Golden hour

      — Почему я, Лестрейндж?! Почему я?!       И это первая фраза, которую Ариэлла слышит от своего главного школьного неприятеля в новом учебном году.       Но ей плевать, что ему там надо. Она лишь закатывает глаза в своей обычной манере, которая так бесит Блэка, и отворачивается к окну.       Очередное выяснение отношений все равно неизбежно. Но ведь можно понадеяться, что однажды ему хватит мозгов отвязаться от неё раньше, чем она захочет запустить в него одно из Непростительных? Возможно, сегодня?       Нет. Наивная.       Не дождавшись от неё ответа, Сириус просто хватает ее за руку и тащит в сторону тамбура, не обращая никакого внимания на ее сопротивление.       — Какого хрена? — Ариэлла вырывает руку из его хватки и недовольно смотрит на красные следы, оставшиеся от его пальцев.       Больно.       Но показывать это тому, кого она ненавидит всей душой? Уж лучше сразу сброситься с Астрономической башни. Потом она, конечно, отомстит ему как-нибудь особенно неприятно… но это будет потом.       — Ты окончательно умом тронулась или думаешь, что брак сделает тебя неприкосновенной? Из всех вариантов… Какого дьявола, Лестрейндж?       Ариэлла смотрит на него непонимающе, даже как-то брезгливо.       Она могла ожидать от него всего. Кроме подобного вопроса. Что он несёт? Какой ещё брак? Если уж кто из них и свихнулся окончательно, то это он.       И примерно это же она ему и озвучивает.       — Ты мне ещё соври, что ничего не знаешь об этом.       Перед носом Ариэллы мелькает какой-то белый прямоугольник, и она с удивлением замечает на нем герб своего рода. Письмо ее отца. И вряд ли адресованное самому Сириусу.       — Тебя не учили, что воровать чужие письма некрасиво? — язвительно отзывается девушка, выхватывая конверт из пальцев своего неприятеля.

«Дорогая Леди Блэк!»

      Ариэлла пробегается глазами по тексту, не уделяя ни малейшего внимания незначительному для неё «бла-бла», которое составляет большую часть письма. Мало ли какие дела у ее отца могут быть с леди Блэк.

«…касательно моей дочери…»

      А вот это уже интересно. Прежде он никогда не упоминал ее в своих письмах. Она знала — хоть только что и подколола Блэка по поводу воровства родительской корреспонденции, сама она редко оставляла без внимания хоть одно письмо лорда Лестрейнджа. Исключительно для того, чтобы лучше разбираться в делах рода. Слизеринка углубляется в чтение… и через мгновение бумага выпадает из вмиг ослабевших пальцев. То, что там написано… Отец не мог с ней так поступить. Просто не мог. Она никогда в это не поверит, никогда! Но строчки, написанные идеально ровным почерком Рдаэна Лестрейнджа, говорят о том, что это все — реальность.

«От лица главы рода Лестрейндж я даю согласие на брак моей дочери Ариэллы с вашим сыном Сириусом.»

      Одно предложение, которое оказалось способно разрушить всю ее жизнь.       Если это не конец света, то что тогда?       Железный самоконтроль, которому ее учили с самого детства, катится к чертям.       Горло перехватывает. Она обессилено прижимается к оконному стеклу и пытается сделать хотя бы вдох.       И только после того, как до ее ушей доносится голос будущего жениха — до чего гадкое слово, — она берет себя в руки.       — Ты не знала?       Столько удивления… Столько неверия…       — Ты просто псих, если подумал, что это моя инициатива.       От едва сдерживаемых слез ее голос звенит. Скорее бы в купе — там Лили, а уж лучшая подруга всегда умела найти нужные слова.       Слизеринка резко разворачивается, и, кажется, кончики ее длинных локонов ударяют гриффиндорца по щекам. Тем лучше.       — Эй, Лестрейндж, — он окликает ее. Ноль реакции. — Ариэлла!       Она останавливается. Хотя бы потому, что это вообще первый раз за все время из знакомства, когда он назвал ее по имени.       — Прости, что накричал.       И ей совсем не хочется задумываться о том, что это — снова — первый раз, когда он извинился перед ней.       Она порывисто оборачивается, и в ее глазах стоят слёзы.       — Лучше бы тебя не существовало, Блэк!       Плевать ей, что этот крик слышал, наверное, весь вагон.       Она почти срывается на бег. И когда оказывается в купе, сдерживать эмоции уже нет смысла. Лили обнимает ее за плечи, а слёзы все никак не желают останавливаться. И на душе так больно… Почему так больно? Почему из всех вариантов — именно Блэк? Она уже согласна на Гойла, на Крэбба, на Люциуса Малфоя. Но стать женой Сириуса Блэка?       Не в этой жизни.

***

      — Ариэлла Блэк… Звучит, а?       Джеймс смеётся так громко, словно бы все это было игрой. Но только Питер чуть улыбается в ответ на его шутку, и то больше из желания поддержать.       — Спасибо, козлина, — хмуро отзывается Сириус, глядя на быстро сменяющиеся за окном пейзажи.       Он не понимает, что происходит. Вся эта ситуация вообще кажется до боли абсурдной. Сказал бы кто, что Ариэлла Лестрейндж станет его невестой, он бы послал этого шутника в больницу Святого Мунго. Возможно, с парочкой переломов. Потому что эта невыносимая, упрямая, дерзкая, самодовольная слизеринка никогда — НИКОГДА — не вызывала у Блэка ничего, кроме давней неприязни и желания как-то ее задеть.       Или все же?..       — Уймись, Сохатый, — Римус, их бессменный миротворец, урезонивает Поттера, и Сириус посылает ему благодарный взгляд.       И снова возвращается к своим мыслям.       Что нашло на него сегодня? Нет, они часто ссорились с Лестрейндж, но ещё ни разу не доходило до того, чтобы он кричал на неё. Блэк вообще считал себя выше этого. Плебейская привычка — повышать голос. К его счастью, у него отсутствующая. Зачем, если можно сказать что-то совершенно спокойным тоном, подпустив в голос аристократически-саркастичных ноток, и эффект будет даже лучший? Работало на всех. Кроме Ариэллы. Невыносимой, упрямой и…       Сириус выдыхает. Он повторяется.       И все же что-то в ней изменилось. Что уж там, он вообще не сразу узнал ее, когда влетел в то купе. Куда только делась та нескладная девочка-подросток с большими, не по-Лестрейнджевски голубыми глазами?       Блэк вспоминает, как тогда, в тамбуре, когда она читала письмо своего отца, сменялись эмоции на ее красивом личике — от едкой язвительности до совершенного отчаяния. Неужели он мог действительно подумать, что она могла его выбрать? Бред. Вспоминает аромат ее волос — что-то восхитительно сладкое. Вспоминает ее реакцию на его извинение… Что, черт подери, вообще заставило его тогда произнести эти слова, да ещё и назвать ее по имени? Сумасшествие, не иначе, в чем-то она права. Вспоминает злые слёзы в ее глазах — все таких же больших и не по-Лестрейнджевски голубых, — и почему-то его сердце сжимается.       — Так. Что-то наш Бродяга совсем загрустил, — Джеймс в своей непосредственной манере закидывает руку на его плечи. — И исключительно чтобы его растормошить, ну, и, конечно же, отметить начало пятого курса, предлагаю продумать какую-нибудь пакость для нашего обожаемого Филча. Приветственную, так сказать.       Сириус усмехается и живо присоединяется к обсуждению. И мысли о его так называемой невесте — до чего же, все-таки, противное слово — уходят на второй план, а вскоре и вовсе забываются.       Его волнует Ариэлла Лестрейндж?       Не в этой жизни.