Привкус металла

Их ночи редко бывают спокойными. И хоть экипаж Мнемозины, а за ним и медицинские светила Ио наперебой твердят о том, что с учётом особенностей ситуации этого и следовало ожидать и нужно просто потерпеть чуть дольше - перетерпеть, все эти от чистого сердца изрекаемые банальности не приносят ровно никакого утешения. Особенно на фоне неделями раздражающей неизменности положения дел. И пусть смирение - это явно не про Тринити, она всё же более чем сообразительна, чтобы принять без ничего не упрощающего сопротивления безрадостный факт того, что ничего иного как приспособиться: и к этому тоже им попросту не остаётся. С молчаливым одобрением Нео смывая в унитаз очередную партию отупляющего препарата для ночей в виде чёрных, слишком долгих: на 8-9 часов в сутки, провалов в абсолютное ничто, пожирающих их и без того не бесконечное время на жизнь. Ведь если подумать хорошенько, то подобная плата за анастасис не так уж и велика... И день изо дня - из ночи в ночь они вместе учатся жить с этой изматывающей борьбой с фантомами подсознания, равно как с необходимостью заново учиться вольно мыслить, своими "новыми" телами, способностями и прочими реалиями пост воскрешения. У Нео получается немногим, но лучше, и порой она в шутку винит в этом фору, что подарила ему Багз, всегда теряющаяся от подобных заявлений на пару секунд, а не воспеваемый с особым трепетом неологами его фирменный самоконтроль. Просыпаясь с тяжело вздымающейся грудью и жжением соли под веками он ни на мгновение не забывает о том, что в тесных стенах из металла не самой лучше выделки он не один, из раза в раз. И, памятуя об уже пережитом Тринити многое бы отдала, чтобы научиться определять его состояние быстрее - по первым малейшим признакам. Но попусту сетовать о невозможном не в её правилах и потому, давя в зародыше неоправданную злость, она попросту находит максимально эффективный способ построения контакта, что помогает Нео выбираться из этих иллюзорных вяжущих пут - не в одиночку. Ведь без ненужных вопросов знает, что всегда является их центральным элементом. Его главной болью. К счастью, если подобное понятие в их случае вообще может звучать не кощунственно, по прошествии этих потерянных лет Нео реже отстраняется, уворачиваясь от её исцеляющих объятий, пережив первый шок пробуждения. Не страшится отстранённо - безысходно, хороня в себе эту боль всё глубже и глубже - до незатягивающегося нагноения. Даже сам, порой, первым тянется к ней, слишком вялой от едва отступившего сна, которого им всё не хватает - и после шестидесяти лет в этой извечной спешке борьбы за право на свободную жизнь. Порывисто, жадно: словно разделяет их далеко не пара сантиметров на слишком узкой койке отсека одиночного размещения. Спеша убедиться, что в этот самый миг: здесь и сейчас они реальны. Она реальна: из шестерёнок, плоти и крови - в его руках; женщина, а не мираж в прозрачном, залитом тревожным алым заревом отсеке капсулы на практически непреодолимом расстоянии в пару локтей - в который раз. Её трансформированное тело более не карта пережитого: реконструируя, педантичные машины стёрли все рубцы, извели все отметины, полученные Тринити за недолгие пятнадцать лет жизни вне гнёта пут рабства. И всё же в такие моменты, когда сбитый с толку полуявью Нео, хаотично шарящий по её груди и животу холодными руками и не обнаруживающий ничего из признаков ожидаемого ущерба, сдавленно стонет от явного облегчения, Тринити не ненавидит их за это вмешательство в её естество. Однажды вскользь оброненная им фраза говорит много больше, чем она когда-либо хотела бы познать: никакие кошмары о событиях вне времени не могут напугать сильнее, чем пережитое наяву. Не стираемое из памяти ни ночью, ни днём; даже будучи его неотвязным продолжением. Усиливая яркость ощущений яви она прижимается к Нео вплотную - всем телом. Так, что крепления обновлённых портов на её затылке порой оставляют ссадины на его обнажённой груди. Мимоходом касается тыльной стороной согнутых пальцев его колючей щеки, прежде чем скользнуть ладонью - едва касаясь кожи, вниз - к распускающимся соцветиям синяков под кольцом его рук, стиснутых поверх её собственных рёбер. Неспешно выводит на них линии: вверх - вниз петлями бесконечности, огибая вкрапления инстинктивно отторгаемого непривыкшим разумом металла. Нейролингвистическое программирование не часть её базовых программ, однако любовь не хуже подобных знаний позволяет ей найти верное решение по наитию - притянуть направленным тактильным воздействием Нео к тем же ощущениям, что они разделяют в моменте неги единения. К насущному моменту, в котором они вместе - не различить, где начинается один и заканчивается другой, а значит переживут что угодно: былое и грядущее... Бесконечные мгновения спустя, расслабляя сведённые мышцы и выдыхая с щемящим сердце облегчением, Нео утыкается лицом в изгиб её плеча: шепчет что-то тихое, едва различимое, о свободе, о мире, о рае - всегда с её именем. И Тринити из раза в раз улыбается без тени горечи, страха или собственной боли, когда они после встречаются взглядами. Не позволяя ему более и на мгновение ощутить ничего даже близко напоминающего чувство стыда или вины. И совершенно не представляет как быть, когда сама оказывается по иную сторону баррикад... В такие чёрные предутренние часы, лёжа недвижимо, подобно мраморному изваянию, застряв на границе между явью и сном, Тринити может только дышать, уставившись в безликую серость стен невидящими глазами. Бледная, напряжённая, со сворачивающейся кровью на искусанных за невыпущенным криком губах. В рефлекторной попытке сдержать стон как может собирается в комок, втягивая голову в плечи. С одной лишь потребностью: быть тише, быть меньше - чтобы не заметили. Не в этот раз. Она отчётливо помнит как в течение нескольких жалких секунд до закрепления трубки подачи питания ещё может дышать самостоятельно, хоть это и даётся с трудом. С неизбежной расплатой тягучей, мучительной болью. И всё же Тринити борется за каждый этот хрипящий глоток. За каждый проблеск сознания и жалкий призрак подобия контроля. Вдох и выдох. Вопреки теснящему спазмами и без того ожогом горящие лёгкие страху неизбежного, который никак не желает приедаться, даже за дюжину раз. Пока ещё помнит, как это делается. Пока ещё может. Пока ещё черпает в каждой толике питающего разум кислорода силы на борьбу с не имеющим ни вкуса, ни запаха - ни малейшего признака порождения не её повреждённым сознанием гелем, что находится сразу повсюду. Обволакивает, сдавливая бёдра и грудь. Заливает глаза. Сковывает. Душит, засасывая в свой безжизненно стылый плен, подобно трясине. Сколько помнит, Тринити всегда отчаянно рвётся прочь из него, нарушая целостность собственной плоти на местах бесконечно вырываемых портов: всеми доступными силами, любой возможной ценой. Разрывая стонами и пронзительными сигналами тревоги датчиков не менее вязкую тишину вокруг. На миллиметр, на дюйм, ещё хотя бы на четверть шага вперёд - к неясному теплу, что ощущает даже не кожей изведённой в броске ладони. Жилами, натянутыми дрожащими струнами. Всем своим трепещущим естеством. Червём извивается в жидком месиве, подкрашенном алым, давясь и задыхаясь. Влекомая к нечёткому образу, что мерцающим кодом мироточит в потоках бессолой жидкости из-под её воспалённых век. К призраку того, кто просто не может находиться подле неё в этом сосредоточии боли, возводя понятие ада на неподвластный анализу уровень. К воплощению имени, что остатками последнего вдоха пузырится на спазмированных губах. Пока не приходит в себя, по обыкновению не дотянувшись до израненных, дрожащих от напряжения кончиков пальцев напротив буквально на миллиметры. Всегда слишком резко, слишком громко: с мучительным жалобным вскриком. Остаться незамеченной при таком раскладе невозможно и всё же каждый раз она на что-то надеется, торопливыми глотками воздуха загоняя мечущееся сердце из гортани назад под рёбра. Пока не понимает, что с самых первых секунд её одиночество и уединение в ловушке собственного тела - мнимое. Руки Нео на ней, его тело вокруг неё. Нежные губы мягкими касаниями снимают напряжённость с плеч. Обжигают истончившуюся кожу дыханием, истирая саму память о следах слизи, которую она всё ещё чувствует так явно. Тёплые руки чуть сжимают её запястья, вынуждая прислушаться к упрямому току крови, возмущённо пульсирующему под подушечками пальцев. И Тринити невольно прикрывает глаза, когда её дыхание сбивается, даёт ещё более заметную трещину ритма. Разбитая ознобом и слабостью трясётся в коконе знакомых рук - всегда наготове. И мутная поволока в её глазах сочится солью, змеится тонкими струйками по впалым щекам, пока Тринити прячет лицо в плоской подушке. Захватывая одну из ладоней Нео на своём животе она изо всей силы ломает её, невольно стиснутую слишком крепко, в своей спазмированной руке. Слишком уязвимая. Слишком потерянная. Слишком незнакомая даже для самой себя. Даже просыпаясь не от кошмара Тринити до сих пор первым делом инстинктивно взмахивает ладонью перед глазами, присматриваясь, не промелькнут ли под удачно захваченным углом случайные битые пиксели. Не дрогнет ли, сползая, омертвевшая плоть... Она не хочет верить собственной памяти, но выбор не особо велик. И эту боль своей новой реальности она поначалу совсем не готова облечь в слова или разделить с кем-то, даже с Нео. Хоть и вжимается в него всё сильнее, кутаясь в его податливую плоть словно в защитное одеяло: тем рьянее, чем сильнее хочется отползти подальше и согнуться эмбрионом, исторгающим всю эту боль в утробном вое. В кои-то веки оказываясь перед выбором "бей или беги" она практически готова на миг выбрать второе. И только тёплые, бесконечно заботливые руки - защитным кольцом, не позволяют ей сделать этого, даже в самых тёмных глубинах сознания. Его бесконечное терпение. Его знание, к которому ей ещё предстоит подойти. Стремясь отодвинуть эту фантомную боль, Нео касается губами её плеча рядом со свежим рубцом, полученном на первой тренировке с синтиентом. Изгиба шеи, не прикрытого привычно кончиками ниспадающих волос. Не утешая слишком мало значащими обещаниями или уверениями - лишь напоминая о самом важном, что она в этой битве не одна. Не была и не будет. Мягко очерчивает свободными от судорожного захвата Тринити пальцами полукружия вокруг портов между её ключицей и сердцем. Текуче. Непрерывно. Бесконечно. Давая столько времени, сколько требуется. Позволяя ей быть собой даже в этой слабости и растерянности. Разваливаться на куски под нерушимой защитой кокона его рук. Пока в её агонизирующем сознании не остаётся лишь нежность этих неторопливых прикосновений - куда явственнее любой боли. Она дышит всё ещё неровно, хоть и не загнанно более, когда отрывается от Нео минуты спустя. Поднимает от истёртой ткани взгляд покрасневших глаз: таких больших и беззащитных за обломанным рядом ресниц. И Нео со всегда ободряющей полуулыбкой касается кончиками пальцев её влажной щеки. Он всё понимает и принимает. Эту часть их жизни он тоже помнит. И оттого некогда брошенный её альтер эго несправедливый упрёк, который не забрать назад: Какого чёрта ты так долго?! хиной горчит на приоткрытых в отчаянной попытке надышаться повреждённых губах. Как будто что-то вообще может быть долгим на их бесконечном, залитом кровью пути друг к другу... Отголоски запоздалой вины давят грудь. Обжигают раскаяньем. Но и эту часть их бытия, пусть и с ещё меньшим "восторгом", Тринити со временем учится принимать на равных со всем остальным. Благо в руках Нео это не кажется невозможным. Ведь, если всё-таки подумать хорошенько, никакая плата за их возвращение из мёртвых не может быть так уж велика...