Искуситель

Осень стремительно золотила листву на деревьях, что укрывала собой иссохшую траву и цветы. Солнце ласково согревало собой последние тёплые деньки, в которые я и князь любили прогуливаться по паркам. Было самое начало ноября, леди Старк уже чувствовала себя здоровой, и Люциус часто звал её в эти парки, идя по которым невольно предаёшься мыслям о том, как быстро течёт время, как всё повторяется, пока листва шелестит под ногами, золотым ковром покрывая дорожки. Как мы не искали отравителя, найти его так и не удалось. Леди София просила меня оставить это, говоря, что каждому воздастся по его делам, но я не слушал. Никому ничего не воздастся, если только мы сами этого не сделаем. В этот вечер Джильда и я шли по тропинке, освещённой фонарями. — Князь часто уезжает, — заговорила вдруг она. — Да, он всё справляется о здоровье леди Софии. — Не могу понять, почему он так заботится о ней, но не хочет признавать, что любит её? Как будто в этом есть что-то постыдное. — Возможно, ему тяжело разобраться, что он чувствует. Он сказал как-то, что они росли как брат и сестра. Думаю, от этого Астери не хочет говорить. — Прелестно, — как будто алчно улыбнулась Джильда. — А она его любит? — Будь иначе, разве звала бы она его, умирая? — Да, ты прав, — задумчиво согласилась жена. Она вдруг остановилась и посмотрела в сторону. — Ты слышишь? Я напряг слух. Неподалёку, совсем рядом раздавались голоса. Знакомые голоса. Люциус с Софией? Но насколько мне известно, сегодня слишком холодно, чтобы лорд отпустил её на улицу, хоть и с князем, и тот собирался побыть у них в гостях несколько часов. Джильда сделала несколько шагов к большому старому широкому клёну, и прильнула к нему спиной. Я хотел было окликнуть её, и сказать, что нельзя и неуважительно — подслушивать, но меня остановила донёсшаяся фраза: — Меня обвинили в блуде. Угадай, из-за кого? Голос Софии. Он звучал несколько строго, но в нём преобладало расстройство, лёгкая тоска и нотки укоризны. Я сделал шаг к дереву, слушая. — Во-первых, обвинения беспочвенны, — отвечал невозмутимо и с долькой весёлости голос Люциуса. — Во-вторых, почему тебя никто не защитил? — Брата не допустили. Даже слушать не стали. Меня вообще не хотели отпускать обратно, и Боже мой, это выглядит как побег! Брата? У леди Старк есть брат? Я даже не знал. И от кого её не защитили, и откуда не хотели отпускать? Не понимаю. — Знаешь, мы могли бы договориться. — Не издевайся надо мной! — князь засмеялся на это восклицание Софии. Заливисто и беззаботно. — Факт в том, что я больше не смогу вернуться. — Тебе и не надо. У тебя есть Я. Повисла пауза. О чём они говорят? Куда Софии нужно вернуться? — Ты мне не веришь? — спросил князь серьёзно. — Уже и не знаю. Почему ты позволил им скорбеть, так ещё и к отцу меня принёс? А если бы его удар хватил? — София, — я видел их тени. Люциус взял её руки. — Ты выпила яд, люди после такого умирают. Как ты думаешь, я действительно сделал это ради забавы, или потому, что думал, что больше не увижу тебя? Она молчала. Вздох. — Прости. — Я не надеялся встретиться с тобой даже там. Будто я не знаю, что я нежеланный гость. Разве я не мог скорбеть по тебе? Разве нельзя мне было сделать всё по правилам этого мира? Хочешь того или нет, но Старк заслуживал знать, что ты умерла. — Сейчас ведь я жива. — Относительно. Ты ещё слаба. Я вижу, что тебя пошатывает и тошнит. София обхватила себя руками, повернувшись к фонарному столбу. Она смотрела на огонёк, что освещал тьму вечера. — Красиво, — негромко сказала она. — Кажется, я уже давно не наблюдала за огнём. — Наблюдай сейчас. Никто не потревожит, — он встал за ней и сделал жест, которого я не мог как следует разглядеть, ибо князь стоял спиной. — Что ты делаешь? — Сегодня особенная ночь. Это мой тебе подарок. В ответ на рождественский. София повернулась к нему и прильнула к его груди. На её шее висела цепочка с золотым крестом. — Люци, мне кажется, я… я… Люциус наклонился к ней и приставил палец к губам, что-то шепнув на ушко. София выглядела озадаченной, затем посмотрела в его глаза со страхом и волнением. — Надо, — строго сказал он. — Но мне казалось… я думала… — Ты ошиблась. Все ошибаются. В её глазах блеснули слезинки. — Как же так? — прошептала София. — Обвиняй меня, если тебе от этого легче. Она стояла, обхватив себя руками и роняя на землю слёзы. У меня сердце сжалось так, что стало больно в груди. Почему она плачет? Люциус её обидел? — Он её не любит, — прошептала мне Джильда. — Он это ей сказал. Мне с трудом в это верилось. Как при таких трепетных отношениях он может не любить её? Однако, часть моей души ликовала и охотно верила словам жены, радуясь, что София свободна. И за это я себя корил. — Я отведу тебя домой. Идём, — Люциус взял её под руку и повел за собой. А София покорно шла, молча роняя слезинки. Когда они были достаточно далеко, чтобы не видеть нас с женой, мы вышли из-за дерева. Я грустно смотрел в сторону, в которую ушли князь и леди Старк. Мне хотелось утешить её, как и она меня утешала. Хотелось позаботиться об этом милом ангеле, которому разбили сердце. Бедняжка. — Мне так её жаль, — сказал я сочувственно. — Она понимала, что любить в наше время опасно, — холодно сказала Джильда. — Тебе ли не знать. Я повернул к ней голову, сверля выжидающим взглядом. — Твои упрёки в мой адрес имеют основания, но в её — нет. Посему не говори так. Она молчала, горделиво снося мой взгляд. Затем смягчилась, взяв меня под руку. — Холодно сегодня. Пойдём домой. Мы вернулись, когда Люциуса ещё не было. Ужинать я не стал, только выпил бокал вина и удалился спать, услышав от жены, что она ляжет позже, пока она направлялась к камину с книгой в руках. В постели я ворочался около получаса, размышляя, как бы утешить леди Софию, но при этом не говорить, что я и Джильда их слышали. Но вино понемногу делало мою голову тяжелее, мысли путанее, и в конце концов, я заснул. Мне снился дивный лес. Свет солнца пробивался сквозь его листву, давая мне видеть милую лужайку, усеянную ягодами и цветами, посреди которой я стоял. Тут было спокойно и тихо, лишь пение птиц и журчание ручья нарушало эту тишину. Я наклонился к этому ручью, чтобы попить, и увидел перед собой прекрасного оленя. Вернее, самку оленя. Её шкурка была белоснежной, очень мягкой на вид, глаза были большие и голубые, аккуратные копытца, стройные длинные ноги, способные умчать её так далеко, как только можно. Она не боялась меня. Она спокойно наклонилась к ручью и стала пить. Я перешагнул ручей и стал совсем рядом с оленем. Животное отпило и посмотрело на меня. Затем снова вернулось к воде. Я потянул к ней руку и коснулся шерсти. Мягкий ослепительно-белый мех так и манил гладить животное ещё и ещё. Вдруг раздался треск веток. Олень подняла голову, водя ушами в стороны, и посмотрела вверх течения ручья. Я тоже повернулся туда. Там кто-то стоял. В его руке что-то поблёскивало на свету. Я не видел, мужчина это, или женщина, так как фигура была укрыта плащом с капюшоном. Не успел я слова сказать, как олень зашаталась и упала на землю, изо рта её полилась кровь. Мне стало страшно. Я пытался как-то переложить животное, чтобы оно не захлебнулось, пытался звать на помощь, и тут вдруг со всех сторон раздался женский голос: — Проснись! Я распахнул глаза, видя над собой потолок спальни. Я жадно втягивал воздух, стараясь успокоить нервы и быстрое от испуга биение сердца. Олень пьёт отравленную воду и истекает кровью. Воспоминание о неудавшейся смерти Софии так отразилось на моих снах? Я немного пришёл в себя, и собрался спать дальше, как только теперь обнаружил, что я всё ещё один. Лунный свет струился по стене, где стояли часы, на которые я бросил взгляд. Сейчас полночь, где Джильда? Я поднялся с кровати, накинув халат, и вышел в коридор. Я дошёл до лестницы, и увидел внизу двоих людей. Статную величавую фигуру Люциуса, и изящную Джильды. Она стояла перед ним, сложив руки в молитве. Тот же ухмылялся краем губ, смотря на неё. — Люциус, я люблю вас, — говорила Джильда. — Знали бы вы, как я страдала, когда вы и София… ревность сводила меня с ума! Что это? Я очень хотел, чтобы это было продолжением того кошмара о белом олене, но к сожалению, это не было сном. Жена признавалась в любви моему другу, пока я спал и не подозревал ни о чём! И это после того, что я верил, будто бы она любит меня! — Бедная юная леди, — заговорил Люциус спокойно, однако великое презрение и осуждение звучало в его тоне. — Замужняя леди. Как же вас угораздило влюбиться в такого, как я? — Вам ли не знать! — она взяла его руку. — Я полюбила вас, едва узрев. Я всеми силами души хотела быть вашей до скончания дней, но отец заставил выйти за другого. За эгоистичного и поверхностного богача, ведь мы… — Вы на грани разорения, — договорил за неё князь. — Лорд Керрингтон неудачно сыграл со мной, и ещё несколькими почтенными джентльменами в вист, потому я это знаю. Потому он и не выдал бы вас за меня. Я бы и не взял. Я стоял в шоке. Так она лгала мне. Она никогда не любила меня, а лорд имел меня единственным знакомым с таким состоянием. Он повелел дочери очаровать меня, и у неё это получилось. А я, глупец, верил ей и любил! — Люциус, взгляните на меня. На моё тело, за которое боролись десятки аристократов. Неужели я не могу вам нравиться? — Джильда провела вдоль своей талии руками. — Моя дорогая, даже сама Венера не создала бы столь отвратительный союз. Чувство боли и горя смешалось с восхищением. Люциус поистине был мне другом. Честным и верным. Сейчас я обожал его, как никогда прежде. — Думайте что хотите, любить вас я не перестану. Каждую ночь я вижу сны, где вы и я вдвоём. Я вас прошу, не лгите. Я знаю, как вы на меня смотрите. — А знаете ли вы, о чём я думаю, когда на вас смотрю? — Люциус сжал её запястья, яростно смотря в глаза. — Я думаю о том, какое дивное тело порой даёт Господь, и какая мерзкая душа шлюхи в этом теле вырастает. Я не стану с вами спорить, вы красивы. Но однажды смерть оставит свой отпечаток на вашем личике, сделает синей, иссохшей, ужасной. Такой, какая вы на самом деле. — Тогда чем вам так нравилась София? Ах, нет, не говорите. Эта доброта, эта вечная улыбка. Если бы вы знали, как я злилась на неё за то, что она заняла моё место в лучах вашего внимания и ласки. — И поэтому её отравили? — рычавшим злым голосом сказал князь, страшно улыбаясь ей. Джильда? Она убийца? Моя собственная жена?! — Я… откуда вы… — оторопела женщина. — Считайте наивным своего мужа, но не меня. Вы настолько забыли своё место, что посчитали себя выше Бога, раз приписали себе право обрывать чужую жизнь? Да ещё и чью — Её! — Что в ней особенного, раз вы так говорите?! — сорвалась Джильда, выхватив у князя свою руку. — Раз на то пошло, я ненавижу её! Ненавижу и проклинаю всеми силами души эту покорную самку за то, что она была любима вами! В этот миг злость кипела во мне. И мне показалось, что Люциус сейчас ударит ей пощёчину. Но он не тронул её. Он только ухмыльнулся. Страшно. Зловеще. — Вы слышали наш разговор сегодня в парке, — спокойно начал он. — Вы решили, что я разбил её сердце, раз она стояла в слезах. Это было не так. Я сказал ей о вас. — Что? — изумилась со страхом Джильда. — Она знает, кто и зачем её отравил. Но она не желала вам той участи, на которую вы попытались обречь её. От того она и плакала. Понимая, что вам уже не спастись. — Вы пойдёте в полицию? — она усмехнулась одновременно горько и надменно. — Меня не посмеют судить. Муж будет меня защищать. После этой фразы терпение моё кончилось, и я вышел к ним из тени, сложив руки на груди и смотря на жену. Та ахнула и побледнела, увидев меня. Люциус же продолжал спокойно злорадно улыбаться. — Повтори-ка, пожалуйста, — заговорил я. — На каком основании мне тебя защищать? — Киллиан? — Нет, молчи! Люциус, я прошу у вас прощения за то, что эта женщина вам предлагала. Сейчас я поистине горд, что дружу с таким человеком, как вы. Джильда с презрением посмотрела на меня. — Думай обо мне что хочешь. Захочешь развестись — пожалуйста. Но знай, я тебя никогда не любила. С ранних лет мне льстили такие же самодовольные эгоисты, как ты. По-твоему, я сама не хотела искренней и чистой любви? Я мечтала, что буду обожать своего мужа, а он меня такой, какая я есть. Ты женился на мне, желая иметь своей красивой вещью красивую женщину. — А разве вы сейчас не с той же мотивацией признавались мне? — ядовито поддел её Люциус. — Вы сами нисколько не знаете меня, но жаждете иметь любовником. Когда вы сами лицемерка, не ждите в окружении ангелов. Одна была, и ту вы отравили. — Благо, неудачно, — кивнул я. — С вами я разведусь, леди Керрингтон. А после отдам полиции. — Не стоит горячиться, — Люциус положил руку мне на плечо. — Подобная новость обернётся настоящим скандалом в свете, и из миллионера вы станете супругом убийцы. — И что вы предлагаете? — Пока вы в браке, под угрозой репутация. А после развода суда и вовсе может не быть, ибо лорд Керрингтон пустит в ход доставшиеся от вас в ходе разрыва деньги и спасёт дочь от наказания. — Хотите сказать, мне стоит продолжить жить с этим? — я указал на Джильду. — «Это» было куплено тобой в здравом уме и твёрдой памяти, — ухмыльнулась женщина. — Ты сам меня выбрал. Сам и отвечай за это. — За твою измену тоже мне отвечать? И за покушение на жизнь леди Софии? — Ты слеп, если всерьёз думал, что я могу любить тебя, когда есть он! — она протянула руки к Люциусу. — Любимый, дорогой, ну же, прими меня. Я же вижу, я желанна. — Совсем стыд потеряла?! — прикрикнул я. — Если это необходимо, чтобы говорить правду, то да, потеряла. Я никогда бы не любила эгоистичного самодовольного праздного наивного разъевшегося дурака, как ты! — Я любил тебя! — А что ты сделал, чтобы я тебя любила?! — Довольно! — прервал нас князь. — Время позднее. Я предлагаю всем нам пойти спать… — В такой час! — воскликнул я угнетённо. — И обдумать всё утром на свежую голову, — договорил Люциус. — Сейчас всеми владеют эмоции, а не холодный рассудок. — Да, ты прав, милый, — согласилась Джильда. — Покойной ночи, любовь моя. Я бросил угрюмый взгляд на уходившую жену. Она поднялась наверх и скрылась в коридоре, а я осел на пол и взялся за голову руками. — Как я мог быть таким идиотом? — вопрошал я сам себя. — Как я мог жениться на женщине, которая мало того, что лгала, так ещё и отравила другую из ревности! — И всё же, вы женились, — констатировал Люциус, подавая мне руку. — Вставайте, Колдуэлл, и идёмте спать. — Я не лягу с ней в одной комнате. Позволите занять соседнюю от вас? — Вы хозяин дома, а не я, — улыбнулся князь. — Но вечер действительно выдался непростым. Я, признаться, ощущаю вину в некотором роде, ведь это я вас познакомил. — Бог с вами! Вы тут самый невиновный. Я вам от всего сердца благодарен за то, что вы повели себя как настоящий друг. — Не нужно меня ни за что благодарить, дорогой мой. Идёмте же, меня вымотала дорога от лорда Роберта, мне очень бы хотелось прилечь и предаться власти Морфея. Я кивнул, поднимаясь с ним. На душе было мерзко, больно, я злился на себя и ругал, что был столь доверчив. Эта злость, обида, оскорбление смешались и не давали мне заснуть. Как я мог быть так слеп? София, мой добрый ангел, почему ты не знала Джильду, чтобы уберечь меня от когтистых рук её ядовитой красоты? Почему я первой встретил её, а не тебя? Если бы я сам не плыл в сети расчётливой мегеры и её не менее расчётливого отца, быть может, я был бы счастлив, нежась в твоей ласке и любви? Так я рассуждал, ворочаясь в постели, пока за окном не забрезжил рассвет. Я подошёл к нему, отодвинув штору, и смотрел на горизонт. Солнце неспешно поднималось к небу, разливая алые краски по облакам и по земле. Наблюдая это, я почувствовал, что моя печаль стала как-то отдаляться от меня, а я от неё. Я смотрел на солнце, которое словно имело красивое лицо, до боли знакомое, но я никак не мог его узнать. Это лицо мерещилось мне несколько мгновений, и исчезло. Я же понял, что в этом свете рассветного солнца мне показалось лицо Люциуса. Красивое, с правильными чертами, даже безупречное. Я не знаю, почему он мне казался в этот миг, но я успел забыть измену жены и ложь тестя. Я только любовался этой красотой рассвета и тишины. Птицы ещё спят, люди тоже, кареты не шумят колёсами, не слышно суеты и гама. В небе исчезали звёзды, засыпая до следующей ночи, и одна, самая последняя, сияла слева от солнца. И едва она ушла с небосвода, светило засияло со всей своей силой, слепя мне глаза. Я чувствовал, что мне наконец хотелось спать. Завесив шторы, я упал на кровать, и заснул.