Райд Райен

      Скорбь не застала меня и через несколько часов после новостей. Я отчаянно скрёб в себе хоть что-то, хотя бы какие-то частички чувств, не желая принимать своё равнодушие к подобным событиям. Не был ли я таким же жестоким и нелюбящим, как и родители, сидя вот так на кухне с абсолютно спокойным выражением лица, понимая, что теперь я остался один без кровной родни… (а если быть честным, волновали ли меня схожие по крови всё это время?)       Ближе к обеду я позвонил по номеру телефона, который был записан матерью. Мне ответили чуть ли не сразу приятным низким мужским голосом. Как позже я узнал, это был знакомый моего отца, который ждал моего звонка уже несколько дней. Он был немного огорчен и рассержен, видимо, ожидал, что деньги достанутся ему, как ближнему отца, а тут появился наследник, всё это время никак себя не проявлявший. Он долго рассказывал о жизни моих родителей после моего отъезда. Оказалось, что они никуда не выезжали, всегда находились дома. В последние годы их здоровье стремительно ухудшалось. Слишком много выпало переживаний, видимо, Таймор не дал им спокойной жизни. Жили они тихо, обществу не показывались. Поэтому полученные деньги никуда не тратились и хранились у них, не сложно догадаться, что сумма оказалась большой. Из вежливости я спросил насчёт похорон, в ответ же услышал, что они пройдут через четыре дня. Хоронить будут у них же во дворе, так как по их просьбе дом будет оставлен пустовать и перестанет жить вместе с ними. Позже, дом, возможно, переделают в музей. Собственно, я не претендовал на него и отнёсся к этому с пониманием. Узнав подробнее о наследстве, выяснилось, что я могу его получить уже завтра, так как родители обо всем позаботились. Я был удивлён ещё сильнее, но в голове внезапно возникла мысль: «Чтобы ты смог приехать на похороны». Я поблагодарил за помощь, на что получил множество вопросов. — Вы не отказываетесь от получения отцовского бизнеса по наследству, являясь прямым наследником? — Не отказываюсь. — А что вы сделаете с фирмой? — Закрою. — Как?! Она же процветала! Вы могли бы продать её и получать кое-какие проценты!       Я сразу понял, к чему идёт разговор, но я не хотел передавать фирму, давая её менять и портить, да и сам не желал этим заниматься, поэтому решил похоронить отцовский бизнес вместе с ним. Только отец был достоин владеть им. Вскоре же я узнал, что отец перед своей смертью передал некоторые права и заметки доверенному военному лицу, чтобы его детище, пусть и без фирмы, жило дальше. Мой отец, может, и был гением в области мебели, а затем и оружия, но для чего военным он нужен и почему отец отдал права на пользование — этого я не понял. Хотя, возможно, Таймор как-то повлиял на отца. К сожалению, всей истории его бизнеса я не знал, даже с матерью он делился не всем. Человеку же на той стороне линии я чётко дал понять, что уже всё обдумал и не собираюсь менять решение, на что получил довольно обиженную интонацию в ответ.       На следующий день я был уже богат. Однако я не почувствовал никакого удовольствия или азарта, скорее некая потерянность и непонимание, что делать с такими деньгами. По-прежнему ощущал себя обычным охранником, живущим в обычной квартире. Однако с этого момента я был серьёзно настроен на поездку обратно домой, на похороны. Всего на один день, на день похорон, больше меня ничего не сдерживало там. Я считал своим долгом хотя бы в последний раз увидеть родителей своими глазами, увидеть место, где я вырос. Как минимум, я делал это из-за полученных от них денег. Ничего из прошлого я не любил, но что-то мне подсказывало, что больше поводов приехать у меня так и не будет, а лицо родителей будет искажено размытыми воспоминаниями юности. Что же, ехать не так далеко, да и с деньгами можно добраться быстро куда угодно. Взяв выходные, я попросил так же Аиду отпроситься на это время с работы, с чем, благо, трудов не возникло. Нужно было приехать не в чём попало, а в приличной одежде чёрного цвета.       Мы отправились в небольшой магазин одежды, где я подобрал костюм, абсолютно чёрный. Смотря в зеркало примерочной я на секунду испугался, что вижу в отражении своего отца, в голове сразу возник его образ, полный ненависти, со взглядом, готовым разорвать на части, хотя этот образ с каждым годом будто бы становился всё страшнее. «Осталось лишь волосы зачесать назад и могу пугать всех на похоронах» — подумал я. С Аидой же пришлось повозиться, так как она долго не знала, что ей выбрать, по привычке отталкивая любую дорогую вещь. Я настаивал на красивом длинном чёрном платье с небольшим вырезом и короткими рукавами, достаточно простое и элегантное. Оно сидело по фигуре, подчеркивая её талию, делая её выше в росте. Она долго всматривалась в наряд, но заметив мой одобряющий взгляд и лёгкую улыбку восхищения, согласилась его выбрать, хоть ей было непривычно и неловко. — И как люди так легко могут тратить деньги… — Аида сидела напротив меня в небольшом кафе, глядя на пакет с покупками. — Иногда можно позволить себе такие траты, — я слегка улыбнулся в ответ. — Главное — не слишком увлекаться. Деньги могут вскружить голову… — Кружат голову не деньги, а та власть и свобода, которые они дают. — Всё связано между собой. — Ну, немного побаловать мы себя можем.       Я позаботился о поездке и оставалось лишь ждать назначенного времени. До тех пор я думал о том, что где-то там лежат трупы моих родителей, ожидая своих вечных уютных гробов. Я сидел и настойчиво искал в себе совесть и сожаление о том, что так и не навещал их последние годы, чтобы застать их старость, не пытался помириться с ними… Но сожалений не находил, сколько бы ни пытался. «Ты ведь больше не можешь посмотреть на них и сказать им что-то» — говорил я сам себе, и сам себе отвечал: «Я и не желаю». Хладнокровие, которое они во мне взрастили, отразилось на отношении к ним же. Подобными мыслями я сам себя пытался оправдать, зная, что, возможно, и сам был не прав. Однако с новостью об их смерти мне стало несколько проще принимать себя, своё происхождение, имя и фамилию, будто я больше не связан с прошлым. Вместе с тем во мне просыпалось ощущение, что я и правда горазд на многое. Я жил простой жизнью, но простым человеком не являлся. Благодаря моему отцу, у меня было весомое имя и семейное древо, которое лишь начало прорастать, и возможно, что из-за меня оно так и не дойдёт до пышных листьев на ветвях. Однако во мне проснулась некая уверенность в себе… в своём не сером однообразном будущем? Где-то там во мне кричал тот самый непослушный подросток, кричал в сторону образов: «Я докажу, что я не живу напрасно!». Однако теперь не было людей, которым нужно было что-то доказывать. Остался лишь я. А себе доказать сложнее.       Ранним утром мы вызвали такси до ближайшего аэропорта, времени оставалось достаточно, и мы надеялись успеть вовремя, не оказавшись в пробках. Было непривычно и волнующе ехать в незнакомой машине, смотря на ещё мирно спящий город под покровом темноты. Непривычно не сидеть в автобусе, направляясь на работу. Мы сошли с круга, делая новый шаг, не зная, куда этот шаг нас приведёт — на новую тропу иль в тупик, а может в новый круг?       А ведь мы можем теперь позволить себе такие шаги хоть каждый день. Ехать туда, где не были, видеть то, чего не видели раннее. Мысли о таких возможностях вызывали радостное детское волнение, давали некий свежий глоток воздуха, но в то же время пугали, пугали тем, что теперь всё было слишком просто. Чем я отплачу за подобные возможности? Это же словно сыр в мышеловке.       Синие улицы, тёмные окна домов, в каждом из которых кто-то есть. Музыка, играющая в наушниках у Аиды, а сама она спит, положив голову мне на плечо. Она выглядела очень спокойной, несмотря на то, что для неё, как и для меня, выходить куда-либо за круг комфорта было невероятным стрессом и волнением. Но мы оба обладали умением закрывать свои эмоции и чувства от чужих глаз. Нет детей хитрей на свете, чем детей сломанных, коим приходилось выживать в атмосфере ненависти и боли, словно хамелеоны, пряча свой истинный окрас ради незаметности, ради того, чтобы выжить. Такими были и мы. Аида привыкла прятать волнения, ведь ими никто не интересовался, она подавляла негативные эмоции в себе. Я прятал свои переживания, ведь иначе меня отчитывали ещё больше, но всё негативное превращал в агрессию.       Наконец мы доехали до аэропорта и, взяв небольшой чемодан из багажника, поблагодарив и заплатив нашему молчаливому водителю, отправились в неизведанное. Аэропорт находился за городом, огромное здание с огромной площадью, позади которого с оглушающим гулом взлетали и приземлялись самолёты. Зайдя внутрь, мы на минуту потерялись, не зная, куда идти и что делать, однако любезные проходящие мимо работники с радостью подсказали, в какую сторону нам двигаться. — Чувствую, что наконец-то взрослею, — смеялась Аида, оглядываясь вокруг. Я ухмыльнулся в ответ. И правда, как будто внезапно стали взрослыми.       Время до взлёта ещё позволило нам какое-то время побродить мимо разных магазинов, закусочных, сувенирных. Конечно, устоять было невозможно, и в один сувенирный магазин мы зашли, испытывая детское наивное желание что-нибудь да купить на память. Хотя обычно сувениры покупают в новой стране, мы же решили, что должно что-то остаться с нашего первого путешествия, а точнее нашего первого полёта. Аида выбрала для себя небольшую тряпичную куклу в традиционном костюме, с волосами-нитками и глазками-пуговками. Вроде бы в ней не было ничего такого особенного, но чем-то ей полюбилась, поэтому мы пошли дальше по залу в поисках кассы. — Возьмём эту? — она повернулась ко мне, показывая куклу. — Кукла? Выглядит необычно. — Это ручная работа, — подошла к нам продавец, пожилая женщина с лучезарной улыбкой и приятным мягким голосом. — Она очень красивая, мы бы хотели купить её, — сказала Аида, протягивая деньги за куклу. — Она тут с открытия магазина лежит, рада, что наконец-то купили! — продавец радостно посмеялась, глядя на куклу будто на ребёнка, который наконец обретёт дом. Немного выждав паузу, как бы обдумывая следующие слова, она продолжила: — Это Богиня Дивия. Моя прабабка верила, что кукла Дивии поможет от сильных морозов на севере, и в самую тёмную ночь она осветит путь. Эта кукла была последней, которую она успела сшить, отдала мне, ну, а я-то что буду с ней делать? Кукла красивая, вот и поставила её в магазинчик свой, авось хоть продам. — Ох, значит, она настолько ценная… — мы с Аидой с удивлением посмотрели на куклу ещё раз. Не зная истории, можно было бы подумать, что эту куклу сшили просто так, без каких-либо серьёзных намерений. — Мы будем её беречь, спасибо, — я улыбнулся этой милой женщине, и время теперь торопило нас на самолёт. — Дивия… где-то я слышал это имя, — произнёс я, выходя из магазина, пока Аида рассматривала каждую деталь куклы. — Да, я тоже. Может где-то в книгах или фильмах о мифологии… Это знак, что покупка стоит того! — она широко улыбнулась.       Лететь нам четыре часа, и к подобным видам передвижений я не привык. Самолёт вызывал некую настороженность, мозг сразу выдавал разные случаи крушений, пожаров, как бы готовясь к подобному исходу событий.       Когда я переезжал в город М., то пользовался земным транспортом, однако такая поездка длиться ещё дольше, и если бы выехали сегодня утром на междугородном автобусе или поезде, то приехали бы лишь через несколько дней. — Дивия будет моим талисманом, — произнесла Аида, сидя у окна, и пытаясь аккуратно прицепить куклу на крючок своего рюкзака. — Не боишься, что при плохой погоде она пострадает? — Посажу в боковой карман, — она взяла куклу, размером с ладонь, и показательно посадила в кармашек, в котором обычно носит бутылку воды. При виде этой милой картины, я не сдержал смеха. — Богиня Дивия… звучит как нечто языческое, — я не был фанатом религии, но оккультные вещи всегда вызывали любопытство. — Возможно. -Ты совсем не переживаешь о полёте, — я повернулся к ней, с удивлением смотря на её спокойствие. — Я стараюсь думать о хорошем. — она пожала плечами, — столько людей каждый час куда-то вылетают, думаю, и мы спокойно долетим. Мне не терпится посмотреть на облака сверху. — Жаль только повод для полёта не самый радостный… — Волнуешься? — Чем ближе я к дому, тем больше хочу убежать назад, — я глубоко вздохнул. Только сейчас я осознавал всю реальность происходящего. Я увижу близких к нашей семье людей, пришедших попрощаться с родителями. Как я буду смотреть всем этим людям в глаза? И как они посмотрят на меня? Сын, наплевавший на семью, пожертвовавший всем, убежал из богатой обстановки в бедность, и ныне, получив большое наследство, прилетит постоять-посмотреть на тех, благодаря которым он сейчас обеспечен на долгие годы, хотя денег не заслужил. — Со стороны я буду неблагодарным отпрыском семьи Райен, который просто дождался родительского кошелька. И я ничем не докажу обратное. Даже себе я доказать обратное не могу.       Улыбка Аиды пропала с лица, и вот теперь она смотрела на меня с пристальностью, пытаясь уловить каждое моё слово, каждую эмоцию. — Ты летишь туда не для того, чтобы оправдываться, ты летишь туда, чтобы попрощаться, неважно, что скажут тебе люди, ты их после этого не увидишь, — сказала она спокойным и даже немного строгим голосом. — Возможно, я пытаюсь оправдаться перед самим собой.       На этом наш диалог прервал голос пилота, который поприветствовал всех на борту и пожелал приятного полёта. Через несколько минут самолёт начал разгоняться, и все волнения мои как будто бы остались на земле, пока сам я полетел наверх. Эти четыре часа полёта прошли незабываемо: первый час мы просто смотрели на пушистые словно вата облака, затем немного подремали, а затем снова смотрели на облака до тех пор, пока самолёт не нырнул в них и не начал приземляться уже совсем в другой стране.       И вот мы уже были на моей родине.       Я заранее заказал номер в ближайшей гостинице, хотя чувствовал, будто меня позади проклинает отец за этот поступок. Он никогда не любил гостиницы, будто снова окунался в своё бедное детство, когда его мать держала самый дешёвый хостел на отшибе города, куда приходили все пьяницы и отбросы общества, и лишь в редких случаях туда по случайности забегал какой-нибудь человек поприличнее. Но я не мог нагло прийти ночевать в их дом, зная, что однажды я отрёкся от него, заявив, что он мне не нужен.       Пока мы ехали на такси к нашему ночлегу, мы любовались новыми видами, природой и обстановкой, всё казалось совершенно чужим, даже растущие вдоль дороги деревья, даже воздух был каким-то не таким. Я никогда не путешествовал и даже из дома выходил изредка. Меня провожали до машины, а там, сидящий меж двух родителей, я смотрел на свои руки, считая пальцы, пока водитель, ограждённый сеткой от лишних светских разговоров, вёз нас куда-то вдаль. Я не знал, что такое совместное времяпрепровождение с семьёй, прогулки по городским улицам, лишь по приезду в город М. я стал понимать, какого это — ходить своими ногами, проходить целые кварталы, переходить пешеходный переход, смотреть в окно автобуса. Возможно, из-за подобных ограничений я любил свою однообразную жизнь, потому что мог чувствовать себя свободным, потому что мог наблюдать этот мир сам. И, возможно, поэтому я ощущал себя здесь крайне неуютно, будто я здесь никогда не рос. Всё было чужим.       Приехав, мы забрали чемодан и, заплатив водителю, пошагали в гостиницу, сразу поднялись к себе в номер. Здесь было достаточно чисто, мебель была аккуратно расставлена по комнате, персонал был приветлив. Если бы отец оказался в подобном месте, то, быть может, изменил своё мнение о гостиницах. Персонал нас любезно ознакомил с округой, рассказав, что и где находится, так как мы сразу заявили, что мы не местные. Я нашёл человека, который мог достать нам венок и принести прямо к гостинице, чтобы мы не тратили времени и сил, тем более даже после объяснений от местных я всё ещё не знал, где и что находится. Пока венок сам шёл к нам, мы одевались в новый непривычный образ. На улице стояла приятная погода, поэтому не пришлось надевать куртки и брать зонты, здесь было теплее, чем в нашем городе. Аиде я в тайне купил украшение из чёрного бисера, чтобы подчеркнуть её тонкую шею и придать образу более изысканный вид. Себе же я кое-как уложил волосы, хотя достались они мне непослушные и растрёпанные. — Тебе помочь? — улыбнулась Аида, глядя на мои старания. — Нет, родившийся ежом так и останется ежом, — я повернулся к ней, всем видом показывая, что это бесполезно.       Аиде было проще, она завязала волосы в пучок, оставив пару прядей висеть возле лица. Довольно необычное чувство — нарядиться в первых раз в своей жизни на такое мероприятие, как похороны близких.       Одевшись и получив венок из красивых искусственных цветов, мы вновь заказали такси и попросили отвезти нас к особняку Франка Райена, на что водитель сильно удивился: «Впервые сталкиваюсь с людьми, которые на похороны известного по всему миру человека, едут на дешёвом такси, а не в собственной машине». Я лишь скромно улыбнулся в ответ. Ехать было недолго, и можно было и пешком пройтись, однако мы бы тогда точно вызвали у прохожих нескрываемый интерес. Пока мы добирались до дома, мужчина лет пятидесяти, сидящий за рулём, то и дело смотрел в зеркало заднего вида, кидая на меня пристальный взгляд. Я был похож на отца, и о сыне Франка Райена знали все, кто знал этого человека, однако никто никогда не слышал о сыне новостей и не видел его лица. Меня тщательно скрывали, никто даже имени моего не знал, а после моего побега объявили, что я уехал на другой конец света. А сменивши ударение в имени и фамилии, я скрылся ещё больше. Даже если бы мне задали прямой вопрос о моём отце, я бы соврал о своём происхождении.       И вот на горизонте показался тот самый дом, и моё сердце на секунду сжалось, вспоминая годы жизни в нём. То самое небольшое окошко с решёткой на втором этаже, у которого я часто сидел, пока меня никто не видел, забыв про учёбу, рассматривая собственный двор. Я мечтал когда-нибудь оказаться по другую её сторону, на свободе, мечтал просто пройтись по улице, которая слегка открывается за высоко растущими пихтами. Сидел фантазировал, а сам прислушивался к шагам, чтобы меня снова не застали за бездельем. И вот сейчас я смотрю на это окно со стороны той самой улицы, осознав, что я осуществил свою мечту. Я стою за домом и могу пойти куда-угодно. Меня никто не накажет, никто не закроет, я ни от кого не завишу.       Выдохнув, я собрался с духом и переступил через ворота, входя во двор. На место скорби вела отполированная до блеска каменная дорожка. Где-то позади дома я слышал голоса, всхлипы, и уже представлял себе, как я покажусь всем этим людям, которые, в отличии от водителя такси, объявившегося потомка признают сразу.       Погода стояла солнечная, не соответствующая столь печальному событию, будто бы даже сама природа игнорировала смерть этих двоих. Мы подошли ближе. Собралось достаточно много людей, среди коих в основном были подруги моей покойной матери, узнал я их ещё из детских воспоминаний, когда, помнится, выглядывая из угла, я видел их, кучно сидящих на диванах в гостиной. Стоило мне показаться им на глаза, они смотрели на меня с подозрением, задавали много вопросов. А когда я уходил за угол, то и дело слышал «Какой-то он странный, на вас вообще не похож». «Да, с ним одни проблемы, уже не знаю, как и наказывать», — отвечала мать своим подругам.       Женщины горько плакали, но завидев меня, резко дёрнулись, будто испугавшись, а затем бросили мне оценивающие жёсткие взгляды, меня сложно было не узнать даже через столько лет. Несложно догадаться, как часто мать описывала меня ласковыми словами при них после моего отъезда. Предав её, отказавшись от своей расписанной по пунктам судьбы, а затем вовсе добавив им проблем своим исчезновением, она разочаровалась во мне ещё больше. Рядом с ними стоял тот самый мужчина, телефон которого мне оставила мать. Я узнал его по низкому голосу, вид у него был мрачный, губы были слегка надуты, казалось, что он стоит здесь не за прощанием с умершими. Он подошёл к старым сплетницам, что-то активно высказывая, я предположил, что именно моё появление здесь было причиной начавшегося шума, не слышно ныне было всхлипов, и скорбь исчезла с лиц. Подальше от них стояли две женщины, среди них я узнал ту, что была постарше. Я помню её тусклые голубые глаза, которые бегали возле меня в детстве. Одна из прислуг моего дома — Анна. Она постарела, но была всё той же стройной приятной светлой женщиной, которую я так давно знал. Рядом с ней стояла девушка моложе, возможно, эта появилась после моего отъезда. Она была маленькой, чуть полноватой, но очень приятной внешности, хоть и выглядела уставшей. Они обе стояли, уставившись в землю и скорбели об утрате, хотя, скорее всего, лишь делая вид из уважения. Не думаю, что с ними было ласковое обращение. Анне часто делали выговоры за то, что она учит меня глупостям, читает мне сказки, позволяет мне бездельничать и забивать голову ерундой. В те моменты, когда я начинал бунтовать, именно её делали виноватой. Анне я был безмерно благодарен, ведь она показала мне совершенно другой мир и другое отношение к миру. Она была доброй, душевной, всегда выслушивала меня, поддерживала, хотя где-то и была вынуждена меня ругать. С ней я понял, что есть тот мир без золота, который наполнен куда более важным — любовью. Она рассказывала о своём детстве, как ходила в школу, как работала за самую низкую зарплату, как заботилась о родителях, когда те состарились, как влюблялась, ездила в другие города. Анна считала свою жизнь грустной и не имеющей каких-либо достижений, но я всегда мечтал прожить также, как она. Играть с детьми, гулять вечером по улицам, прибегать домой, уставшим, где с улыбкой встречала бы мама, слегка прихрамывающая и седая, но тёплая и заботливая. Я завидовал собственной няне. У неё было всё, кроме денег, а у меня не было ничего, кроме них.       Остальных людей на похоронах я не знал, да и не рассматривал, они все напоминали белоголовых пингвинов с белым верхом и чёрным низом, склонивших головы. Среди них всех выделялась лишь одна фигура, стоявшая ближе всех ко мне, когда я только подошёл. Это был высокий подтянутый человек лет тридцати с чёрными, чуть седеющими волосами и синими выразительными глазами, с живостью осматривающих окружение. Лицо его было вытянутым, с грубыми чертами, но приятным, небольшая аккуратно подстриженная борода. Судя по позе — идеально ровная осанка, поднятая голова, руки, аккуратно сложенные за спиной — он был довольно важной персоной. Мужчина сразу же обратил на меня своё внимание, сначала удивившись, высоко подняв брови и отшатнувшись, затем он выдохнул и улыбнулся мне, как старому знакомому, медленно повернулся и сделал пару шагов навстречу. Я стоял неподвижно, думая о предстоящем разговоре. — Я уж было подумал, что сам Франк пришёл посмотреть на собственные похороны, — посмеялся он, но тут же затих, понимая, что смех тут ни к месту. Голос у него был очень низким и громким, но располагающим. — Однако у вас совершенно другой взгляд, особенно… среди таких людей… да, Франк смотрел бы более грозно, без стеснений осуждая тут каждого, громко вздыхая и нервно поглядывая на часы. Вы ведь Райд Райен, верно? — Вы не ошиблись, даже ударение в имени поставили правильно. — Что ж, я о вас знаю всё, вплоть до ударения, которое вы поменяли после переезда. Франк рассказывал мне о сыне практически всё. — И что же он обо мне говорил? — спросил я, ожидая рассказа о неблагодарности и предательстве. «Надо же, удостоился я внимания» — подумал я. — Если коротко, то, что сын его выбрал свой путь в жизни и отказался от помощи родителей, что было довольно смелым поступком, кто же в наше время отказывается от денег, верно? Он говорил, что у вас такой же упрямый характер, как у него, хотя по вам и не скажешь. Поначалу он сердился и говорил о вас коротко, но в последнее время лишь о вас и говорил, с видом сожаления, что не может вас больше увидеть после ссоры. — Даже так… — я был слегка шокирован, «сожаления»? Мой отец о чём-то сожалел? Почему-то я ни разу не слышал ничего подобного от него, но, может, он пытался просто хотел выглядеть лучше в глазах других. С этими словами он любезно протянул мне руку. — Кстати, приятно познакомиться, моё имя Яо Аокума, я друг вашего покойного отца. Был другом, если точнее. — Крайне необычное имя, — у него холодные руки. — Это говорите мне вы, Райд Райен? Я живу на Северо-Востоке, родился там же. Работаю там же, но работа вынуждает меня сейчас ездить по разным странам. В одной из таких поездок я и познакомился с Франком, точнее нас познакомили. Последнее время я помогал ему с фирмой. — Вы военный? — Ого, вы попали в точку, — он улыбнулся. Этот человек, несмотря на весь суровый вид, светился добротой. Интересно, как он смог сдружиться с таким холодным человеком, как мой отец. — Ваш вид говорит сам за себя. — Вот как. — Позвольте спросить, всегда мучал вопрос: имеет ли смысл быть военным, когда в мире всё относительно спокойно? Чем вы занимаетесь? — Относительно, как хорошо сказано. Райд, вы и люди, неосведомленные в военных делах, считаете, что всё хорошо, но не всё то правда, что вам говорят из новостей. — Не удивлён. В последнее время часто замечаю, что что-то как будто бы происходит, больше мелких преступлений, каких-то психов… видел одного такого. Я всегда считал, что вечно не может существовать мира и порядка. Ведь так? — Тут, к сожалению, не всё столь гладко, как хотелось бы. Я скажу вам по секрету, хотя права не имею разглашать какой-либо информации… — он слегка замялся, и я уже было хотел прервать его и сказать, что не настаиваю на ответе, однако он всё же продолжил полушёпотом: — Страны всё ближе и ближе к мировой войне. Сейчас, ещё не официально, а лишь на словах, они поделились на две стороны, избрав каждая своего лидера, однако об этом знают не все, и личность лидеров тщательно скрывают для безопасности, кто их избрал — тоже неизвестно, но они ведут какую-то свою игру, как партию в шахматы, и игра только началась. Стороны закупаются оружием, и, собственно говоря, фирма вашего отца стала нашим фаворитом… бизнес у него взлетел. Поэтому месяц назад Франк продал мне свои чертежи и право на создание оружия по его записям. Кажется, он прекрасно понимал, что фирму вы на себя ни за что не возьмёте. — То есть мой отец поддерживает эту шахматную партию? — Уже не поддерживает, — с ноткой грусти поправил меня Яо, — он передал их мне, потому что в противном случае их бы всё равно нашли, либо начали бы давить на вас. Так как все документы о передаче подписаны, никто не имеет право создавать копии без моего разрешения. Скупать теперь тоже. — А почему не закупаться в других местах? — Всё дело в качестве и цене. А ещё закупаться стоит как можно незаметнее. Ваш отец был повязан с нами, поэтому рассказать всем о своих покупателях не имел права. — Значит, скоро начнутся смутные времена? — я никак не отреагировал на последнюю часть его ответа, всё обдумывал то, что отец знал, как я поступлю и во что всё может обернуться. И возможно знал, что я приеду сегодня и встречу Яо. — Они уже начались, но я сомневаюсь, что война наступит через год или два. У нас нет армии, и оружия всё ещё не хватает, пока никаких чётких планов. Призывать людей — слишком подозрительно, пойдут лишние слухи. Поэтому мы всё делаем без лишней спешки, выжидая какого-нибудь повода. Вторая сторона поступает также. Однако, как вы и сказали, много преступности и психов стало. Кажется, это мелкие провокации с обоих сторон. — А как вы относитесь к войне? — Против. Сильно против, — он тяжело вздохнул, — очень сильно… Я не сторонник насилия, и я один из тех, кто говорит больше о защите от врагов, нежели нападении. Я имею ввиду, что я буду готов защищать своих людей, для этого и правда понадобится оружие, однако я сразу отказался нападать и убивать невинных. Всё это кажется мне жестокой игрой, и никто не понимает последствий. — Гладиаторские бои — развлечение для богатых. — Да, можно сказать и так. Хотя это скорее борьба за первенство в мире. Я боюсь, что пока мы только готовимся, вторая сторона начнёт действовать. Вот тогда мы проиграем, за неимением подготовки и сил. — Хм… — его слова заставили меня задуматься. Я уже представлял, что будет, если на наш город нападут, и куда мы станем бежать. Благо, что нынче деньги не являлись преградой, однако никакие деньги нас не спасут, если внезапно полетят пули. А люди, которым некуда бежать? Что будет с ними? Я задумался. — Ведь никакой причины нет, зачем тогда вообще идти друг против друга? — Сложно объяснить, какие конкретно цели преследуются. Слово за слово, цепляясь друг за друга, наверное, поэтому. Территории и желание быть лидерами. Постепенно хочется большего, это как ком снега, который катится со скалы вниз. Извините, в такое грустное событие загрузил вас ещё больше. — Нет, спасибо, по крайней мере, я теперь знаю чуть больше. — Вы живёте в шумном городе? — Да, недалеко от центра, в городе М. — Мало слышал о таком. Но, раз шумный, тогда я бы советовал вам переехать в более тихое место, например, в какую-нибудь деревню. — У меня нет никаких связей, я даже не знаю, где и в какой деревне будет нам подходящий приют. — Если желаете, с этим я могу вам помочь. Я сам из деревушки, однако до неё далеко, да и деревня известная, часто городские приезжают. Но у меня есть знакомая, которая живёт в небольшом поселении за лесом. Они отрезаны от цивилизации, туда доезжает не каждый поезд. Это место, наверное, даже сам Господь забыл, однако оно может быть одним из самых безопасных мест для вас, Райд. Люди там воспитанные, дружелюбные. Места живописные, не соскучитесь, я туда порой заглядываю. — Звучит очень заманчиво. — Вот как? Но со знакомой моей у вас, возможно, возникнут недопонимания, как вы относитесь к чему-то древнему и даже мифическому? Её там все называют ведьмой… в принципе, она и есть ведьма. Некоторые относятся к ней враждебно, но в целом… — Ведьма?.. — я слышал, что такие существовали ещё лет пятьдесят назад, но не думал, что по сей день кто-то остался. На них устраивали охоту, зажали в тюрьму, их избегали, потому что они потенциально опасны. Никто толком не знал, откуда они берутся, и как работают их силы, но все пришли к разумному мнению избавиться от «монстров». — Да, я не знаю, как вы относитесь к таким людям, верите ли в их существование. Но, какой бы она ни была, уверяю, она в беде не бросит и не обидит вас. Она очень дружелюбная, свои взгляды не навязывает. — Я пока не буду торопиться, но возьму на заметку. — мысль о том, что мы с Аидой могли бы уже сейчас куда-то уехать, была очень привлекательной. Особенно, если речь идёт о тихом месте, где мы можем отдохнуть от толп и шума. Однако в деревнях люди, какими бы не были дружелюбными, а чрезмерно любопытные и где-то даже агрессивные к приезжим. Я не хотел бы, чтобы за нами наблюдали словно за пришельцами.       Яо дружелюбно кивнул мне и слегка улыбнулся. Некоторое время я стоял в осознании разговора. Мысли о войне отошли на второй план, а на первый вышли родители. Отец не жаловался на меня никому, когда как мать, видимо, держала на меня сильную обиду, и в чём-то эта обида была оправдана. Я их подвёл, поставив свои желания выше. Отец видимо не хотел позорить свою фамилию тем фактом, что такая благородная семья не смогла воспитать достойного сына. Поэтому решил скромно говорить обо мне, как о человеке, который желает найти себя. Впрочем, за это я ему был благодарен.       Вскоре я почувствовал себя оторванным отчего-то и будто бы выкинутым в холод. Я не видел рядом с собой Аиду, не ощущал её тепла и выразительных глаз. Настолько я отвлёкся на Яо, что даже не заметил её пропажи. Немного осмотревшись, я нашел её в окружении служанок. Они о чём-то увлеченно рассказывали, то и дело вызывая смущение на лице Аиды. Пару раз они кидали взгляд в мою сторону. Во мне проснулась детская ревность и я пошёл к Аиде, чтобы отобрать её внимание, а заодно поздороваться с Анной. — Вы так выросли, господин Райен, — ласково проговорила старая служанка Анна. Она то и дело перебирала в пальцах конец своей чёрной шали, накинутой на плечи. — Я рад видеть хотя бы одно родное лицо в этом проклятом обществе, — вздохнувши, ответил ей я.       Она слегка покраснела и не знала, как ответить на такие приятные слова, ведь она являлась обычной служанкой. Но печаль снова возвратилась к ней, как и способность говорить. — Я услышала от вашей девушки, что вы живёте хорошо. Работаете. Кажется, в детстве вы о такой жизни мечтали? — Да, моё желание сбылось. Теперь я могу называть себя счастливым. — Я рада за вас. Спасибо, что приехали. Я думаю, ваши родители были бы рады… — она слегка запнулась, увидев мой неодобрительный взгляд, видимо, вспомнила мое отношение к этому месту. Но быстро сориентировалась и продолжила, — теперь вы по праву наследник. Что же вы планируете делать?       Я вкратце объяснил моё намерение закрыть фирму и оставить этот дом пустовать. Они посмотрели на дом с некой тоской на лице, но потом вздохнули и ответили, что уже заприметили себе новую работу и новый дом, и что теперь и они, как и я в своё время, оставят этот дом как долгое воспоминание. Я был рад за них.