Dior Eau Sauvage

      Немного неуверенным шагом поднимаюсь по кафельным ступенькам шикарного подъезда Попова с полным бумажным пакетом продуктов в руках. На самом деле, несмотря на смущение, я чувствую, что поступаю правильно. И вопреки тому, что он достаточно неоднозначный персонаж, и его настроение меняется быстрее, чем у девочки-подростка, я серьезно настроена помочь ему. И даже если он сейчас попытается выгнать меня или прозрачно намекнуть на то, чтобы я ушла, я все равно останусь. Я хочу отплатить ему тем же, хочу отблагодарить за его помощь вчера.       Подхожу к нужной квартире и, недолго поразмыслив и перехватив пакет в другую руку, несильно стучу по металлической двери. Прикусываю щеку изнутри, но когда спустя несколько секунд дверь открывается и передо мной стоит помятый Арсений с красным носом, в клетчатых штанах и черной майке, на лице расплывается сочувственное выражение.       – Привет. – произношу я, не зная, как лучше начать. Как будто бы после того, что он сделал для меня вчера, между нами стало еще больше неловкости. Но и больше связи. Наверное.       Где-то на заднем плане шумит телевизор и чайник, а в воздухе пахнет лекарствами. Мужчина не то, чтобы рад меня видеть, но точно удивлен.       – Какие люди. – хриплым голосом произносит Попов, и я поджимаю губы, осознавая, что я отчасти и виновата в том, что он заболел. – Проходи, что ли. Если что-нибудь полезное принесла. – актер задерживает взгляд на картонном пакете, но потом отворачивается от меня и отходит чуть назад, освобождая мне место, чтобы зайти.       Приподнимаю брови, но не удивляюсь. Чего я ожидала? Если человек сам по себе вредный и язвительный, то во время болезни это никуда не пропадет, а только обострится. Поэтому решаю не обращать внимания на его колкие комментарии и капризное поведение, а просто сделать, что хочу и что должна.       – Кое-что полезное точно принесла. – захожу в квартиру, разуваясь и поставив пакет на пол, протягиваю актеру зеленую папку, которую просил передать Матвиенко. Понятия не имею что в ней, но судя по тому, как он резко выхватил ее у меня из рук и сразу же отнес в комнату подальше от моих глаз, что-то очень серьезное и важное. О чем я, судя по всему, знать не должна. Пока я расстегиваю куртку и отношу пакет на кухню, как раз когда закипает чайник, вдалеке слышу голос Попова, обращенный, судя по всему, к Матвиенко.       – Серега, если будешь отдавать мои документы кому попало, предупреждай хотя бы. Чтобы я больше тебе такие важные дела не доверял!       Кривлю рот, замечая, что Попов даже не хотел скрыть тот факт, что он очень недоволен, что я привезла ему эту папку, ясно сделав акцент на том, что я тут «кто попало». Очень приятно. Но чего я хотела? Чтобы он встретил меня с улыбкой на лице? Поблагодарил, что я приехала его полечить? Надо бы спуститься с небес на землю. Разбираю покупки, доставая из пакета сетку с апельсинами, банку малинового варенья, куриную грудку, лапшу, банку с медом и бутылку молока. Еще пару раз спрашиваю себя, зачем я это делаю, но не получив ответа, лишь молча продолжаю разбирать пакеты.       – Ну и? Зачем приехала? – вдруг в дверном проеме появляется Попов, облокотившись одним плечом на дверь.       Оборачиваюсь к нему и пронзаю взглядом. Я более чем уверена, что он недоволен, что я тут. Но я не собираюсь спрашивать его мнения. Я делаю это больше для себя. Чувствую себя обязанной.       – Чтобы развеять твои стереотипы о том, что воронежские девушки неблагодарные. Можешь, конечно, ходить бурчать дальше, а можешь показать мне, где у тебя лежат кастрюли.       Арсений недолго думает над моими словами, но спустя пару секунд подходит к шкафчику над раковиной и достает оттуда небольшую кастрюлю.       – Кухня в вашем распоряжении, мадам. – актер неоднозначно смотрит в мою сторону, повернув голову на бок и прищурившись. – Постарайтесь не спалить тут ничего. В ваших кулинарных способностях я не уверен.       Понимаю, что стала различать подтекст в его словах. Когда он начинает общаться со мной на «вы», это с большей вероятностью означает, что ему приятно разговаривать. И если бы не его очевидно плохой вид и ужасное самочувствие, я бы наверное почувствовала какие-то намеки на флирт. Но увы, сейчас он больше похож на измученную панду с мешками под глазами.       – Если услышите запах гари, бегите за огнетушителем. – улыбаюсь я, и краем глаза вижу легкую ухмылку Арса, который поспешно скрывается с кухни.       Глубоко вздыхаю, когда чувствую, как его агрессивность немного подспадает, и он даже позволяет себе ухмыльнуться. Все-таки он не выставил меня за дверь. Позволил похозяйничать на своей кухне. Думаю, что это что-то да значит.       У Попова нереально удобная кухня. Уже минут через десять, я запоминаю, что где лежит, и включаю телевизор, пританцовывая под какую-то песню по муз-тв. Когда бульон с грудкой закипает, закидываю в кастрюлю макароны и отправляю следом пару щепоток соли. Слышу, как из соседней комнаты раздается сильный кашель, и прикусываю губу, раздумывая над тем, как бы ему помочь. Достаю из подвесного шкафчика первую попавшуюся кружку и наливаю в нее молоко. Краем глаза замечаю, что на кружке изображена фотография маленькой девочки, и хмурюсь, раздумывая над тем, кто это может быть. Племянница? Дочь? У Арсения есть дочь? Внимательно рассматриваю фотографию, находя явное сходство во внешности. Темноволосая симпатичная девочка с ярко-голубыми глазами лет пяти делает из рук сердечко и смотрит сквозь него прямо на меня. Она милая. Думаю, задаваться вопросом о том, почему он мне не сказал о дочери, не стоит. А то, что это его дочь, у меня почему-то не возникает сомнений. Не стоит отрицать, что меня это удивило. Очень даже. С другой стороны, Арсению уже далеко за тридцать, и ничего удивительного в том, что у него есть дети, нет. Судя по всему, с женой он давно в разводе, раз прослыл бабником, не заинтересованным в отношениях. Который, судя по словам Шаста, может сделать больно. Не хотелось бы проверять. Задумываюсь о том, что еще несколько дней назад я вообще не хотела с ним сближаться, а теперь хозяйничаю на его кухне, готовлю бульон и думаю, как бы облегчить его страдания, а вместе с ними и кашель.       Разогреваю молоко в микроволновке, добавив туда пару ложек меда, и попутно слежу за бульоном. Когда захожу в комнату, свожу брови домиком от чувства сожаления и беспокойства за него. Попов завернулся в одеяло, как в кокон и уснул с нахмуренным выражением лица. Тихо подхожу к нему, присаживаясь на корточки и поставив кружку с молоком на прикроватную тумбочку. Сразу же вижу капельки пота на его лице, и наклоняюсь, чтобы проверить температуру. Едва касаюсь губами его лба и отчетливо чувствую, какой он горячий. Мужчина просыпается от моего прикосновения, чуть вздрогнув, и приподнимая дрожащие веки.       – У тебя температура. – шепотом говорю я, поправляя одеяло, и натягивая его чуть повыше. Мужчина снова закрывает глаза и глубоко вздыхает. Мне становится плохо лишь от одного вида его болезненного цвета лица.       – Я надеюсь, ты не поэтому поцеловала меня. – слегка осипшим голосом произносит Арсений, и я хмыкаю, наблюдая за тем, как он дрожит.       – Я тебя не целовала. Я измеряла температуру. – твердым голосом произношу я, но внутри понимаю, что это было не единственной причиной. Кажется, Попов тоже это понимает и поворачивается в мою сторону с ухмылкой на губах.       – Для этих целей люди обычно пользуются градусником. – саркастично произносит Арс, и я закатываю глаза, в секунду проникнувшись желанием стукнуть его по горячему лбу.       – Даже болезнь не в силах убить в тебе этого саркастичного дурака. – похохатываю я, а Попов вдруг округляет глаза и с наигранным удивлением произносит:       – Ты только что назвала меня дураком? Это очень… - мужчина не договаривает, заходясь в приступе кашля, и поднимаясь на локтях.       Я тут же протягиваю ему кружку с тумбочки и без слов прошу выпить. Актер на удивление слушается и тут же делает глоток. Я наблюдаю за тем, как он щурится от того, насколько горячее молоко.       – Ты решила, если сжечь меня изнутри, то это поможет мне выздороветь? – спрашивает брюнет, и я лишь качаю головой, вздыхая.       – Я не думала, что ты можешь быть еще более капризным. Ошибалась. Где у тебя жаропонижающее? – не даю ему поспорить со мной, вставая с корточек.       – В дверке холодильника должно быть.       Киваю, молча отправляясь на кухню. Успеваю помешать бульон и попробовать его на соль и, убедившись, что макароны сварились, убираю кастрюлю с плиты и выключаю конфорку. Пошарившись в холодильнике, делаю вывод, что Арсений почти никогда не болеет, потому что кроме жаропонижающего и неиспользованной пачки анальгина из лекарств у него больше ничего не оказывается. Думаю над тем, что стоит сходить в аптеку и купить хотя бы что-нибудь от кашля.       Когда снова захожу в комнату со стаканом воды и таблеткой ибупрофена, Арсений сидит в постели, неспешно попивая молоко. Невооруженным взглядом вижу, как у него дрожат руки от температуры, и вздыхаю про себя.       – Ну что? Не сгорел изнутри? – язвительно спрашиваю я, оставляя на тумбочке таблетку и стакан.       – К твоему несчастью. – Арсений убирает стакан в сторону и молча смотрит на меня. Я точно так же смотрю в его сторону и молчу, ожидая от него какой-нибудь очередной колкой фразы. Приподнимаю брови, без слов спрашивая у него, в чем дело. И тут же жалею об этом. – Почему ты убежала вчера утром?       Я замолкаю и, не моргая, смотрю на него. В воздухе повисает неловкость, и я разбавляю ее, прочищая горло для предполагаемого ответа на его вопрос. Но я не знаю, что ему ответить. Потому что мне приснился дурацкий сон? Глупо. Потому что мне было страшно? Неловко от того, что он мне помог? Потому что я не знала, как себя вести или потому что я офигела от того, насколько приятно мне на самом деле было спать в его объятиях? Никакой из перечисленных мысленно вариантов для ответа Попову совершенно не годится. Поэтому я решаю изящно, насколько я вообще была на это способна, уйти от ответа.       – У тебя есть что-нибудь от кашля? – я отвожу от него взгляд, потому что мне необходимо сделать вид, что я не слышала его вопроса и нисколько не смутилась. Благо в комнате полумрак, и он не может увидеть моих покрасневших щек.       Мужчина щурится, внимательно глядя на мое лицо, но я старательно не обращаю на этот взгляд внимание. Наклонив голову набок, как он любит, он пытается расколоть, как орешек. Но к счастью, он отвечает на вопрос так, как мне нужно, и у меня появляется возможность сбежать от него на улицу.       – Нет. Я не болею обычно, поэтому никаких лекарств нет.       – Я так и поняла. – хмыкаю, проговаривая про себя, какие таблетки нужно купить, чтобы вытащить этого человека из постели здоровым. – Я схожу в аптеку. Ты пока выпей таблетку.       Попов поджимает губы, но лишь кивает, очевидно, понимая, что на его предыдущий вопрос ответа от меня он не услышит. Покидаю комнату, выдыхая оставшийся воздух из легких. Мне нужно выработать четкую стратегию как вести себя с этим человеком. Хоть я и понимаю, что стоит ему приблизиться к моему лицу и опалить своим дыханием, как я забываю обо всех своих стратегиях и планах.       Спустя десять минут я уже шагаю по освещенной фонарями улице, попутно ища в картах местоположение ближайшей аптеки. Шлепаю ботинками по невысохшим лужам, а про себя думаю над тем, как я докатилась до жизни такой.       Он лежит там сейчас, выглядя при этом абсолютно беззащитным щенком, но при этом все равно умудряется будоражить во мне кровь, так пристально глядя в глаза, что по телу начинают бегать мурашки. Я не буду больше отрицать, что он значит для меня гораздо больше, чем стоило бы, или чем я могла предположить. Но ничего с этим я поделать уже не могу. Я не могу переступить через себя и не приходить к нему каждый раз, когда ему плохо. Я не могу не искать его глаза в толпе, не могу не сравнивать всех мужчин вокруг меня с ним. Я не могу без него теперь. И меня это уже не пугает. И я не буду больше бороться с этим чувством. Я не хочу бороться с самой собой. Я хочу заботиться о нем и не думать, как это выглядит, и что он может понять, что успел стать дорог мне. Теперь мне не важно, что он подумает. Потому что я точно знаю, что я тоже для него что-то значу. Иначе он бы не помогал мне, не спасал, когда никто другой не мог, не признавался бы мне в том, что сходит с ума, хоть он тогда и был пьяный.              Почему-то мне кажется, что я стала разглядывать в нем настоящего Арсения. Не актера, который меняет маски чаще чем курит (а курит он часто), и не ловеласа, который может в два счета склеить любую девчонку, а обычного заботливого и искреннего мужчину. Может быть, я ошибаюсь. Но почему-то сейчас мне так совсем не кажется.       Нахожу аптеку быстрее, чем думала. Покупаю целый пакет лекарств, включая обезболивающее, сироп от кашля, спрей в нос, леденцы и витамины для иммунитета, и когда выхожу из аптеки на улицу, чувствую на лице капли холодного дождя. Глубоко вдыхаю прохладный вечерний воздух и облачком пара выдыхаю его, чувствуя, как внутри все расслабляется. Я сейчас там, где должна и где хочу быть. И в данную минуту мне совершенно наплевать, что человек, которого я намереваюсь вылечить, манипулятор и хам. В конце концов, все мы не идеальны.       Когда захожу в квартиру, закрывая за собой дверь, слышу отдаленный хриплый смех. Скидываю ботинки и куртку и, шурша пакетами, заглядываю к нему в комнату. Мужчина все также лежит в постели с миской бульона в руках и смотрит какую-то американскую комедию, которую я, очевидно, не смотрела. Краем глаза вижу, что с другой стороны кровати дымится еще одна тарелка с супом, и я в немом удивлении смотрю на него, пока тот с улыбкой наблюдает за действиями на экране телевизора.       – Не думай, что я хочу съесть две тарелки этой бурды. Вторая твоя. Если и травиться, то не одному. – произносит он, даже не глядя в мою сторону, не отрывая взгляда от экрана. Я поджимаю губы, еле сдерживая улыбку. Меня забавляет, что он хочет скрыть свою заботу за маской саркастичного остряка. И еще больше меня умиляет тот факт, что даже будучи больным с высокой температурой, он подумал про меня. Скрываюсь за углом коридора, но уже не скрываю своей улыбки. Влюбленная ты идиотка, Ермолаева.       Когда приземляюсь рядом с Арсом на кровать, перехватив миску с супом с тумбочки, краем глаза разглядываю его заинтересованное лицо. Я ни разу не видела, чтобы он смотрел на что-то с таким интересом. Хотелось бы мне быть на месте фильма. Отхлебываю ложку супа и, несмотря на тот эпитет, который к моему бульону подобрал Арсений, мне он кажется очень даже вкусным. Попов уплетает его за обе щеки, и я считаю это комплиментом. Я немного замерзла, пока была на улице, поэтому горячий суп как нельзя кстати. Решаю засунуть ноги под одеяло, не спрашивая при этом никакого разрешения, но он ничего мне не говорит, по-прежнему увлеченный фильмом. Не нахожу ничего лучше, как тоже начать вникать в сюжет.       Спустя где-то полтора часа я лежу на плече у Попова, и мы оба смеемся в голос с ужасно нелепой ситуации, в которую попал главный герой. Наши ноги переплелись и запутались в одеяле, и я согрелась, а у Попова спала температура. Арсений щурится от широчайшей улыбки и подается вперед, не в силах сидеть на месте от сильного смеха, пока я смотрю на него снизу вверх. Я уже очень давно не чувствовала себя так уютно рядом с мужчиной. Так спокойно и комфортно. Я не ощущала сейчас того, что думала о нем все время, что мы знакомы. Сейчас Арсений был самим собой. Домашним, уязвимым и искренним. Я и представить не могла, что саркастичный, вечно издевающийся и соблазнительный хам Арсений Попов бывает таким уютным.       – Зачем она это сделала? Она ведь могла просто поговорить с ним! И все бы сложилось по-другому! – восклицаю я, искренне недовольная поступком героини. Вместо того, чтобы строить свои догадки и придумывать всякую чушь, достаточно было просто поговорить с ним.       Действительно.       Попов вдруг опускает голову в мою сторону и продолжительно смотрит в мою сторону, отчего у меня по коже пробегают мурашки. Мне так тепло на его плече, я даже забываю, что приехала сюда, чтобы подлечить пациента. Чувствую себя котенком, свернувшимся в клубок. Не хочу ничего. Хочу остаться в этом моменте.       – Ты знаешь, я слишком часто задаюсь этим же вопросом в жизни. – загадочно произносит он и возвращается к просмотру фильма.       Решаю не оставлять его реплику без внимания и хмурюсь, приподнимаясь на локте. Внимательно смотрю на него, и он тоже разворачивает взгляд ко мне.       – Знаешь, если бы мужчины не строили из себя альфа-самцов, а были бы открыты к разговору, не было бы никаких проблем. А то к вам подойдешь поговорить, вы либо будете перекручивать все в свою сторону, либо скажете, как мы надоели выносить вам мозг своими разговорами. – на одном дыхании произношу я, и замечаю, как серьезное лицо Попова плавно превращается в насмехающееся. Прикусываю щеку с одной стороны, пока Арс расплывается в улыбке.       – С какими же такими невоспитанными людьми ты общаешься, ангел? – спрашивает он осипшим от кашля голосом, но я нахожу это чертовски сексуальным. Даже слишком. Для болеющего человека.       – Не поверишь, Сеня, столько разных экземпляров вокруг. – ухмыляюсь в ответ, и он посмеивается, наклонив голову вперед. Мужчина наконец замолкает и сидит неподвижно, но потом вдруг неожиданно спрашивает:       – Какой твой любимый фильм?       Поджимаю губы, растерявшись с ответом. Никогда не понимала, как люди на интервью так быстро и не задумываясь, отвечают на подобного рода вопросы. У меня бы на одни размышления ушло минут тридцать и на сам ответ столько же.       – Не знаю. Я не умею так быстро отвечать на такие вопросы. Зачем ты спрашиваешь? – спрашиваю, снова удобно устраиваясь на его плече. На экране по-прежнему продолжает идти фильм, но мы уже не вникаем в происходящее.       – У тебя есть минута на подумать. – произносит актер, и я всерьез задумываюсь. В голове вертится тысяча разных фильмов, которые оставили впечатление после просмотра, и я не могу выбрать ни один из них. – По любимому фильму человека можно многое о нем сказать.       Среди кучи фильмов в разных жанрах, которые я посмотрела всю свою жизнь, в голову вдруг неожиданно приходит один. Решаю назвать его, особо не рассчитывая на то, что он со мной согласится. Почему-то мне кажется, что фильм вообще не в его вкусе. Это же не «Бешеные псы».       – Загадочная история Бенджамина Баттона. Первое, что пришло в голову.       Попов поджимает губы и закидывает одну из рук за голову.       – Почему?       – Из-за Брэда Питта, конечно. – стараюсь произнести серьезно, но уже через пару секунд похохатываю над ним. Он приподнял брови и скривил губы, как будто я его расстроила. – Удивлен?       – Ничуть. Я тоже выбираю любимый фильм только из-за главного героя-красавчика. – отшучивается он, и я улыбаюсь, прикрывая глаза. Я рада, что ему получше. Честно сказать, мне было больно смотреть на него, когда ему было плохо.       – На самом деле, там просто есть очень много о чем подумать. О безусловной любви, о самопожертвовании, доброте. О том, как сильно люди могут влиять на жизнь других людей, даже не будучи знакомы. Наверное, о быстротечности времени. Я люблю такие фильмы. Я даже иногда пишу небольшие рецензии с впечатлением от фильма. – признаюсь ему, на что он снова пронзительно смотрит на меня, и у меня даже немного перехватывает дыхание. Мне кажется, он смотрит на меня как-то по-другому. Как будто он раньше так на меня не смотрел.       – Так значит, вы у нас кинокритик? – улыбается Попов, и я повторяю за ним.       – Конечно. Именно поэтому я выбираю фильм по внешности главного героя.       – И что же скажет кинокритик насчет фильма… - Арс берет паузу, видимо, вспоминая какие-нибудь фильмы с красавчиками. Не удивлюсь, если он назовет какой-нибудь со своим участием. – «Крепкий орешек».       – Вынуждена вас расстроить, я его не смотрела. Стэтхэм не в моем вкусе. И что, вы скажете, это обязательно к просмотру? – спрашиваю у него, поднимая взгляд и случайно утыкаясь носом в его подбородок. Хоть мы уже спали в одной кровати, ничего более интимного, чем то, что происходит сейчас, я с ним не испытывала. Он такой большой и теплый, и я чувствую себя маленькой девочкой. Это нереальные ощущения.       – Если честно, я сам смотрел только вторую часть из трех. – произносит он, и я улыбаюсь, замечая как вокруг его глаз собираются морщинки.       – Только вторую? Даже без первой? – спрашиваю я, приподнимая брови.       – Да… вынужден тебе признаться… - начинает он вкрадчивым голосом, на что я заметно оживляюсь и разворачиваюсь в его сторону. Он продолжает молчать, нагоняя интригу, и вот я уже собираюсь переспросить его, в чем он хочет признаться, как он выпаливает. – У меня боязнь нечетных чисел.       Я молчу пару секунд, но потом взрываюсь в приступе хохота, следом за мной начинает смеяться и он. Я машинально прижимаюсь чуть ближе к нему, и в следующую секунду он вдруг обнимает меня одной рукой, подтягивая к себе. Внутри застревает воздух, и я не могу его выдохнуть.       – Боже, как это… - продолжаю похохатывать с его глупой шутки, от которой у меня уже начинает болеть живот.       – Тупо? Обожаю шутить тупо. – ухмыляется Попов, и я чувствую его улыбку своей щекой, хоть и не вижу его лица.       Проходит еще пару часов. Этот фильм заканчивается, и Арсений все-таки предлагает посмотреть первую часть «Крепкого орешка», и я соглашаюсь. На самом деле, я бы согласилась на любой фильм, даже если это было бы полная чушь и абсурд. Все равно полноценно в суть фильма я не смогла бы вникнуть. Я не могу думать о чем-то кроме как о том, как чертовски приятно ощущать себя в его объятиях. Все-таки не до конца верю в то, что тот Арсений которого я знала раньше, и тот, который лежит рядом сейчас и зачитывает мне свой собственный список фильмов, которые обязательно нужно посмотреть, это один и тот же человек.       Я не замечаю, как мы оба засыпаем, не выключив телевизор. И пока я неспешно проваливаюсь в сон, ловлю себя на мысли, что я давно не чувствовала себя такой счастливой.