I colori dell’amore

Первое, что почувствовал Джанлука при пробуждении, — адская сухость во рту. Казалось, он не то что говорить, простонать не сможет. Перекати-поле в виде слюны было единственным источником влаги, но уже таким тягучим и вязким, что это только усугубляло ситуацию. «Господи, и зачем я вообще вчера пил?» — с жалостью к себе подумал певец. Ах да, он был чутка не в духе и решил взбодриться, зайдя в первый попавшийся ресторан. Испытывая периодическую слабость перед алкогольными напитками, Джанлука не смог вчера остановиться. Как Винни-Пух он заказал себе немного коктейля. Потом ещё немного. И ещё немного. И ещё немного. Посетовал на жизнь услужливому официанту, поделился с ним душевными переживаниями и мыслями о безответной любви. Временно официант взял на себя обязанности психолога и не забыл выпросить щедрые чаевые за оказанные вне его компетенции услуги. А затем Джану пришла гениальная мысль сесть за руль. Как прошла дорога, он и сам не мог вспомнить, но, скорее всего, успешно, иначе он проснулся бы не на диване, а на жёсткой скамейке полицейского участка. Интересно, который час? Пора ли вставать или можно себе позволить немного возлежания? Хотя, какая разница? Голова раскалывается так, что лучше вообще никогда не вставать, а проспать ещё с недельку. С этой мыслью Джинобле лениво потянулся, протяжно прокряхтел (даже это у него красиво получалось) и перевернулся на другой бок. Что было большой ошибкой. Диван не был рассчитан на размашистые перевёртывания, поэтому Джанлука, хотел он того или нет, проснулся окончательно. — Всё никак не протрезвеешь, бобслеист? — услышал он. Даже спросонья баритон узнал голос Моники. — Ммм… — недовольно прорычал Джан и схватился за ушибленную голову. — Ну что разложился, вставай уже! — скомандовала она. — Подожди, дай с мыслями собраться, — проворчал Джинобле, лениво карабкаясь обратно на диван. — Было б, чего собирать, — сделала замечание девушка. — О, ну и рожа, — прокомментировала она, когда увидела помятое, когда-то фотогеничное, лицо. — Молчи, и так тошно, — поморщился Джан и наконец-то сел. — Который час? — Двенадцатый. — Абруццезе кивнул головой: понял — принял. — Выпей, — протянула ему Моника стакан с водой, где уже растворилась таблетка от похмелья, — пригодится. — Благодарю, — сказал Джан и начал жадно опустошать стакан. — Ой, спасибо, — облегчённо выдохнул он. — А ещё можно? — Кувшин с водой на кухне, — равнодушно ответила Моника. — Тебе жалко принести? — пробурчал Джинобле. — Видишь же, что мне нехорошо. — А с какой стати я должна тебя обслуживать? — скрестила руки на груди девушка. — Скажи спасибо, что вообще тебя ночевать оставила, а то так бы и пел по кустам романсы на всю Италию. — Даже ничем тебя не разжалобишь, — нахмурился Джан, но всё же медленно встал и пустился в путь-дорогу за водой. Ещё пара стаканов свежей воды помогла постепенно восстановить силы абруццезе. Теперь он стал отличать предметы вокруг, постепенно возвращалось чёткое зрение и фокус. Даже Моника, бывшая до этого смазанным видением, приобрела более правильные и конкретные очертания. Мужской взгляд певца успел уловить, что девушка была ещё с распущенными волосами, а не с хвостом, с которым он привык её видеть, и полностью ненакрашенной. — У нас неподалёку есть колодец, можешь туда сбегать, если что, — с сарказмом сказала Моника. — Ай, как смешно, — съехидничал Джан и приземлился на табуретку, упираясь локтем о стол. — Надеюсь, я ничего тебе тут не испортил? — Если только мой вечер, — деловито встала Моника, так и держа руки скрещенными на груди. — Я имел в виду что-то более материальное, — посмотрел он исподлобья на девушку. — Попробовал бы ты, — уверенно продолжала она. — Ты бы тогда проснулся на том свете. — Лицо Джана тронула еле уловимая усмешка. — Точно, как же я сразу не догадался, — иронично вторил ей он. — Боже, что ж так голова трещит? — схватился Джинобле за затылок. — Пришлось принять несколько раз меры, чтоб ты орать перестал, — невозмутимо ответила Моника. — Понятно, — закатил глаза Джан. — Попадёшь к вам в семью — костей не соберёшь, вечно кто-нибудь ударит. — Пора уже привыкнуть, — равнодушно произнесла девушка. — Хотя пел ты красиво. — Ну так, талант не пропьёшь, — взбодрился Джан. — Но ты очень старался, — выпалила Моника. — Прости за неудобства, — опустил голову он. — Ещё скажи, что ты обычно так себя не ведёшь и вообще непьющий. — Почему непьющий, очень даже…То есть, нет, не в том смысле… — Да всё понятно с тобой, — подтрунивала Моника. — Всё равно прости. Не знаю, что на меня нашло. Не знает? Не знает?? Как это не знает??? А вчерашние «чиссосердешные» признания? Выходит, в нём говорил алкоголь? «Вчера ты бы так не сказал», — несколько печально подумала Моника, что невольно отразилось на её лице. Эта перемена не смогла пройти мимо взгляда мужчины. — Эй, — задумчиво склонил он голову. — Что-то не так? — С чего ты взял? — дёрнулась девушка. — Всё так, ты только здесь лишний. — В последнем я даже не сомневался, — усмехнулся Джан. — Но мне показалось… — С похмелья тебе так показалось, — перебила его Моника, явно раздражённая. — Собирайся уже быстрее и езжай домой, раз тебе нечего сказать. — Кажется, натворить-то я вчера ничего не натворил, но кое-что наговорил, верно? — с ухмылкой начал Джанлука. Моника суетливо забегала глазами по комнате и бросилась усердно вытирать пыль на кухонном столе. — Тебе не надо ни на какую запись альбома? — сквозь зубы проскрежетала она. — Нет, — всё больше улыбался Джанлука. — До пятницы я совершенно свободен. — Какая жалость, — прошипела она. Мужчина ещё с минуту смотрел на Монику прищуренным взглядом, но, поняв, что она ему ни за что на свете не откроется, взял инициативу в свои руки. — Вероятно, после вчерашнего я не вспомню точной формулировки, — прервал он наконец молчание, — но суть сказанного угадать нетрудно, потому что меня давно одолевают эти мысли. И как бы я ни выразился, то, что я сказал, — правда. — И что? — резко обернулась к нему Моника. — Это твои проблемы, и это мало что меняет. — Разве? А ведь я даже не упомянул, о чём шла речь, а ты тут же догадалась, — ухмыльнулся Джинобле. — Выходит, тебя это трогает. И тогда ты бы не оставила меня ночевать у себя в гостиной, и твоя грудь сейчас не вздымалась бы так часто от волнения. — Я всё равно тебе не верю! — выкрикнула Моника и кинула мокрую тряпку в лицо наглецу, сумевшему так быстро её раскусить. — И вообще, у тебя похмелье; всё, что ты говоришь — неправда! — Ты сердишься, а значит — тебе не всё равно, — улыбался Джанлука, поднимая тряпку. — Ведёшь себя как самая что ни на есть женщина. — Какого хрена ты меня так оскорбляешь?! — разъярилась девушка. Совсем растерянная, потерянная, разгневанная и сбитая с толку она умчалась в гостиную подальше от этого нахала, который так беспардонно лезет в её душу и читает её словно открытую книгу! — Моника, — услышала она шаги последовавшего за ней Джана, — давай ещё раз поговорим. — А ты ещё не наболтался с утра несрамши? — огрызнулась она. — Нет, я ещё не всё сказал, — упирался Джанлука. — Послушай, я сам едва в это верю, но ты…Я не могу пока сказать, что люблю тебя, даже трудно признать, что ты мне нравишься, но…Что-то я к тебе всё равно испытываю, и это что-то вызывает во мне приятные чувства несмотря на то, что я знаю, какая ты. Вернее…я ещё не знаю до конца, какая ты на самом деле, но в любом случае ты не та, чем кажешься или даже хочешь казаться. — В каком это смысле? — сердито спросила Моника. — Ты делаешь вид, что тебе всё равно; ты стремишься производить впечатление сильной женщины, которая за словом в карман не полезет; ты сильная (и это касается не только твоих ударов), воинственная, упрямая, боевая, жёсткая, грубая, временами чёрствая. Так тебя видят окружающие. А я вижу, — подошёл он к ней поближе, — ранимую девушку с болевыми точками; которая очень любит и переживает за своих родных; которой, я уверен, не чужды порывы сентиментальности; которая может и хочет чувствовать. — Джанлука поправил ей локон и нежно погладил по распущенным волосам. — И что с того? — с напускным спокойствием спросила Моника, шлёпнув его по руке. — А то, что я предлагаю уйти от наших предрассудков и попробовать начать отношения. Вдруг из этого что-то получится? Хотя бы дай мне шанс поухаживать за тобой. — И что мне теперь из-за этого, ходить в розовом платьице и с коронкой на голове? — Не обязательно, — пожал плечами Джан. — Хотя, скажу тебе честно, одеваешься ты так себе. — Что? — возмутилась Моника. — Какое-то у тебя всё…пресное что ли. Изюминки не хватает. И женственности. — Зато сам стиляга прям, — всплеснула руками девушка. — Видела я твои портфолио: мрак, а не одежда. И дурная манера всё подряд в брюки заправлять. Ты бы ещё шубу в трусы запихнул! — …А что же мне не пришло это в голову? — нахмурился Джинобле. — О Боже, — вздохнула Моника. — Буду помалкивать, а то, глядишь, ещё тебе идей подкину. — По-моему, мы слегка отвлеклись, — сменил тему Джан. — Как ты смотришь на то, что я сказал? — Каком кверху, — вырвалось у Моники. — Для осуществления твоего «плана» нужно, чтобы с обеих сторон была симпатия: в нашем случае она только односторонняя. — Но Моника… — Вали отсюда, — был ответ. Грубый, с осадочком: всё как обычно, в стиле Моники. Джанлука промолчал. Видимо, и правда нечего и стараться. Стена была намного прочнее, чем казалась. А жаль. Вид через маленькие щёлочки был очень привлекательным. Пусть это и был удар по самолюбию, но абруццезе пришлось признать, что ему не удалось покорить этот Эверест. А может, в этом и не было смысла? В конце концов не каждому дано, так чего тратить силы зря? С этими мыслями Джиобнле стал собираться, но не смог удержаться и сказал при выходе: — А с распущенными тебе хорошо. За что в него скоро полетела благодарность в виде брошенного тапка. Слава Богу, не попавшего в цель. Когда Моника осталась одна, она ещё долго не могла отойти: злилась и дулась непонятно на кого, даже подушку немного наказала. Вот надо было ему всё утро испортить! Хам! А потом подошла к зеркалу и стала внимательно себя рассматривать, поглаживая длинные пряди: особенно те, к которым несколько минут назад прикасался Джанлука.