Искуситель

Утром я отказался завтракать. Аппетита не было никакого, меня снедала тоска. И мне было невыносимо смотреть на лорда Роберта и князя. Оба сидели в скорбном молчании в полумраке, ибо лорд приказал завесить все окна и зеркала чёрными тканями. — Я прошу вас прийти на похороны, — сказал вдруг хозяин дома. — Она любила вас. — Она любила всех, — произнёс Люциус, задумчиво смотря на свой бокал с вином. — Милорд, я очень прошу простить меня, но это будет выше моих сил, — сказал я, оправдываясь. Он поднял на меня свои покрасневшие глаза. Нетрудно догадаться, что он горевал всю ночь, проливая слёзы. — Киллиан, я умоляю вас быть там. Моя дочь считала вас хорошим добрым человеком. Придите проводить её в последний путь, о большем не прошу. Я тяжело сглотнул. — Хорошо, я приду. — Спасибо, мальчик мой. Спасибо, — сказал он негромко, опуская взгляд. — Моё милое дитя, как же по тебе тоскует несчастный отец. Я не мог там больше находиться. Я покинул столовую и вышел в коридор. Мне было невыносимо грустно, и мне захотелось в последний раз войти в комнату леди Софии. Я поднялся наверх и подошёл к двери. Сжав челюсть, я потянулся к ручке и открыл её, заходя внутрь. София лежала в полумраке, не было постороннего запаха разложения, лишь запахи духов и самого поместья. Её переодели в платье небесно-голубого цвета. Она не выглядела мёртвой, нет. Только спящей. От этого лишь сильнее боль сковывала сердце. Она выглядела такой светлой и нежной, как и при жизни. Я подошёл к кровати, сел в кресло рядом и взял руку. Холодная. Неподвижная. Словно рука мраморной статуи, что когда-то была добрейшим существом в этом жестоком мире. — Мы все скучаем, — прошептал я. — Я скучаю. Я смотрел на неё, и хотелось выть от горя. Я проклинал того, кто оборвал жизнь этого милого полевого цветка, прекрасного, совершенного в своей простоте. Я клялся найти его и отравить также. Я сидел с опущенной вниз головой, изредка роняя скупые слёзы. София… моя София, мой милый ангел, проснись, умоляю. Открой свои глаза, излучающие любовь ко всем. Пусть твоё доброе сердце вновь застучит в высокой белой груди, пусть улыбка вновь тронет твои уста, пусть мягкие белые руки снова нальются теплом и подарят ласковые прикосновения. Я взглянул в её личико. Ни одна мышца на нём не дрогнула, ничего не произошло, как и следовало ожидать. Я закусил губу, зажмурился и закрыл глаза руками. Пора идти. Чем дольше я здесь сижу, тем тяжелее отпускать это горе. Я услышал шорох. Повернув голову в сторону звука, взору моему представилось лицо Софии, губы на котором были немного поджаты, а голова лежала не так, она была немного повёрнута вправо. Я обомлел. Испуг, недоумение и надежда соединились, образуя месиво из чувств в моей душе. Вдруг глаза распахнулись, а грудь высоко поднялась со звучным жадным вдохом. Я схватился за сердце, неотрывно смотря на то, что происходило. Она поднесла обе руки к глазам и светло улыбнулась, сжимая и разжимая ладони. — Господи, — сказал я, не веря зрению. Она повернула ко мне голову и немного приподнялась. Она улыбалась. Так же ласково и нежно. — Вы напуганы, что случилось, мистер Колдуэлл? — спросила она. Я едва не рухнул на пол. У меня вырвался счастливый, и даже безумный смешок. Я взял её руку. Она понемногу теплела, вместе с током крови слышался пульс. — Вы… я думал… господи, вы живы! — воскликнул я, расцеловывая её руку и обнимая. — Боже, какое же счастье! — Я… умерла? — спросила она с ноткой испуга. — Мы думали… — я осёкся. Нельзя её волновать. Я радостно улыбался, помотав головой и едва не плача от моего счастья. — Нет. Вы только спали. — Но вы так выглядите… — Я рад, — перебил её я, обняв, не в силах сдерживаться. Мой ангел и муза живая. Она не умерла. — Безудержно рад видеть вас перед собой. Она мягко улыбнулась, легонько касаясь моего плеча. Я взял обе её руки в свои, целуя их так нежно, как только может мужчина целовать воскресшую милую сердцу девушку. — Что вы чувствуете? — спросил я. — Вам не дурно? — Нет, только слабость ужасная, — она продолжала улыбаться, поглаживая большим пальчиком мои руки. — Вы не могли бы позвать сюда князя? — Князь! Господи, конечно! — засмеялся я, напоследок сильно поцеловав её ладони, и стремительно направился к выходу. Я помчался к лорду и Люциусу. Едва я огласил, что она жива, как оба посмотрели на меня как на безумца. Это и не удивительно. Вернее сказать, смотрел на меня так лорд Старк, князь просто как-то странно изменился в лице. — Как жива? — переспросил Пьягарми, встрепенувшись, едва осознал мои слова. — Что значит «жива»? — Она звала вас, Люциус, скорей идёмте. И вы, милорд, пойдёмте скорее. Я привёл их в спальню воскресшей. Лорд весь в слезах бросился целовать дочь, Пьягарми же несколько секунд стоял на пороге, затем в момент оказался над ней и прижал к себе. — Моё милое дитя, моя София, — всхлипывал лорд, гладя волосы дочери. — Господи, спасибо за чудо твоё. — Я с вами потом поговорю, — прошептал ей в плечо князь, светясь от счастья. — Наедине. Подольше. Она кивала, прижимая к себе руки отца, а головой склоняясь к Люциусу. София была слабой после своего кошмарного сна, к ней приставили врача, который заключил, что организм чудом сумел перебороть действие яда, на полное выздоровление уйдёт несколько месяцев. Но это было не так важно. Важно, что она была жива. Со мною в этом мире. Вечером Люциус и я ехали домой. Ни ему, ни мне не хотелось покидать Софию, однако её сильно клонило в сон. Мы уехали, взяв с неё обещание, что как только она будет чувствовать себя лучше, она позволит себя навестить. Мы ехали, и я видел задумчивую улыбку на лице князя. — Это просто чудо, — посмеивался я счастливо. — Радостнейшее чудо. — Согласен, — кивнул Пьягарми. — Я думал, что больше никогда с ней не увижусь. Даже после смерти. — Вы на это надеялись? — Раньше да, но прошлой ночью меня охватил дикий гнев, после которого меня бы ни за что не впустили в рай вслед за ней. Хоть она и выжила, чему я безумно рад, друг мой, я клянусь, и беру вас свидетелем моей клятвы, что я жестоко накажу того, кто покусился на жизнь этого ангела. Когда он это говорил, его глаза поблёскивали злым огоньком, а на лице обосновалась тень, предвкушающая кровавую расправу. — Люциус, — я положил руку на его плечо. — Ваша ярость оправдана, я злюсь не меньше, но ваш тон… неужели вы бываете жестоким и жадным до крови? — Не представляете, насколько, — он страшно улыбнулся. Он повернул голову, улыбаясь так жутко мне в лицо. — Я жесток с созданиями, которые вредят тем, кому нельзя. Я тяжело вынес его взгляд. — И у вас есть на примете кто-нибудь в качестве виновника? — Да. Один. Я не буду раскрывать своих подозрений, — он просветлел лицом, лишив себя того пугающего вида, с которым на меня смотрел, и улыбка его вновь стала мягкой и невозмутимой. — Сначала я всё перепроверю. — Как пожелаете, — сказал я, заставив себя улыбнуться ему в ответ. Дома нас с князем встретила Джильда. Она выглядела холодно-спокойной, но одежда была чёрной, траурной. — Мне даже представить сложно, что вы чувствуете, князь, — обратилась она к Пьягарми. — Не только вам, — усмехнулся он, пожимая её руку. — Но я счастлив и весел, миледи. — В такой день? — слегка изумилась моя жена. — Леди Старк не умерла, — сказал я, подходя к Джильде. — Нет необходимости носить траур, дорогая. Она широко распахнула глаза, смотря на меня. Затем подошла и взяла за руку. — Киллиан, присядь. Я сейчас велю принести тебе чай с успокоительным лекарством. — Ваш муж не спятил, — улыбался Люциус. — Но ваша реакция понятна, лорд Старк также подумал, когда Киллиан ворвался к нам и объявил, что она жива. — Но кровь… она едва дышала… как? — обрывками вопрошала Джильда, опираясь рукой на кресло. — К общему счастью, леди София выпила не так много яда, и выжила, — сказал я, придерживая жену под руку. — Джильда, милая, тебе дурно? — Я в замешательстве, — призналась она. — Это же чудо. Настоящее, божье чудо. Князь, я очень рада, что вы не лишились любимой. — Любимой? — переспросил он, усмехаясь. — Разве она не любима вами? Мне казалось, что это так. — При всём уважении, миледи, я не хочу говорить о том, кто кем любим, а кто нет. Когда придёт время, вы и ваш муж первыми узнаете, что ждёт меня, а что леди Софию. Она кивнула. Затем покинула нас, чтобы снять траурное одеяние. Люциус смотрел ей вслед, о чём-то сосредоточенно думая и продолжая улыбаться. — Киллиан, велите подать чаю, пожалуйста, — сказал он, переведя на меня взгляд своих красивых янтарных глаз. — Хочется отпить его в спокойной обстановке, без печали и волнений.