, чтобы меня не выворачивало наизнанку от воспоминаний о Марке. И я уезжала из Воронежа с мыслью, что этот этап в жизни, наконец, закончился. Я смогла преодолеть свой страх и панические атаки. Я смогла шагнуть в новую жизнь, не оглядываясь назад, в новые эмоции. Однако сейчас, чувствуя, как голос начинает дрожать, я понимаю, что ничего не закончилось. И я сделала шаг назад. А может и несколько. Сейчас, в эту секунду я снова запуганная девочка, у которой трясутся руки, но она боится уйти, прощая все те ужасные поступки от когда-то любимого человека.       – Я не хочу об этом говорить. Не сейчас. – я знаю, что он заметил дрожь в моем голосе, и вижу, как актер понятливо кивает, закрывая тему. Неужели я никогда не смогу пережить это?       – Мне жаль. Хоть я и не знаю, что случилось, но понимаю, что тебе больно. Расскажешь, когда посчитаешь, что готова.       Ловлю на себе его заботливый взгляд, и позволяю себе ухмыльнуться, поджав губы. На этом неприятные для нас темы разговоров заканчиваются, и Арсений переводит все в русло шуток. Я несколько раз шлепаю его по плечу после очередных подколов в свою сторону, он рассказывает мне, что в перерывах от дел с юристами, он успевал ездить на съемки их ютуб-проектов. Теперь не удивляюсь его измотанному виду. Зная, что импровизаторы могут работать по двенадцать часов, пока не доснимут все запланированное, я задаюсь вопросом, спал ли он вообще. Снова раздумываю над тем, откуда у него ссадина на щеке, но не решаюсь спросить, догадываясь, что с этим связана еще одна не очень приятная история, которую сейчас не хочется вспоминать. Попов смеется над тем, как я с трудом выговариваю сложноподчиненные предложения, и решает заехать за кофе по пути домой, чтобы я хотя бы немного пришла в себя.       Поэтому следующие двадцать минут, что мы едем до квартиры Шаста, я с большим удовольствием уплетаю пончик с шоколадной глазурью, запивая не самым крепким эспрессо. По лобовому стеклу начинают стучать капли, и на улице в который раз за эту неделю начинается дождь.       Ловлю себя на мысли, что в эту секунду я чувствую себя дома. Укутанная запахом кофе, выпечки и мужским одеколоном, ерзая на кожаном сидении в такт мелодии по радио и каплям дождя, и перекидываясь хитрыми взглядами с Арсом, пока машина мчит по мокрому асфальту, разбрызгивая лужи в разные стороны. Неужели, я сплю?       – У тебя есть сигарета? – спрашиваю у Попова, пока тот паркуется в паре шагов от подъезда. Вспоминаю, что выкурила всю свою пачку от нервов, которые мучили меня эти пару дней. – Хочу покурить.       – Ты видела, что на улице творится? – спрашивает мужчина, попеременно заглядывая в зеркала заднего вида. Наблюдаю за тем, как он своими ловкими пальцами перебирает руль, и наконец, останавливается. – Намокнешь.       – А я уже. – кокетливо хмыкаю я, поджимая губы. Забираю опустевший картонный стаканчик из подставки, и недолго думая, открываю дверь машины, чувствуя на себя пронзительный взгляд своего водителя. Боже, это правда я? Кажется, кофе протрезветь не помог.       Тут же чувствую, как по лицу стекают капли дождя, а волосы стремительно превращаются в мокрые сосульки. Бегу в сторону подъезда, начиная смеяться. В другой ситуации, я бы подумала, что это истерика. Но сейчас это искренняя радость. Шлепаю по лужам, уже представляя, что случилось с моими белыми брюками, но конкретно сейчас, мне не до этого, отстирается. Забегаю под козырек с одиноким тусклым фонарем, и разворачиваюсь с широкой улыбкой на губах, когда вижу, как Попов быстрым шагом идет в мою сторону, несмотря на то, что его прическа уже похожа на гнездо, а пальто прилично так промокло. Вижу на его губах точно такую же ребяческую улыбку, и это снова заставляет меня смеяться. В лужах отражаются редкие окна со включенным светом, наверняка, большинство людей уже спит.       – Ты сумасшедшая, Ермолаева. – подытоживает он, стряхивая со своих волос дождевые капли и пронзая меня взглядом.       – А вы ничего так бегаете для своего возраста. – подсмеиваюсь над ним, и он хмыкает, подгибая одну бровь. Не все же ему меня подкалывать.       – К вашему сведению, я бегаю каждое утро. Почти. – добавляет он, вытаскивая из кармана пальто две сигареты, отдавая одну мне, и зажигалку.       Мужчина поджигает сначала мою, а потом свою сигарету, выдыхая в сторону облако дыма. Я глубоко вдыхаю табачный дым, и голова тут же начинает кружиться, а мышцы расслабляются. Вспоминаю, как встретилась с ним у Главкино, и он любезно поделился со мной зажигалкой, а позже развел на фотосессию и требовал с меня эти треклятые кадры, которые, к слову, я так ему и не отправила. Улыбаюсь, вспоминая, каким он показался мне в первую встречу, и что я еще не подозревала, что я точно так же буду стоять с ним у подъезда Шаста, чувствуя себя счастливой. Утыкаюсь лбом в его теплую грудь и прикрываю глаза, ощущая, как земля уходит из-под ног. Мужчина стряхивает пепел с фильтра и кладет на мою макушку свой подбородок.       – Я скучала. – тихо произношу я, чтобы он не услышал, вдыхая его знакомый аромат. Чувствую его тепло, и все мысли из головы пропадают, я как будто сплю наяву. Понимаю, что если бы он не приехал сегодня, я бы сошла с ума без его запаха и объятий.       – Я тоже, ангел.       Головокружение проходит, когда я поворачиваю ключ в дверном замке и захожу в квартиру, до сих пор мысленно пребывая в теплых и сильных руках Арса. Я рада, что он приехал и забрал меня. Я рада, что он все мне объяснил и извинился. Я рада, что он сегодня был рядом. Мне было это очень нужно.       Делаю шаг в темный коридор, сразу снимая ботинки и скидывая куртку. В нос ударяет до боли знакомый запах, и сердце на секунду замирает, когда я слышу чей-то голос. Свожу брови домиком, идя на свет, горящий на кухне.       Захожу в комнату и первое, что я вижу это фигуру матери в строгом темно-синем костюме и с аккуратно уложенными волосами, сидящую на моем диване. Потом замечаю, шебуршащего у кухонного гарнитура Шаста, который, очевидно, делал незваной гостье чай. Внутри все закипает от злости. Зачем она приехала? Очевидно, я знаю ответ. И я понимаю, что права, как только мать произносит первую фразу в мой адрес.       – О Господи, Евгения, на кого ты похожа? – женщина встает с дивана, подходя ко мне поближе, но я остаюсь стоять на месте, как будто прибитая к полу.       Да, выглядела я не лучшим образом для вступления в дискуссию с матерью по вопросу совершенных мной «ошибок», который она считала необходимым исправить.       – Зачем ты приехала? – спрашиваю, пронзая ее своим не самым трезвым взглядом. Если бы я не выкурила сигарету несколько минут назад, я уверена, что говорила бы тверже и собраннее. И получила бы как минимум на одно замечание меньше.       – Ты как с матерью разговариваешь? – спрашивает уже жестче брюнетка, морщась, как только она подходит в зону досягаемости моего табачного аромата. – Ты что, курила? – женщина подходит совсем плотную, обнюхивая мою одежду.       – Шаст. Что. Она. Здесь. Делает? – спрашиваю у брата, выделяя каждое слово отдельно, но брат лишь молчит, сочувственно глядя на меня и продолжая заваривать чай. Я начинаю тяжело дышать, чувствуя, как от ее близкого присутствия кровь начинает закипать в жилах.       – Что значит, что я здесь делаю? Я приехала забрать тебя, Евгения! Я не могу больше игнорировать тот факт, что моя дочь превращается в шлюху! – восклицает мать, одергивая меня за борт пиджака. Я встряхиваюсь, застывая в немом шоке. Я даже не знаю, что сказать этой истеричке. Она в своем уме? Шастун, кажется, чувствуя себя третьим лишним, старается незаметно покинуть комнату, скрываясь в дверном проеме. – Посмотри на себя! На кого ты похожа? Ты для этого приехала в Москву? Пьешь, куришь, шляешься где попало по ночам! Спишь, с кем попало! Думаешь, переспала с ним, покаталась на его дорогом джипе, и нашла себе благодетеля на всю жизнь? Фу, как от тебя пахнет, я даже рядом стоять не могу! – брюнетка, поморщившись, делает два шага в сторону, прижимая ладонь с идеальным красным маникюром к носу. В глазах застывают слезы от того, что тебя в сотый раз не понимает, обвиняет и оскорбляет родной тебе человек. Но если раньше я молчала и пряталась, то теперь не намерена.       – Значит так, мама. – я беру небольшую паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха и начать свою речь, и он уже хочет меня перебить, но я оказываюсь первее. – Во-первых, тебе пора оставить попытки меня контролировать, я сама выбрала свой путь и тебе до него не должно быть никакого дела. Может быть, будь ты адекватной хорошей матерью, мы бы созванивались с тобой каждый день, я бы сообщала тебе, как прошел мой день и делилась своими переживаниями и планами на жизнь, но ты не такая! Ты никогда не будешь способна понять меня и принять то, что я взрослый человек, который может самостоятельно принимать решения. – не замечаю, как в процессе разговора срываюсь на крик, но матери уже не привыкать, и она с лицом железной леди продолжает презрительно смотреть на меня, ожидая своей очереди высказаться. – Во-вторых, это уж точно не твое дело, с кем я сплю, и на чьей машине езжу! Захочу, буду пить хоть каждый день, курить, спать с кем попало! Это мое дело и моя жизнь! – прохожу мимо нее к шкафчику с посудой и достаю оттуда кружку, наливая в нее воду. Хочу запить эту отвратительную горечь во рту, но вода нисколько не помогает. Потому что нужно устранять первопричину.       – Ты понимаешь, что ты не в себе? Тебе бы проспаться или вообще прокапаться! Если бы я понимала, что ты взрослый осознанный человек, у меня бы не было к тебе никаких вопросов, но ты – просто маленький ребенок, который сам не знает, что делает! Значит так, - в свойственной ей манере, мать скрещивает руки на груди и отставляет одну ногу в сторону. Ее голос становится тверже, и я уже знаю, что за этим последует. – Я отсюда не уеду, пока ты не соберешь свой чемодан и не вернешься в Воронеж.       Шантаж. Ничего нового и оригинального мать не придумывает. Все конфликты всегда проходят по одному сценарию. Поэтому я уже знаю, что делать. Усмехаюсь, чуть не захлебнувшись водой и оставляя стакан на стол.       – И что ты собираешься тут делать? Где спать? У тебя если совсем совести не осталось, вспомни, что это квартира Антона и его девушки, и им не понравится, что с ними будет жить какая-то тетка. – язвительно произношу я, чувствуя, как в кармане брюк вибрирует телефон.       – А Антон любезно согласился меня приютить, когда позвонил и рассказал, что с тобой происходит. Поэтому, никаких вопросов у них с Ирой не возникнет. – женщина улыбается самой своей победоносной улыбкой и буквально возвышается надо мной, пока у меня внутри ёкает сердце.       Я как будто сжимаюсь в маленький комочек, чувствуя себя промокшим под дождем котенком, загнанным в угол. Хлопая ресницами, не знаю, что сказать. Антон позвонил ей? Антон позвонил ей и нажаловался на меня? Антон, зная, какие у меня отношения с матерью, решил позвонить ей, зная, что она устроит скандал и шантаж и увезет меня в Воронеж? Он позвонил ей? Меня как будто пнули в спину, и я полетела вперед, лицом на грязный асфальт, не успевая выставить руки. Зачем он это сделал?       У меня внутри все одновременно рушится и вскипает от злости и обиды.              Единственный человек, к которому я могла обратиться, зная, что меня не предадут и не выставят за дверь, сейчас сделал именно это. По щекам уже ручьем льются слезы, и я не нахожу ничего лучше, чем пронестись мимо матери к шкафу и с грохотом вывалить оттуда чемодан.       Брюнетка молча наблюдает за тем, что я делаю, по-прежнему скрестив руки и опираясь спиной о кухонный гарнитур. Я как будто в агонии скидываю все свои вещи из шкафа в чемодан, не видя и половину из них, потому что глаза застилает пелена из слез. Абсолютно неаккуратно скидываю туда же зарядки и ноутбук со стола, надеясь, что он не пострадает в такой тряске. Хотя, по большому счету, мне сейчас немного все равно.       – Это правильное решение, Евгения. В Воронеже тебе будет лучше.       Я хмыкаю, испуская нервный смешок. Потом еще один. И еще. Она думает, я возвращаюсь с ней домой? Она настолько меня не знает? Я начинаю истерично смеяться, сидя на коленях у незакрытого чемодана, из которого торчат вещи.       – Я не поеду в Воронеж, мама. Если ты не поняла в десятый раз, я скажу в одиннадцатый. Я. Не. Поеду. В. Воронеж. А ты можешь оставаться здесь с Антоном и жить у него сколько захочешь. Вы друг друга, оказывается, стоите. – резкими быстрыми движениями заталкиваю торчащую одежду в чемодан и застегиваю его, поднимаясь на ноги.       – И куда ты пойдешь? Будешь жить на вокзале, как бичиха? – высокомерно спрашивает мать, пока я качу мимо нее свой чемодан, широким шагом заскакивая в коридор. Краем глаза вижу, как из-за угла выходит Шастун.       – Где угодно, только не с тобой, мама! И знаешь, я теперь точно могу сказать, что ты меня потеряла. – как будто с разбегу запрыгиваю в свои ботинки, попутно натягивая на себя куртку.       – Жек, я не думал, что все так получится, я просто переживал за тебя. Ты ходила сама не своя. – тихо произносит Шастун, подходя ко мне. – Тебе ведь правда некуда идти, оставайся, мы все решим. – парень виноватым взглядом оглядывает мое заплаканное лицо и чешет затылок, не зная, что еще сказать.       – Спасибо, Шаст, но я разберусь. – твердым, несмотря на свое состояние, голосом говорю я и щелкаю дверным замком, открывая дверь. Слышу уже на фоне голос матери, которая убеждает Шастуна, что я поистерю и вернусь, и я лишь иронично ухмыляюсь. Моя собственная мать загоняет меня в угол, лишь бы я сделала так, как ей хочется, каждый раз будучи уверенной, что я сломаюсь. Захлопываю за собой дверь, оставаясь наедине с тишиной и своим чемоданом. Хочу присесть на корточки под этой дверью и зарыдать, не сдерживаясь. Я не понимаю, как можно так ненавидеть своего ребенка. Как можно быть такой непонимающей и так хотеть реализовать собственные амбиции, чтобы забыть, что я – другой человек со своими собственными желаниями. Захожусь в новом приступе истерики, снова ощущая, как бедро вибрирует.       Нервным движением достаю из кармана телефон, желая выключить его или вообще выбросить в урну, но вижу пару сообщений, от человека, который сейчас кажется мне самым близким, и внутри вдруг появляется огонек надежды. 02:38 Попов: «Спишь уже, пьянь?» 02:57 Попов: «Я завтра заеду часов в 7, будь готова»       Тяжело дышу, тупо пялясь в эти несколько букв на экране телефона, в которых вижу больше поддержки, чем в собственной матери. Не думаю долго, точнее вообще не думаю. Тыкаю пальцем на кнопку «ответить» и набираю сообщение, тут же отправляя его Арсу. Не знаю, насколько оно самонадеянно, но у меня, честно говоря, нет выбора. 02:58 Я: «Ты еще недалеко уехал?» 02:58 Попов: «Нет. Что случилось?» 02:59 Я: «Можешь приехать?» Ответ не заставляет себя долго ждать, и я облегченно вздыхаю.