Больше, чем просто близко

Кажется, звук аварийки будет преследовать тебя ещё несколько дней. Как её недавнее «Молчи». Совершенно случайно находишь в шкафу её футболку и приносишь в ванную, где Тина старается смыть со своего лица остатки туши, стекающие ручьями по щекам. Увидев тебя в зеркале, она выключает воду и поворачивается спиной к раковине, слегка упираясь в неё. Рассматриваешь её долго, замечаешь собранные в пучок волосы и слегка приподнимаешь уголок губ. На полноценную улыбку у тебя не хватает сил. Она делает шаг вперёд, тянет руку к шее и снимает резинку с волос, которые тут же водопадами спускаются на всё ещё дрожащие плечи. Она неторопливо опускает руки, захватывает край бежевого свитера и тянет вверх, оголяя тело. Обращаешь внимание на то, как втягивается её живот, и вновь ломаешь голову: она стесняется тебя или ей просто холодно? После третьего удара сердца Тина делает ещё один шаг и остаётся в несчастных пятнадцати сантиметрах от тебя. Складывает свитер пополам и забрасывает тебе на плечо, перед этим ухватившись за твой локоть и встав на носочки. Ты разворачиваешь футболку, принесённую с собой, а она выпрямляет руки, как послушный ребёнок. И, когда ткань накрывает её тело, ладошки смыкаются у тебя на шее. — Что мы будем делать? — опускаешь голову и встречаешься с её испуганными глазами. Она точно так же, как и ты, не знает, к чему это может привести. Ты слышишь, как в гробовой тишине капает из не до конца закрытого крана вода и как лихорадочно бьются друг о друга мысли в её голове. — Молчи, — она облизывает губы, а ты ловишь её подбородок пальцами, не давая себя поцеловать. Соприкасаетесь лбами в неизвестном, но обоюдном порыве. Её ладони спускаются по твоему телу, оставляя за собой дорожки мурашек, и крепко-крепко обнимают. Ты знал, что она пришла не за поцелуями и страстными ночами, которые, конечно, у вас ещё непременно будут. Выводишь её из ванной и едва ли не тянешь в спальню, к большому шкафу, чтобы найти для неё ещё что-то, чтобы девочка не превратилась в ледышку. Она садится на край кровати, скрестив ноги, пока ты снимаешь с вешалки тёплую кофту. Разворачиваешься в тот момент, когда Тина тянет к губам палец, явно потерявшись в своих мыслях и упустив тебя из виду. — Не нервничай, — садишься перед ней на колени и одеваешь потеплее. — Дан, наверное… — она наклоняется к тебе, безжалостно заламывая тонкие пальцы. — Молчи, — кладёшь указательный палец поперёк её губ, и она покорно кивает головой. Стучишь пальцами по рулю в импровизированном ритме и периодически осматриваешься по сторонам. Она задерживается уже на двадцать минут, не звонит и не пишет. Тебе, конечно, волнительно, но не настолько, чтобы переживать за сохранность её жизни. Тебе страшно, что от вашей общей, возможно, последней ночи, останется ничтожно мало воспоминаний. Чем позже она приедет, тем меньше времени останется у вас на двоих. Оно и так неуловимо просочилось сквозь пальцы, которыми ты так старательно удерживал Тину в последнее время. В кромешной тьме замечаешь свет фар и едва ли не подпрыгиваешь на месте. Проводишь по ткани джинсов ладонями, прижимая их как можно плотнее, чтобы грубый материал разогнал застывшую кровь. Поправляешь волосы и тяжело выдыхаешь весь скопившийся воздух. Почему-то сегодня тебе особенно тяжело справляться с эмоциями. Перед твоими глазами машина лихо сворачивает в сторону и останавливается у обочины. Из темноты выныривает Тина, которая одной рукой держит рюкзак, а второй пытается завязать пояс пальто. У неё ничего не получается, и она, плюнув на эту идею, ускоряет шаг. — Извини, пожалуйста, — начинает она, открыв дверь, — мы немного заблудились на выезде, потому что не там свернули, — поправляет обеими руками выбившиеся пряди и жадно хватает ртом воздух. — В следующий раз, — запинаешься от осознания, что его может и не быть, — не торопись так, иначе твой водитель свалится в кювет. Она усмехается, глядя на тебя, а затем тянется за поцелуем, переваливаясь через коробку передач. Нарушаешь её планы, углубляя поцелуй. Она хочет что-то сказать, пытается оторваться, но ты касаешься её шеи и возвращаешь себе. Слышишь неконтролируемый ею тихий и короткий стон и, наконец, отстраняешься. Довольный смотришь на сбитую с толку Тину, которая хмурит брови и, наверное, хочет убить тебя прямо здесь и сейчас. Но на твоё удивление она приходит в себя достаточно быстро и тянется пальчиками к твоим губам. — Я не успела смыть косметику, но ты, кажется, справляешься не хуже мицелярки, — наклонив голову, Тина убирает красные следы с твоей кожи. Поднимается выше, к щекам, пробегая подушечками пальцев, а затем проводит ими по волосам вдоль уха. Её новая привычка, которая так сильно тебе нравилась. Ты смутно помнишь, как смог прекратить рассматривать её и всё-таки завести машину. Всю дорогу Тина, слегка севшим после репетиции голосом, подпевала песни, покачиваясь из стороны в сторону. Корчила рожицы и баловалась, несмотря на усталость. — Ты чего не поёшь? — поворачивается к тебе и стреляет глазами. — Я слова не помню, — врёшь. Тебе просто-напросто не хочется заглушать её голос другими звуками. Она стоит к тебе спиной, завёрнутая в одеяло на голое тело. Босые ноги мёрзнут, и ей приходится ставить одну на другую. Обнимает себя руками, поправляет съезжающую с плеч белоснежную ткань, пока ты лежишь на кровати и гоняешь в голове один-единственный вопрос: «Правильно ли это всё?». Кусаешь губы и смотришь в окно, которое гипнотизирует вас обоих уже несколько минут. Ты стараешься отвлечься, переключиться на воспоминания. Твои руки помнят, как вжимали Тину в твоё тело, как помогали ей снять эти ужасно узкие штаны и удерживали её ладони над головой. Ты жалеешь, что в детстве отдал предпочтение музыке, а не рисованию и сейчас не можешь взять в руки кисть и сделать пару набросков, вдохновляясь её силуэтом в полумраке комнаты. — У тебя нет сигарет? — приковывает к себе твоё внимание. Ты встаёшь с кровати и направляешься к ней. Она по-прежнему стоит спиной к тебе, хоть и слышит приближающиеся шаги. Ты хмуришься, зеваешь, а затем обнимаешь её, крепко обхватывая обеими руками. — После того, как я начал чаще общаться с людьми, потребность в них ушла сама по себе, — целуешь нежную кожу, оставляя влажный след на шее. — Я не умею разговаривать, — она произносит это резко, недовольно, словно злится на саму себя. — Повернись ко мне, и мы всё обсудим, — зарываешься носом в её волосы. — Нет, — она дёргается, недовольная таким тесным контактом. Её сердце сделано из лунного света, который является сейчас единственным источником освещения в спальне. И она, подобно ему, полностью заполняет тебя. И как бы сильно ты не нуждался в этом свете, тебе чертовски сложно справляться с её непостоянностью, которая ломает тебе кости из раза в раз. Ты начинаешь сдаваться под её напором и непоколебимостью. Ты так и не понял, что ей нужно, зачем она пришла к тебе и что будет с тобой после финала. — Не умеешь разговаривать, значит слушай, — цедишь сквозь зубы, отходя от неё в противоположную сторону и скрещивая руки на груди. — Ты приходила ко мне всякий раз, когда тебе было плохо, оставляла свои переживания, как в камере хранения, и я был готов выслушивать всё это, нежели искать ту, с кем будет легко и просто. И что в ответ получил? Долбанные качели, перебежки и брыкание в моих руках? Ты упёрся в комод и всё это время смотрел на её расширенные глаза, которыми она даже не моргала. Её руки ослабли, и одеяло повисло у локтей, не сковывая больше плечи и часть груди. — Мне кажется, даже проект во главе с Завадюком не заставлял меня так часто нервничать. Пора взглянуть правде в глаза, Тина, как бы я ни старался это отрицать, ты — чёртова эгоистка. Она шлёпает по паркету в твою сторону, пока одеяло медленно сползает по её телу, оставаясь лежать на полу белым флагом. Ты опускаешь голову, не желая попадать в сети её очередных оправданий, извинений и красивых слов, которыми она завязывает красный бантик на коробке со своими очередными истериками. — Я бы обязательно посмотрела, но в ней я вижу только твои глаза. Ты прав, ты, как всегда, прав. Выдыхаешь, вновь поднимая голову, и закусываешь щёку, увидев её, совершенно обнажённую и телом, и душой. Обвиваешь её талию руками и меняешь вас местами, прижимая Тину к комоду. — Даже сегодня, идя к тебе, я думала лишь о том, как сильно нуждаюсь в тебе. Я не думаю ни о ком, кроме себя, — она кладёт свои ладошки тебе на грудь, смотря прямо на них и не решаясь откровенничать, глядя тебе в глаза. Ты наклоняешься и целуешь её, не желая слушать всё то, что она заранее придумала. Поднимаешь тело вверх и садишь на комод. Она скрещивает ноги за твоей спиной, прижимаясь как можно ближе. — Поэтому я к тебе и пришла. — Теперь я понимаю, почему ты не умеешь разговаривать с людьми, — целуешь её ключицы, пока она держится одной ладошкой за твою шею, а вторую использует как опору для вас двоих. — И, если бы ты не стал меня слушать, — откидывает голову, ёрзая по поверхности комода и изнемогая от твоих поцелуев. — Лучше помолчи, — притягиваешь её за бедра к себе и соединяешь тела резким толчком. Делаешь единственный глоток вина, пока Тина в темноте пытается открыть контейнеры с едой. Она увлечена делом и практически не обращает на тебя никакого внимания, давая возможность понаблюдать за собой безнаказанно. И ты пользуешься этим, сидя в небольшой беседке почти у самого берега реки, где ещё летом с друзьями отмечал день рождения своего барабанщика в огромной компании. А теперь рядом с тобой похитительница слабо бьющегося сердца. И больше никого. — Они шикарны, — констатирует Тина, аппетитно поедая роллы. Ты усмехаешься, в очередной раз убеждаясь в том, что не осталось ни одного занятия, которое бы она делала не впечатляюще. Обходишь столик и садишься рядом с ней, закидывая её ноги на свои. Дожидаешься, когда она закончит, и вытираешь капельку соуса в уголке губ. Опускаешь палец на подбородок, поглаживаешь его, едва касаясь кожи. — Не надо, прошу, — цепляется за твой перекинутый через шею шарф, оставляя фразу без пояснений. Но ты понимаешь её.

«Давай про мене i про тебе мовчати; Мовчати, аж поки не захочем кричати»

— Рано или поздно нам придётся об этом поговорить, — она машет головой из стороны в сторону, а ты усмехаешься. Она наивно верит, что ты сможешь обойтись без вопросов и долгих разговоров, в которых обязательно вытянешь всю её душу, чтобы хотя бы немножко успокоить себя и понять, что вы поступили если не по-взрослому, то хотя бы по зову сердца.

«Давай мовчати про то, шо дiвчата Не вмiють сховати, не можуть спати»

— Лучше поздно, — шепчет в воздух между вами, а затем пересаживается полностью на твои колени. — Нам есть о чём помолчать. Пусть оно таким и остаётся. Тоненький голосок напевает незнакомую тебе мелодию, но в сердце неприятно ноет, как будто ты знаешь текст и страдаешь от того, как сильно он схож с тем, что происходит у тебя в жизни. Тебе абсолютно не нравится это чувство, но её срывающееся на шёпот пение разгоняет тучи над головой. Она, словно котёнок, греется у твоего сердца и лечит раны. Заживляет каждую царапинку, нанесённую своими же коготками. Одной рукой тянешься к оставленным на столе палочкам и, слегка меняя положение ваших тел, кормишь уставшую после бесконечного дня Тину. Она настаивает на том, чтобы ты думал в первую очередь о себе и хотя бы немного поел, а затем ругает за выпитый глоток алкоголя. — Я не прошу говорить о том, что есть сейчас, — кладёшь руку на её колено, двигаешься выше и замираешь. Тина замирает, не ожидая от тебя таких спонтанных слов. Замечаешь, как она от волнения кусает губы, и продолжаешь: — Просто скажи, что с нами будет. — Я уйду, а ты меня забудешь, — палочки кочуют из рук в руки, и тонкие изящные пальчики уже смело несут аппетитный ужин к твоему рту, — или хотя бы попытаешься.

«Як свiтло проб'ється через нашi штори, Ми знову з тобою, як снiг заговорим»

— Наивная, — говоришь так, словно это приговор, который не подлежит обжалованию. А Тина кивает, соглашаясь с тобой. Улавливаешь неразборчивые слова и невольно улыбаешься. Последний раз подобное ты слышал от племянницы, которую на руках переносил из гостиной в детскую. Тина переворачивается, сбрасывает с себя одеяло и лишает тебя вида на слегка заострённые черты лица, резко закрывшиеся передними прядями. Ты аккуратно убираешь их, разглядывая девушку, и, убедившись в её сне, незаметно уходишь на балкон. Крутишь в руках пачку сигарет, совершенно случайно попавшуюся тебе на глаза, а затем, не долго думая, закуриваешь. Заполняя свои лёгкие никотином, уверяешь себя, что она — твоя последняя изощрённая пытка. Больше ты просто не выдержишь. Тебе надоело бегать от девушки к девушке, и закончить свой марафон так — вполне неплохо. Ты готов остаться без медали, лишь бы уже пересечь чёрно-белую полосу и осознать, что всё позади. Кажется, в этом марафоне нет проигравших, поскольку в заявленных участниках была только твоя фамилия. Ты гордо будешь тащить за собой все оставшиеся годы то, что от тебя останется, то, что она решит оставить в покое и не разрушать своей властью над тобой. Тебе настолько смешно, что пальцы с трудом удерживают сигарету. Но ты постараешься удержать её. Хотя бы эти полторы недели. Или две. Сколько у вас там осталось до финала?