Райд Райен

      Обычный осенний дождливый день. Суббота. Вдруг звонок в дверь ранним утром. Недолго думая, я вскочил на ноги, чтобы звонок не разбудил ото сна Аиду, она крепко спала, а уснула поздно. За окном только начало светать, поэтому глазам потребовалось какое-то время, чтобы, опередив голову и ноги, определить, где находится косяк двери, а где сам дверной проём. Сориентировавшись, я вышел в коридор, закрыв за собой дверь в комнату и устремился в прихожую. Проклиная столь внезапный визит и холод, охвативший тело, я открыл входную дверь. Передо мной стоял худой высокий молодой человек в синей форме курьера. Его круглые горящие голубые глаза устремились на меня, а затем мельком на обстановку в квартире. Затем, немного осознав неловкость молчания и увидев мой вопросительный негодующий взгляд, он подал мне большую коробку, на вид тяжёлую, и тихим, слегка волнующимся, голосом произнёс: — Раид Райéн? — Райд Рáйен, ударение на «а», — поправил я его, так как уже давно сменил изменил своё имя, — да, это я. — В-вам посылка пришла, извините за беспокойство, мне сказали, что она срочная и отдать нужно прямо в руки сразу, вот я и… — увидев его растерянность, я мысленно простил его за такой ранний визит, — извините, что разбудил.       Я молча уставился на посылку, медленно и неуверенно протянув к ней руки, там было что-то большое. Я никогда не получал таких посылок… — А вы точно не ошиблись? — Н-нет, здесь ваш адрес… кажется, — неуверенно ответил парень и поправив головной убор, ещё раз мельком взглянул на номер квартиры у двери, — м-мне нужна ваша подпись, что вы получили посылку… — Хорошо, я распишусь.       Он протянул мне небольшой лист и указал место для подписи.       Я закрыл входную дверь, глаза не могли оторваться от коробки. Она была слегка помята и внутри находилось что-то тяжёлое, но при тряске ничего не шумело, значит, упаковано плотно. — Посылка? — сонным голосом спросила вышедшая из комнаты Аида. Как бы я не хотел, но я её разбудил. — От кого?       Я молча пошёл на кухню, пожав плечами. Она пошла за мной, и мы вместе сели за стол друг напротив друга. Не успев присесть, Аида тут же вскочила и поставила чайник, затем снова оказалась за столом, смотря на посылку. Я дотянулся до кухонного ножа и аккуратно разрезал скотч. Было слишком много вопросов. — А адреса отправителя нет? — Нет, только мой… но наш адрес никто не знает. И моё изначальное имя тоже… только… — Изначальное имя? — она переспросила, не совсем понимая. — Да, курьер назвал моё настоящее имя, с ударением, но… никто не знает об этом — мысли перемешались.       Только эти люди называли меня моим настоящим именем. Паззл в голове стал складываться, но что-то внутри меня не верило, что это они. Они мне никогда не писали, и им я был уже никем. Открыв коробку, я первым делом схватил письмо, лежавшее поверх всего. Всего один пожелтевший лист, на котором было написано чёрными чернилами и аккуратным почерком, до более знакомым мне, следующее:       «Дорогой Раид,       Если ты читаешь данное письмо, то нас уже нет в живых. Ты родился в наши поздние годы, посему и застанешь нашу смерть в раннем возрасте. Наши отношения были непростыми, ты всегда шёл против всех, хотя сейчас бы ты мог ни в чём себе не отказывать и жить заграницей, не скитаясь по разным работам, с такой-то фамилией. Хотя ты решил её изменить и теперь она утратила свою значимость. Отец настаивал, что это был твой выбор и ты знал, от чего отказываешься, настрого запретил мне искать тебя и уговаривать тебя прислушаться к моим и его советам. Я же не могу до сих пор принять твой выбор, мне обидно за тебя и за твою жизнь. Мы так долго упрашивали Таймора взять тебя под руководство и когда он дал своё согласие, ты решил сбежать! Таймор и твой отец сильно повздорили в тот день. Конечно, не только из-за твоего побега. Но после того дня его здоровье значительно ухудшилось, да и моё тоже.       Мы надеялись вырастить из тебя приличного и серьёзного молодого человека, который продолжил бы отцовское дело, был бы обеспеченным, самодостаточным, однако ты предпочёл жизнь в окружении серости и нищеты… этого я никогда не пойму. Ты предпочел выживать за какие-то копейки вместо того, чтобы наслаждаться жизнью в полной её мере, ездить по свету, не зная труда, стоило бы лишь проявить желание и, хотя бы, малейшего усилия. В отличии от тебя, любой бы в здравом уме согласился бы на подобную жизнь. Не будь ты уже взрослым и будь у меня ещё силы, я бы не поленилась написать тебе всё, что думаю по поводу тебя, твоей девушки, твоей жизни и твоего будущего. Однако даже слов не подобрать… Мне стыдно за тебя, Раид. Мне обидно за тебя. Мы дали тебе всё. Знал бы ты, как тяжело было отцу после твоего ухода!       Наследников мы больше не имеем, посему всё наше состояние по праву переходит тебе. Отдавать кому-либо ещё мы не смеем, это деньги, заработанные честным и упорным трудом, и давать их кому-то просто так — стыд и позор, я не хочу, чтобы после нашей смерти о нас шли слухи. И в каких бы отношениях мы ни были, мы с отцом пришли к единому мнению, чтобы всё нами нажитое перешло тебе, возможно, хотя бы так ты выберешься в лучшую жизнь. Возможно, ты этими деньгами никогда не воспользуешься. Возможно, эти деньги станут концом на приятной ноте. Как бы то ни было, мы оба считаем, что наше состояние в твоих руках будет в сто раз полезнее, чем в алчных руках других людей. Пожалуйста, потрать их с умом.       Ниже я напишу номер телефона и адрес человека, к которому ты ДОЛЖЕН обратиться, если хочешь получить наши заработанные деньги, а ты должен их получить. Что касается семейного дела: ты можешь его продать или бросить, ответственность будет лежать на тебе. Но отец просит тебя поступить разумно. Помни, что он жил этим делом.       Тебе повезло в этой жизни, Раид. Воспользуйся благословением судьбы хотя бы в этот раз.       Идалья и Франк Райен»       Они… умерли? Я испытывал очень странные чувства. В моей жизни их и так не было, но сейчас их нет по-настоящему. Будет неправильным сказать, что мне стало грустно, мне не хотелось плакать и скорбеть по утрате, у меня не было какого-то сожаления о своём поступке в тот вечер. Однако мне стало совестно, потому что я не мог оплакать своих собственных родителей. С другой стороны, вспоминая их методы воспитания… вечные унижения и ущемления «во благо» … отсутствие разговоров за семейным столом… вещи, летящие в меня… о чём я мог скорбеть? О ком? «Отец был зол на меня в тот вечер» — разве просто зол?       Под этим письмом был и правда написан адрес и телефон человека, которому я должен был позвонить за помощью в получении наследства. Правду сказать, я очень удивился и тому, что мать мне заботливо приказала получить их деньги, и ещё больше тому, что она вообще написала. Я ещё долго рассматривал каждое слово, чтобы убедиться в правдивости прочитанного, а затем передал письмо Аиде, так как она всё это время молча смотрела то на меня, то на письмо. Я не сказал ни слова, передав ей написанное, даже не мог подобрать нужных слов. Пока она читала, я смотрел по разным сторонам, размышляя над всем. Не знал, как себя вести. И не понимал, что я чувствую. Копался в себе, словно в песочнице, ища ту самую потерянную игрушку «любовь», но не находил, сколько бы не рылся. И грустно было от невозможности грустить. Какое же я чудовище. Чем я лучше? Такой же бездушный, как и они. Или я просто отвечаю им тем же?       Мой взгляд метнулся в сторону коробки с каким-то большим содержимым, и, отложив свои мысли, я принялся до конца изучить всю посылку, чтобы потом в полной мере разбираться в своих чувствах.       Внутри коробки я увидел тщательно свёрнутый в полиэтилен небольшой сундук, сделанный из красного дерева и покрытый лаком. Смутно я помнил этот сундук, он всегда стоял в кабинете отца, но я никогда не видел, что внутри. Отец говорил, что там хранится начало его карьеры, его талисман, я всегда думал, что это деньги или важные бумаги, возможно фотографии, которые он охранял словно цербер. Тем временем Аида уже дочитала письмо и, вздохнув, аккуратно спросила: — Что чувствуешь? — Знать бы… — я отложил сундук, сев обратно за стол, положив руку под голову. Она ждала от меня ответа, но мне трудно было объяснить свои мысли. — я совру, если скажу, что мне грустно. Я… от чего мне грустить? Ссоры, даже драки. Мне навязывали ту жизнь, которой я не хотел, не хотели слушать о моих желаниях и чувствах, с каждым годом я всё чаще и громче отстаивал себя, и с каждым годом мне всё сильнее доставалось от них обоих. С самого детства они поднимали на меня руку. Наверное, я чувствую обиду и недосказанность? Потому что они легко выбросили из памяти всё плохое, что они мне сделали, зато прекрасно помнили, что я не хотел делать так, как хотят они, и это для них «невероятное горе и позор». Последней каплей стало, когда они решили, что я должен срочно отправиться в армию под присмотром какого-то их знакомого, с которым они уже обо всём договорились, так как это было «выгодной сделкой и хорошей идеей деть куда-то моё бунтарство». Им казалось, что там меня смогут усмирить, что это будет неплохой патриотической рекламой и рекламой для моего отца, так как Таймор был очень известным человеком с полезными связями. И в день, когда он должен был приехать, подписать все договора по бизнесу и заодно забрать меня, мы с отцом так повздорили, что я кинул в него настольную лампу, но она попала в стену…       Не забуду этот момент, хоть и с годами воспоминания становятся всё мрачнее. Красные стены с небольшими золотыми узорами. Тусклый жёлтый свет от небольших настенных ламп делает комнату загадочной, словно в тёмных углах прячется нечисть. Справа от меня стоял круглый столик из дорогого дерева, специальный заказ, обложенный множеством документов, книг, писем и прочего. Возле него в том же стиле стоит кресло с подлокотниками из дерева и мягкой обивкой горчичного цвета. Отцу нравились подобные тёплые цвета, ему была по душе роскошь и богатство, и золотые с красным оттенки его прекрасно передавали. Он редко сидел в этом кресле, чаще всего его можно было увидеть слева от двери: там были небольшой диван с двумя креслами в том же стиле, рассчитанные на приём гостей. Небольшой журнальный столик, на котором в тот день стояли уже приготовленные бутылка с самым дорогим виски, стаканы. В углу стояла напольная выключенная лампа. Главным объектом в комнате был большой письменный стол, за которым отец сидел вечерами, перебирая бумаги, обзванивая кого-то, вечно с занятым видом смотря себе под нос. Он сидел в большом кожаном кресле, иногда крутился из стороны в сторону. На его столе всегда светила небольшая лампа. Маленький я часто пытался забежать к нему, в то время эта комната была для меня самой красивой, но он лишь звал горничных, чтобы меня убрали, кинув на меня равнодушный серый взгляд. А в порывах агрессии, кои у него периодически случались, мог кинуть в меня книгой, как в дикого животного. Порой прилетало по рукам и ногам. Я чувствовал себя пустым местом для него. Позади него была тумба с книгами и тем самым сундуком, который теперь находился у меня. По бокам шкафы с какими-то документами и книгами. Это была комната без окон, похожая на кровавое жгучее пламя, оно никак не сочеталось с её владельцем — куском льда.       И вот в тот день я смело стоял уже не на пороге комнаты, а в середине её, наконец-то решившись посмотреть отцу в глаза без страха. С возрастом во мне также стали проявляться моменты агрессии, перемешанные с уверенным холодным взглядом. На отца такое моё состояние не влияло, а вот мать, глядя на меня, тут же отступала, бурча под нос: «ужаснее отца», хотя отец никогда не неё руку не поднимал. Видимо, она понимала, что я мог держать обиду за все эти годы, ибо от неё я также получал и метлой по спине, и линейкой по рукам, если не слушался или не хотел учиться. — Я не собираюсь с тобой сейчас разговаривать! У меня полно дел! — стоило мне зайти в комнату, он кинул в меня эту громкую фразу, ведь заходил я к нему лишь тогда, когда хотел в очередной раз отстоять своё право выбора. Он стоял с ещё нераспечатанным письмом в руках. Как обычно, весь в работе. — Я не поеду никуда с Таймором! Ты всё решил без моего ведома! Хоть бы раз вы поинтересовались, чего хочу я! — я также громко ответил ему, пытаясь достучаться, чтобы он меня услышал наконец, но старался не поддаваться эмоциям, держать себя в руках. — У тебя есть другие варианты? Уже придумал, кем станешь? — он вышел из-за стола и направился на меня, перейдя чуть ли не в шёпот, словно рык. — Что ты сделал для своей жизни? Я пытаюсь сделать из тебя достойного человека, ты живёшь в моём доме, пользуешься моими деньгами, при этом не сделал ни шагу, чтобы самому состояться в жизни! Напомнить, что тебе едва восемнадцать исполнилось и по закону я ответственен за тебя? Думаешь, умнее? — Напомнить, что детей избивать нельзя по закону? — Ха, не за просто так! Меня избивали ещё сильнее. Вот только я вылез из бедности своими руками и умом, а ты ноешь, живя при этом на моей шее. Не давай мне повода, руки чешутся тебя ударить. — Так отпусти, выгони за дверь, чтобы я жил и не был тебе обузой! Ты меня держишь взаперти! Вы не даёте мне и шагу ступить! — Я даю тебе шанс стать кем-то. Это в твоих же интересах. Поверь, я знаю, как лучше. — Ты даже не спрашиваешь моего мнения! С самого детства вы мне не давали выбора! Я хочу уйти, открой двери и ворота! — всё смешалось в голосе: отчаяние, обида, злость. — Разговор окончен. Таймор скоро будет. И ты уйдёшь только с ним.       Он нахмурил брови и отвернулся от меня. Я не желал ставить на этом точку, ведь тогда я проиграю и снова поддамся. Уехать с Таймором, мерзким на вид и по поведению человеком, и чёрт его знает, что со мной будет — ну уж нет. Оттуда я точно никуда не вырвусь. Кровь закипала, и не в силах найти нужных слов, я схватил с его стола лампу и кинул так, что она пролетела в нескольких сантиметрах от его уха, разбившись в дребезги о стену. Жаль не в голову. Он остановился. — Не смей от меня отворачиваться! — прокричал я ему.       На шум прибежала моя мать, но остановилась, даже не решившись зайти в комнату. Она не знала, как реагировать. Отец всё ещё стоял спиной ко мне, будто ожидая, что я уйду. — Я уйду сегодня же и мне абсолютно наплевать, как ты будешь выкручиваться перед Таймором. Дверь выбью, а ворота перелезу, не проблема! Ты хотел от меня шагов? Я их делаю, — с этими словами я поспешил выйти из комнаты, меня трясло от эмоций и дальнейший спор был бы бессмысленным.       Мать стояла на пороге, кидая озабоченный взгляд то на меня, то на отца. Я услышал, как отец повернулся, отчего мать ахнула и вцепилась в меня, пытаясь успокоить. — Раид, это для твоего же блага! Ты просто пока не понимаешь! — она взяла меня под руку, но остановить не пыталась, а шла за мной в мою комнату. — А вы меня когда-нибудь понимали? Ты считалась со мной хоть раз? — я был на грани, я не мог до них достучаться. — Не смей со мной так разговаривать! Сейчас же прекрати! Отец желает тебе самого лучшего! Я тоже! Таймор скоро приедет! — Пусть, я в этом участвовать не собираюсь! — я зашёл в свою комнату и начал хаотично собирать свои вещи в рюкзак. — Я не выпущу тебя из дома! Ты опозоришь нас перед таким человеком! — её слова ранили меня всё больше. Как будто меня когда-то выпускали. Я словно зверь в клетке. Я не отвечал, молча собирал вещи, не зная, как ответить. Почувствовав мою неуверенность, она продолжила: — Кем ты станешь без нас? Позор семьи! Ты ещё ребёнок, глупый ребёнок!       Не дождавшись от меня реакции, она просто развернулась и ушла, тяжело вздохнув. А я продолжил собирать рюкзак, особо не задумываясь, что конкретно мне нужно взять. Где-то из коридора я слышал её шёпот, кажется, она разговаривала с отцом, судя по голосу, с волнением. Мне всё равно, я готов даже из окна вылететь, лишь бы оказаться снаружи.       Прошло буквально пару минут, как я услышал, что к дому кто-то приехал. Горничные в панике бегали в разные стороны. И ровно в этот момент вся злость и уверенность отступили, моё сердце бешено билось, как мне сбежать, куда спрятаться, а вдруг я не смогу отсюда выбраться. Где-то по привычке всплывали мысли «А может просто послушаться? Остаться? Плохо не будет?». Однако что-то подсказывало мне, что нельзя оставаться, что будет только хуже.       Пребывая в этих мыслях, я не заметил, как в меня что-то летит, попав прямо в плечо. Вздрогнув, я увидел, что это свёрнутая пачка денег. Сумма, судя по внешнему виду, была небольшой. Быстро подняв голову, я увидел сначала огромную тень на полу, а затем и сам силуэт, стоявший в проходе. Это был отец. В руке у него был пистолет, а взгляд был полон ненависти. Я не произнёс ни слова, продолжая сидеть в той же позе, в которой сидел. Внутри всё похолодело. В детстве я сидел ровно также, когда видел его с кожаным кнутом, который он купил специально для наказаний, если я сделаю что-то не так. Вот только сейчас кнут, разрезающий кожу, казался ничем. — Хочешь другой жизни? Даю тебе минуту на побег, или я сам от тебя избавлюсь, — он проговорил это сквозь зубы, полушёпотом, пока на фоне был слышан приглушённый голос моей мамы, встречающей гостя самым радушным образом.       Я молчал, не мог даже и слова произнести. Я не понимал, что происходит.       Отец ещё больше нахмурился. Он поднял пистолет, как бы демонстрируя мне его, и снова сказал: — Убирайся. Тебе здесь больше не место.       Тогда я понял, что всё серьёзно. Быстро схватив деньги, я собрал всё, что мог, и выбежал из комнаты, пробежав мимо застывшего на месте отца, спеша выбраться через запасной выход для работников, а оттуда через забор и на какую-нибудь ближайшую остановку, куда глаза глядят, лишь бы убежать…       Отец даже не обернулся.       Осталось много вопросов с того времени. Почему отец был с пистолетом: неужели я его настолько разозлил? Почему он кинул мне деньги, хотя мог выгнать без них? Только вспоминая всю свою жизнь, эти вопросы переставали меня мучать. Они не любили меня, а я их, я жил за их счёт разбалованным ребёнком, а они пытались слепить из меня нужного себе человека, на этом был разговор окончен. Конечно, им было выгодно сдать меня Таймору. — Я слышала, что Таймор года два назад пропал без вести… Отец дал тебе шанс уйти, верно? — Аида была мастером неудобных и прямых вопросов, от которых картина восприятия начинала делиться надвое. — Да, но он был очень зол на меня. Дал возможность уйти, но лишь в последний момент с пистолетом в руке; прислали мне письмо, я получу наследство, при этом их злило, что я бестолково живу за их счёт; никогда не любили, но отец доверил мне дорогой ему сундук. Слишком много противоречий, я не знаю, как к ним относиться… Я не знаю, кем я был для них. — В любом случае, как и написала твоя мама: это конец на приятной ноте. Ты на них зол, любой бы злился. Однако сейчас это уже не имеет смысла, — она протянула ладонь к моей руке в знак поддержки, а я как загнанный мальчишка сидел, опустив глаза в пол. — Да… точнее нет… мне просто обидно… — я глотал воздух, не в силах объяснить свои мысли, — просто… когда тебе всю жизнь вбивают в голову, что ты никто без них, что ты бесполезен, что деньги это самое главное, что ты должен делать то и это без права выбора, потому что они тебя содержат, когда тебя бьют, пинают просто за то, что ты неправильно посмотрел или не так ответил, а потом ты видишь на улице бедную, но счастливую семью, скромно одетую, которая идёт на какую-то местную ярмарку… когда видишь, как обнимают и целуют мальчика того же возраста, хотя он просто идёт рядом и пинает камни, невольно… невольно начинаешь задумываться, почему нельзя быть такой же счастливой семьёй, им ведь для счастья не нужны деньги. Я просто хотел такую семью, где меня любят просто такого, какой я есть. А не такого, каким я должен стать…. Пока мои сверстники играли на улице, совершали ошибки и за это их все равно продолжали любить, я чувствовал себя лишённым всего, белой вороной, которую всегда за что-то ругали. Это и злило. Ещё больше злит то, что они не понимали, что делают что-то не то. Они считали абсолютно нормальным насилие в семье. Винить меня в том, что я пользуюсь их деньгами, а потом прислать мне кучу денег, думая, что я должен быть им за это благодарен… — Просто они такие возможно такие же дети, которые не знали любви, и для них не было другого отношения. Не умели любить, и насильно заставляли тебя выбрать самый лёгкий, по их мнению, путь. -произнесла Аида и в чём-то была права. Она с детства привыкла считать драки, ссоры и отсутствие любви чем-то привычным, хоть и понимала, что так быть не должно, но всегда искала им оправдание. К сожалению, не всегда можно оправдать. — Понимаю, но это не причина относится так ко мне. Ладно, всё так, как произошло и ничего не изменишь. — Что с наследством? — Я не знаю, я же отказался от семьи, стоит ли принимать их деньги?.. Это будет немного неправильно. — Тут решать тебе. — А твоё мнение? — Думаю, стоит. Возможно, это поступок не по совести, но… они просят тебя принять наследство, это их последнее пожелание. А, во-вторых… — её глаза вновь бегали по письму, словно изучая каждое слово, а затем перевелись на серый вид из окна. Я машинально посмотрел в ту же сторону, а она, не отводя взгляд, будто смотря во всю эту жизнь, продолжила: — ты же искал способ достичь чего-то в жизни, верно? Ты же сам говоришь, что мечтал в детстве познавать мир? Вот и возможность. Может они этого от тебя и ждали. — Полагаешь, это судьба? — её взгляд вновь перешёл на меня, она ждала и молчала, зная, что я сейчас продолжу говорить. — И какая там вообще сумма, быть может, родители решили сыграть злую шутку, и выяснится, что там и гроша не бывало. — В любом случае… позвони и узнай. — Пожалуй. Я чувствую себя ужасно жестоким, обсуждая их деньги без единой эмоции на их кончину… Посмотрю, что здесь. Я видел это у отца в кабинете. Для него это было нечто важное.       Не спеша я приподнял крышку и был слегка удивлён: сундук внутри был обит красным бархатом, ничуть не пострадавшим от времени, а ведь эта вещица стояла где-то полвека. Посередине лежал чёрный, блестящий и искусно сделанный кинжал. Я смотрел на него, не решаясь взять в руки, так как вещь была очень ценная, казалось, она не достойна моих рук. Вместе с этим в голове крутилось непонимание, почему эта вещь попала ко мне. Но вскоре любопытство сыграло свою роль, и я взял этот холодный и весьма острый предмет. Кинжал и правда был сделан мастерски. Сделан будто со всей душой. Достаточно лёгкий и очень острый. Рассмотрев рукоятку, я увидел надпись, выгравированную красивым наклонным почерком. Фраза гласила: «В миг, когда не ждут, устрою рейд». Я помнил эту фразу, отец часто произносил её перед тем, как войти в кабинет и приступить к работе. Это означало, что у него на уме была какая-то новая идея, которая принесёт ему ещё больше прибыли. Буквально «устрою набег». Ему нравились военные словечки. — И зачем он мне… — пробурчал я себе под нос, рассматривая новую игрушку. Безумно красивый кинжал, но что он хотел сказать, отдав мне его? — Это что-то ценное, раз хранится в таком сундучке? — спросила Аида, наклонившись присмотреть надпись. — Да, отец сделал его в молодости, наверное, для него этот кинжал был дороже всего золота, его он охранял цербером. Только почему он решил отдать его мне, а не унести с собой в могилу… — Думаю, он сделал это не просто так, — сказала она. — Ты всё пытаешься изменить моё отношение к ним? — я улыбнулся, но улыбка была с горечью, отчаянная, уставшая. Да, может у нас и были хорошие моменты, но они не смогут перекрыть ту боль и злость, которую я чувствовал в запертой комнате.       Я положил кинжал обратно на принявший его форму бархат, Аида лишь слегка прикоснулась к холодному лезвию, но в руки брать кинжал не стала, «слишком острый». В этот момент засвистел чайник, и она поспешила сварить нам кофе.       Сундук я отнёс на полку над столом, аккуратно убрав оттуда книги, благо, он туда помещался, письмо же я отложил.       Мы приступили к завтраку, но еда отталкивала. Мысли мои были заняты письмом. Действительно ли это забота: написать мне, прислать ценную вещь, просить взять деньги для своих нужд? Не так сильно меня волновали деньги… но кинжал… отцу он был дорог, так мог бы схоронить его вместе с собой. Однако он пожелал молча отдать его мне на хранение. Я был немного тронут подобным жестом… и озадачен.