Больше, чем просто близко

[Тина] Телефон пищит, сообщая тебе о прошедших сорока минутах, но ты не выпускаешь скакалку из рук, рассматривая себя в зеркале. Чувствуешь напряжение в мышцах и сильное постукивание сердца, которое норовит вырваться из грудной клетки. В последнее время ты совсем разучилась принимать сигналы бедствия от своего тела и, вдобавок, изнуряешь его дополнительными тренировками, лишь бы не думать о том, как отвратительно поступила с Даном. Ты действительно думала, что, постоянно находясь с мыслью о том, что в определённый день ваша история закончится, сможешь отключить свои эмоции, чувства и перестать… И перестать любить его, пора всё-таки набираться смелости и начинать называть вещи своими именами. Ты готова сказать ему это даже сейчас, но Дан не отвечает на твои звонки. Прекрасно понимаешь, что им руководит, но влюблённое сердце никак не может перестать бороться. На протяжении этих двух недель ты переписывала все ваши встречи в голове, желая найти тот момент, когда присутствие Дана стало для тебя чем-то настолько важным, как, например, наличие кислорода в лёгких. Тебе стыдно за то, что в твоих монологах было так много чужих и так мало его. Но Дан всё это принимал с гордостью, ни разу не сказав, что ему это надоело. Ты никогда в жизни столько не разговаривала. Особенно с мужчинами. Единственными свободными ушами был Пашка, но и он никогда не получал столько информации, сколько довелось услышать Дану. Так себе повод для гордости. Не знаешь, куда делась молчаливость и привычка всё держать в себе. Ты уже и забыла, каково это — быть молчаливым собеседником. На любом интервью без устали твердишь о том, что тебя не задевают злые языки, а чужое мнение всегда пролетает мимо. Либо Дан этого никогда не слышал, либо посчитал тебя двуличной. Но, на самом деле, такой уязвимой ты стала после его фразы на «Слепых», где он не думал, что ты так плохо справляешься с неудачами. В тот момент ты удивилась такой формулировке, закрылась в себе, осознавая, что он увидел нечто большее, чем все вокруг. С каждым новым взглядом, протянутой рукой или банальным приветствием ему удавалось добираться куда-то глубоко, в самые потаённые уголки твоей души. И теперь каждая новая статья с громким заголовком, состоящим из ваших имён, ощущается тобой, словно тыканье пальцем. Впитываешь это всё, как губка, прячешься на третьем этаже своего большого дома, как за остатками великой китайской стены, которую Дан так уверенно разрушил своим появлением. Теперь тебе не за чем скрывать не только какие-то личные переживания, но и всю себя. Две недели назад, звоня ночью, ты поняла, что перестала верить самой себе. Ошибаться в людях — второе призвание, которое, к сожалению, мешает тебе жить. В тех многочисленных попытках рассказать о своих ошибках ты вспомнила, какой увидела себя впервые в зеркале Дана на утро после первой ночи, которую вы разделили друг с другом и миллионами звёзд на небе, болтая на балконе почти до рассвета: острые черты лица, стеклянные огромные глаза, фарфоровая кожа, которая вызывала испуг, если на щеках не было румянца. Всё это куда-то исчезло, и сейчас перед тобой стоит совсем другая Тина, которая так легко помещалась в мужских руках, не царапая их своими бесконечными шипами. — Да, Паш, — садишься на коврик для йоги, делая небольшой перерыв из-за звонка друга. — Хотел позвать тебя на чай с запрещёнкой, — Орлов смеётся, чем вызывает лёгкую улыбку. — Поболтаем, как в старые добрые, обсудим кое-что по работе… — А без работы никак? — ложишься на спину и поднимаешь ноги, делая что-то похожее на «велосипед» в детской зарядке. — Обещаю купить профитроли с большим количеством крема, — режет тебя без ножа, зная все слабости. На то и друг. — Ладно, уговорил, — ты не особо-то и была против, а про диету давным-давно забыла. Не помнишь, когда последний раз вот так просто приезжала к Паше. У него новый шкаф в прихожей, о котором он тебе не рассказывал, либо ты пропустила это мимо ушей, увлечённая своей личной жизнью. Вазу на кухне ты раньше тоже не видела. Что-то тут явно изменилось. — У тебя уютно стало, — констатируешь факт, обнимая себя за плечи. Тебе совсем не холодно. Разве что в сердце. Даже у Паши в квартире виден почерк влюблённости, но он об этом не расскажет, потому что до чёртиков любит быть в этом чувстве, не привязываясь к конкретному человеку. Он и без этого много за что несёт ответственность. За тебя, в том числе. — А у тебя зима весной, — ставит чайник на плиту, — получается, мы оба в дураках. — В любви, — позволяешь себе правочку. Слышишь, как Паша вздыхает, и закусываешь губу, заранее зная исход вашей встречи. Уйти с секретами с его кухни тебе ещё не удавалось. — Ну, рассказывай, — слышишь бодрый мужской голос и поднимаешь голову. Кажется, ты уже наговорилась. И глупостей наделала. Причём на все оставшиеся годы вперёд. Тебе бы просто послушать умного Орлова. Ну и поплакать тихонько, напоследок. — А разве ты ещё не догадался? — боишься раскрываться ему, несмотря на всецелое доверие. — Я в очередной раз заварила такую кашу… Погубила мужика и себя следом. Усмехаешься. Наблюдаешь за тем, как в чашку опускается ложка с сахаром. Молчишь. Хотела раствориться — пожалуйста, получай. Хотела влюбиться до одури — тоже не вопрос. — Ты когда-нибудь чувствовал, находясь в гордом одиночестве, что за тобой наблюдают изо всех щелей? Я уже с ума схожу! Он как будто лопнул мыльный пузырь вокруг меня, и все эти брызги осели на тело, мешая мне двигаться. Вода в чайнике закипает очень вовремя. У тебя есть ещё одна минута, прежде чем Паша сядет рядом и упрётся в тебя своим всезнающим взглядом. И тогда юлить уже не получится. Придётся говорить много и по делу, опуская твои любимые афоризмы. — Если ты его сломала, значит он был не твой, — коротко изрекает Паша, внимательно рассматривая твои торопливо изучающие периметр кухни зрачки. — Если я его сломала, значит он меня любил, — ты давно размешала свой источник глюкозы, но небольшие круги в чашке тебя успокаивают, поэтому ты продолжаешь искусно двигать ложкой, не ударяясь о посуду. — Таких было немного. — Дан в принципе относится к «немногим», — Орлов вымазывает пальцы в заварном креме, морщится, потому что слишком чистоплотный и достаточно брезгливый, и ты торопишься подать ему полотенце, чтобы не засмеяться из-за его выражения лица. Вы молчите несколько секунд, во время которых ты понимаешь, что твой астральный брат знал всё и без твоих признаний. А ты, наивная, думала, что он ни о чём не догадывается. Кажется, сегодня можно избежать собственного распятия. — Вы с ним чем-то похожи. Твоя краска. — Скорее, наоборот. Мне кажется, я стала его тенью. Столько всего хранят стены его квартиры, ты бы знал. Так глубоко, проникновенно… Представляешь, он единственный, кто не жалел меня, — неожиданно даже для самой себя обнаруживаешь этот факт. — Даже ты сейчас жалеешь взглядом, а ему удавалось поддерживать, успокаивать… Просто любить и быть рядом. Рассказываешь подробности ваших странных отношений на протяжении сезона, и это напоминает тебе какой-то сериал или некачественный роман. Держишь в руках чашку с давно остывшим чаем, который тебе попросту некогда пить. Удивляешься, как много всего расцвело в тебе за последние месяцы. Краснеешь, в подробностях описывая некоторые ваши вечера. Скучаешь. — Я не могу закрывать на это глаза, — теперь уже слушаешь ты, делая несколько глотков из Пашиной чашки, в которой по второму кругу заварен его любимый зелёный чай, купленный специально для ваших посиделок. — Я всё понимаю, но от них актива больше, чем от фантины. Я, как твой пиар-менеджер, просто обязан что-то придумать. Ты устала. Это видно по твоим сухим потрескавшимся губам, слегка мятой футболке на несколько размеров больше необходимого и незакрытой на ноутбуке вкладке с сериалом. Очередные интриги, подогревание интереса — это всегда об отдаче энергии. Тебе это сейчас не под силу. — Не надо, Паш, — присаживаешься поближе к нему и начинаешь «шагать» двумя пальцами по столешнице, направляясь к его руке. — Эта вся шумиха очень давит на меня. Впервые в жизни, наверное. Как будто каждое слово касается меня физически, — тыкаешь ноготком в центр мужской ладони, — а какая-то грязь вообще ощущается пощёчиной. Орлов неожиданно сжимает руку в кулак, тем самым захватывая твой палец. Поднимаешь голову, встречаясь с его взглядом, и вы одновременно произносите: «Попалась». Теперь это слово как никогда раньше способно описать твоё состояние. Ты в клетке. И загнала туда себя самостоятельно.

***

Возвращаешься домой только под вечер. Выносишь из дома плед, накидывая его на плечи, и изучаешь смешение цветов на закатном небе. Даже не плачешь — наоборот, усмехаешься. Всё в твоей жизни не как у людей. Паша говорил что-то о том, что всегда нужно бороться, не опуская руки даже на мгновение. Открываешь список контактов и ищешь там Дана. Тебе нужно всё ему рассказать. — Алло, — не веришь, что слышишь его голос. — Я должна объясниться, — тараторишь с испугом, боясь, что он в любой момент может оборвать разговор. — Ты мне ничего не должна, — он прокашливается. — Тин, перестань мучить меня и себя. Хочу — не хочу, надо — не надо. Разберись в себе, — его голос очень тихий, хриплый, лишённый интонаций. — Не думай, что я тебя использовала, как игрушку. Я действительно… — набираешься смелости, чтобы озвучить то, чего он ещё ни разу от тебя не слышал. — Всё, хватит оправдываться, — Дан перебивает тебя, — я уже устал бегать за тобой. Ну, не сложилось — бывает. Я долго шёл у тебя на поводу, теперь попрошу выполнить мою просьбу: прекрати писать, звонить, искать встречи. Оставь это всё. Я сделал так, как ты просила. Больше я ничего не хочу. Пытаешься сделать жадный глоток воздуха, внутри всё колотится, разрывается на атомы. Он молчит, наверняка ждёт от тебя хотя бы пары слов. А тебя, жалкую маленькую рыбку, выбросило на берег волной его откровения. Не дожидаясь, продолжает, накопив в своём голосе достаточно горечи, чтобы зазвучать в конце так оглушительно больно: — К сожалению, ты вытащить не смогла. А жаль. Я бы сказал, времени не хватило. Кажется, ты сделала больнее, чем думала. Не выдерживаешь и сбрасываешь, даже не попрощавшись с ним. Наброшенный на спину и плечи плед не спасает от волны мурашек и пронизывающего кости холода. Откидываешься на спинку садового стула и заливаешься слезами.

***

[Паша] Ты давно не видел в ней столько энергии. Забыл уже о том, что она трудоголик. Резкие движения рук, рокировка с девочками — и она снова в центре паркета. Многочасовые репетиции не прошли зря. У Тины вообще ничего не бывает зря. Даже её эта сердечная боль, о которой она тебе молча рассказывает на протяжении последних месяцев, сейчас оказалась как никогда кстати. Она каждой эмоции и каждой энергии найдёт применение. С того дня, как она приехала к тебе в гости в какой-то домашней футболке, с бледными губами и слабо зашнурованными кроссовками, ты понял, что нужно как-то выводить её из этого состояния. Таскался с ней всё лето на студию звукозаписи, помогал собирать урожай в огороде и забирал к себе на ночь смотреть комедии. Она даже немного расслабилась. Возможно, даже чуть-чуть отпустила. — Как раз тебя ищу, — твоего плеча касается крепкая мужская ладонь, и по голосу ты догадываешься, кто к тебе подошёл. — Привет, — разворачиваешься и пожимаешь руку Завадюку, — что хотел? — Хотел обсудить одно предложение, — отходите в сторону, чтобы шум не так сильно бил по черепной коробке. — На одном вечере в «Танцах» будет определённая тематика, куда хорошо бы вписались Дан и Тина. Ты вообще видел, какие рейтинги были на канале под конец сезона?! Паша, это уму непостижимо! Закатываешь глаза от осознания, что не одного тебя беспокоят эти цифры. Но в этот раз тебе даже интересно, что придумал повёрнутый на просмотрах мозг Вовы. — Несмотря на это, — обводишь взглядом помещение, в котором вы находитесь, — Тина с вероятностью в сто процентов откажется танцевать. — Нам пока хватит того, что она певица, — у Завадюка расцветает на губах улыбка, и он продолжает тебя удивлять своей фантазией: — Почему бы им не спеть с Даном в дуэте? Судьба явно даёт им второй шанс. И не воспользоваться им будет чертовски глупо. Перед глазами пробегают картинки, где Балан подавал Тине руку, помогая спускаться со сцены, его стаканчик кофе, стоящий у вас в гримёрке, его постоянное присутствие рядом, которое ты раньше вообще не замечал. Он был больше, чем просто близко. Деталь, идущая в дополнение к народной артистке. И с этой деталью ей явно лучше. Как минимум, глаза сияли, и губы трогала лёгкая улыбка. — Я попробую что-нибудь придумать, — крутишь в руках телефон, мысленно готовясь к тяжёлым уговорам. Киваешь Завадюку, уточняющему какие-то детали, находясь уже на своей собственной волне. В этот раз Купидоном оказался не ты. Но это и неважно. — Моя уже натанцевалась, — показываешь пальцем в сторону Тины, которая идёт в сопровождении Оли, — я тебе дам знать, как что-то будет известно. Спасибо, до встречи, — хлопаешь продюсера по плечу и летишь к своему маленькому недовольному боссу. Кароль ворчит так, что слышно через половину съёмочной площадки. Улыбаешься: страшно красивая в своём гневе. Замечает тебя и тут же превращается в тихую покорную девочку. Пугаешься таким переменам. Льнёт к тебе, крепко цепляясь за руку, и увлечённо рассказывает все косяки её выступления. Гордишься ею, озвучивая это в конце восторженного монолога, поглаживая по голове. Ты просто обязан затащить их двоих на этот паркет. И времени на раздумья у тебя практически нет. Действовать нужно быстро. Проверяешь правильность набранных цифр, удерживая сигарету губами, а затем, наполнив никотином лёгкие, нажимаешь на вызов. Ждёшь несколько секунд, но гудки не прекращаются. Собираешься сбрасывать, но тебя останавливает хриплый голос, здоровающийся на том конце. Откуда у него твой номер телефона? — У тебя есть мой номер? — удивляешься, переступая с ноги на ногу. — Привет. — Это долгая история, — Дан усмехается, и ты немного расслабляешься. — Чем обязан? — Я по делу, ты не занят? — не знаешь, с чего начать. Как будто не дипломат по образованию. Слышишь отрицательный ответ и вновь делаешь тягу. — Это касается вас с Тиной, думаю, телефонным разговором здесь не обойдёшься. Прежде чем ты меня перебьёшь, хочу уточнить, что я преследую рабочие цели, — вздыхаешь, одновременно сбрасывая пепел с сигареты, — а только потом уже ваши личные, — решаешь быть с ним откровенным. Дан мнётся: он не был готов к такому разговору. Вы договариваетесь о личной встрече у тебя дома. Осматриваешься, стоя под дверью запасного выхода из павильона. Ты продрог от прохладного осеннего ветра. Совсем забываешь о напряжении, сковавшем твоё тело в начале разговора. Замечаешь подъезжающую машину, за рулём которой сидит Виталик, и быстро прощаешься с Даном. Чудом успеваешь остаться не услышанным Тиной, которая через мгновение выглядывает из-за тяжёлой металлической двери и отдаёт тебе тяжёлый рюкзак. Закидываешь его на плечо и, словно родитель, забирающий ребёнка из школы, провожаешь подругу до машины.

***

Никогда бы не подумал, что твоя кухня сможет стать местом откровений для таких людей, как Дан Балан. Видеть здесь Тину, конечно, тоже не очень привычно, но её появление на пороге твоей квартиры хотя бы неудивительно. А с этим молдавским женихом всё совсем иначе. Подпираешь голову, делая очередной глоток мартини, чтобы, наконец, направить ваш разговор в нужное тебе русло. — Зачем тогда соглашался? Я уверен, что ты не верил, что она передумает, — смотришь на своего собеседника, проводящего пальцем по краю стакана. — А что мне нужно было делать? Все мы судьи хорошие, — потерянно смотрит на тебя, слегка прищуриваясь из-за недостатка света в помещении, — вот что бы ты сделал? — Я бы не влюблялся в неё, — произносишь с набитым ртом, как что-то само собой разумеющееся. — Её же очень сложно любить, Дан, как у тебя вообще это вышло? — Хороший вопрос, — он усмехается и тянется за бутылкой. — На старости лет о таком не думаешь. Вы оба смеётесь, делая паузу для разлития алкоголя. — Ей плохо, прямо говоря, — врываешься в тишину тихим голосом. Откровение порождает откровение, эмоция — ещё более динамичную эмоцию. — А мне, ты думаешь, не плохо? Я ощущал себя никем, пустым местом, недолюбленным мальчиком, которым пользовались непонятно для чего. Этакий карманный парень, — осушает сразу всё содержимое и, облизнув губы, продолжает: — Ну ладно ещё отсутствие конкретики, но то, что мне приходилось её силой вытягивать из чужих рук, бороться с тем, что она каждый раз сама себе придумывает, — это слишком энергозатратно. Я знал о ней всё, но её саму так и не понял. Ты с ней уже миллион лет рядом, вот скажи, что ей надо? Если бы ты знал ответ на этот вопрос, возможно, Балан бы тут и не сидел. — Ей нужен мужчина, а не недолюбленный мальчик, это я могу сказать тебе с уверенностью, — не жалеешь мартини, который греешь в руке уже около минуты, и пьёшь почти до последней капли. — А ещё, судя по тому, что она рассказывала на протяжении всего лета, ей нужен ты. — От меня осталась жалкая лужица, растопленная её горячим нежным взглядом. Вот как она так умеет? А знаешь, Орлов, я согласен, — Дан громко ставит стакан на стол и выравнивает спину. — Без неё моя жизнь была такой серой и мрачной, что сейчас, вспоминая все эти истерики, смех до боли в животе, недоверчивость во взгляде, я понимаю, что наконец-то научился видеть краски. Вспоминаешь ваш разговор с Тиной, где ты назвал Дана её краской. Очередная подсказка от Вселенной. — Честно, я даже соскучился по ней и её взрывному характеру, по взлохмаченным волосам на утро, по остывшей чашке кофе, к которой она так и не притронулась перед уходом, по нежеланию принимать мои объятия, вздёрнутому носу, обиженному выражению лица… Ты снова слушаешь эти признания, словно перед тобой вновь сидит заплаканная Тина. Они даже разговаривают почти одинаково. Тебе надоела эта приторная сказка, но ты настолько сильно желаешь бедной девочке счастья, что готов просидеть так не один вечер, лишь бы дать им возможность на воссоединение. В нём столько же любви, сколько и в ней. — Ведь если не за ней бегать, то за кем? — вылавливаешь фразу Дана и снова погружаешься в свои мысли. — За ней, Дан, только за ней.