Серебряный башмачок, или Если бы Тотошка...

Фиолетовый дворец выглядел намного проще и, сказать по правде, беднеё Изумрудного. Но даже Элли с её нулевым культурным багажом чувствовала на нем печать подлинной старины, напрочь отсутствующую в стилизаторских потугах Гудвиновского новодела. Кухарка Фрегоза вымыла её в роскошной мраморной ванне, где по её словам, столетиями никто не купался: - Бастинда вообще воды сторонилась во всех видах. Даже супов никогда не ела. - Значит, этот дворец был построен ещё до Бастинды? - догадалась Элли сквозь окутывающую её усталость, с которой совсем не хотелось бороться, нежась в тёплой воде с настоем ароматных трав посреди роскошного фиолетового уюта королевской умывальни и слушая добрую мигунью, чей голос напоминал журчание ручья. - В Фиолетовой стране, - рассказывала Фрегоза, - дольше всего после развала империи сохранялась королевская власть. Ее уже Бастинда свергла и поселилась во дворце. Вот стену с гвоздями вокруг дворца при ней возвели. - Стену, конечно, надо будет снести, - сказала Элли, зевая. - Дворец такой краси... вый, зачем его прятать? И ещё... Не дождавшись продолжения, Фрегоза посмотрела на девочку и увидела, что та заснула прямо в ванне. Измотанные битвой звери тоже отсыпались и релаксировали. Серьёзных ран на этот раз оказалось совсем немного, битва вымотала больше психологически. Основной удар приняли на себя дуболомы, особенно фиолетовый взвод и гренадеры с изгрызанными волками ногами. Их-то починкой и занялись активно мигуны под руководством Урфина Джюса. Визжали пилы и рубанки, стучали топоры и стамески. Фиолетовая страна издревле славилась своими механиками, часовщиками, ювелирами, но ремесло краснодеревщиков здесь было развито заметно хуже, поэтому Урфин получил возможность раскрыться как мастер-консультант в полной мере. Вот только не о такого рода внимании ему мечталось. Призрак империи манил его многие годы, и Фиолетовая страна как осколок Балланагарской державы занимала в его грезах значимое место практически наравне с Изумрудным городом - не конкурируя, а дополняя осуществленную Гудвином мечту древней загадкой, недоступной жгучей тайной, о которую сломал зубы сам Гудвин. И вот, его триумфальный въезд в освобожденную Фиолетовую страну подпортило даже не малодушное бегство от чёрных пчел после позерства на плече Тилли-Вилли в гуще боя, а то, что в этой гуще, оказывается, рядом с ним бились - и действительно бились, а не красовались - с трудом стоящий на ногах Железный Дровосек и Нимми Эми с дрыном. Его опять переиграли. И переиграли очень неспортивно, получив ранения, чем предсказуемо перетянули на себя внимание мигунов. Ну и, конечно, в очередной раз бросив ему дерзкий вызов своей парой, которую будто бы и не собираются расторгать. А самой мерзкой неожиданностью стала его реакция на произошедшее: первая мысль и вопрос были о состоянии Нимми, и лишь когда убедился, что её жизни ничего не грозит, смог сосредоточиться на очевидных вещах - что его переиграли и бросили ему вызов. Это уже не просто "вне характера", а полная катастрофа. Девчонка заставляет его переживать о ней, то есть проявлять непростительную слабость, от которой он старательно убегает всю жизнь. С юных лет, когда перестал скулить, что родился не в то время, и вместо глупых мечтаний о том, кем и каким мог бы быть, стал по мере сил приближать себя к нарисованному идеалу. Начиная с преодоления привычки двигать челюстью, да. Туманный идеал обрел более-менее четкие черты после посещёния Изумрудного города. Величие Гудвина он связывал с его неясным элайнментом (ещё один "колдовской термин" от филина) - проще говоря, никто не мог толком понять, добрый он волшебник или злой. Хотя бы потому что особо не причинял ни зла, ни добра. Ужасный - вот единственное что приходило в голову и на язык. И Урфин понимал, что сам интуитивно стремился именно к этому. Добрых волшебниц он презирал за слабость, злых - чтобы перестать бояться. Гудвин же стоял над добром и злом, и в этом был залог его силы. Урфин после этого не только начал носить зеленое, но и приучил всех произносить свое имя с ударением на первый слог, хотя с детства ударяли на последний. Никто так и не догадался, что это для рифмы с именем "Гудвин". Он и преемником Гингемы не захотел становиться (хотя бы с теми крохами знания, которыми располагал Гуамоко, и артефактами из её пещеры) именно поэтому. Нельзя было начать учиться колдовству, не определившись заранее, добрый ты волшебник или злой. Если бы речь шла только о том, чтобы жить в вонючей пещере и питаться мышами да пиявками, он бы смог через себя переступить. Но требовалось прежде всего открыть душу злу, а этого Джюс делать не собирался. Его целью было контролировать зло, а не дать ему контролировать себя. Когда же от гостей из-за гор он узнал, что Гудвин вовсе не был волшебником, это его лишь окрылило вместо разочарования. "Урфин Великий Ужасный" оказался достижимей, чем думалось. Если Гудвин смог сделать репутацию вообще без всякого волшебства, тем паче это доступно ему, с живительным порошком. Теперь он люто и бешено ненавидел Бастинду, ставшую на пути его карьеры. Если бы она не захватила Изумрудный город, он, поуправляв Голубой страной, несомненно дозрел бы до идеи сделать это самому. Не стал бы конфликтовать со Страшилой, а сделал его своим советником. У него наверняка хватило бы мозгов понять, что для правителя он слишком мягок и соломен и что Гудвин оставил его преемником только потому, что рядом не было по-настоящему достойного кандидата вроде Урфина Джюса. Это ж, извините за каламбур, умудриться надо было - не имея нужды ни во сне, ни в переодевании, позволить украсть у себя ключ от ларца с башмачками! Может быть, удвоив свое деревянное войско, он и на Бастинду бы пошел, завершив то, что не удалось Гудвину. Она ведь тоже оказалась пустышкой. Всего-то по сорок волков и ворон да безмозглые пчелы, которых она без башмачка и обруча не смогла бы размножить. Что это для дуболомов? Летучие Обезьяны - противники посерьёзнее, но у неё, оказывается, оставался один вызов. Если бы он рискнул, то победил бы. Вместо этого и Изумрудный город, и Фиолетовую страну он взял, разделяя славу с гостями из-за гор, Страшилой и Дровосеком, ещё и с самозванным крылатым Гудвином. Не то, чтобы в их тени, но все равно не то. Чарли опять же со своими инициативами, совершенно не беспокоясь, что они могут ударить по его самолюбию. Решил наградить вышедших из починки дуболомов Пурпурным сердцем. Это, дескать, у них в Большом мире, такая высокая награда, учрежденная каким-то Джорджем Вашингтоном. Лично генералиссимус Тилли-Вилли, зажав в непослушных пальцах маленькую кисть и склоняясь на коленях над каждым из бойцов, рисовал на них сердечки. Трогательный ритуал получился, мигуны не стеснялись слез. - Очень уж цвет хорошо ассоциируется с Фиолетовой страной, - объяснял Чарли. О том, что сердце ассоциируется с подвигом Железного Дровосека и постоянно напоминает о нем, ножом по горлу Урфину, он то ли не задумывался, то ли нарочно над ним издевался. Сам Дровосек все ещё находился в починке, требующей куда больше времени и усилий, чем дуболомы. Лучший механик Фиолетовой страны мастер Лестар, почтенный старец, в чьей окладистой бороде количество седых волос недавно перевалило за половину, разобрал по колесикам его механизм и определил детали, нуждающиеся в замене. - Даже не думал, что среди жевунов бывают такие хорошие механики. Надо бы обязательно познакомиться с этим Ку Клипом. Сознание к Дровосеку вернулось сразу же, как только было помещёно на место его сердце - некогда красивое шелковое, теперь грязный бесформенный мешочек с засохшей коркой, пропитанный кровью и слезами Нимми Эми. Находиться без движения ему было не привыкать. Но Нимми попросил не пускать до окончания ремонта, чтобы не расстраивать. Впрочем, она сама пока оставалась на постельном режиме, хотя и рвалась на ноги. Поставить наконец точку в их отношениях становилось для Урфина одним из стимулов желать скорейшей победы над Бастиндой. И не только желать, но и добиваться. Птичья разведка уже давно донесла, что злая волшебница напрасно стремилась в Изумрудный город. Пока в ущелье разворачивался бой, горожане тоже не теряли времени. Снова ставший видимым и доступным дворец был быстро взят через подземный ход, Кабр Гвин и Энкин Флед изолированы под домашний арест в ожидании суда народа. Бастинда, вернувшись, поняла, что потеряла дворец, как ранее город, а теперь и Фиолетовую страну. Куда она пропала - неизвестно. То ли бродит по дворцу невидимой, то ли, что вероятней, пронзает его с безопасного расстояния, сфокусировав на нем "глаз-алмаз". Птицы круглыми сутками обозревают окрестности, прочесывать их посланы деревянные разведчики, но пока что никаких следов. Урфин же начал собственную разведку в лице Гуамоко, на которого возлагал большие надежды. Рано или поздно дело дойдет до дележа трофеев, и ему придется убедительно аргументировать свои претензии на башмачки и престол Изумрудного города. Будет очень кстати, если Бастинду найдёт именно он. Мигуны преподнесли ему в дар кинжал старинной работы с изумительной красоты феомской резьбой. Второй такой же подарили Чарли. Элли и Нимми получили старинные браслеты с алмазами. Не забыты оказались даже кОзел и Топотун: первый обзавёлся золотыми подковами, второй - золотым ошейником. Страшила помимо трости с золотым набалдашником, крайне полезной вещи для его мягких ног, получил в подарок новый фиолетовый костюм по мигунской моде. И хотя в Фиолетовой стране не носили на шляпах не только бубенчиков, но даже широких полей (ненужных в умеренном горном климате, как не было здесь и теневых навесов вокруг домов), загнутые вверх поля-опушка его шляпы, надетой поверх Золотой Шапки, были украшены позолоченными бубенчиками чудесного тона, а на её верхушке вместо хрустального шарика красовался аметист, как у Лестара и других особо уважаемых мигунов. - Что ж, Элли, - говорил он, опираясь на трость, - задания, которые Гудвин ставил тебе наяву, а мне в видении, выполнены. Бастинда изгнана и лишена той волшебной силы, которой обладала тогда. - Волки, вороны, пчелы, Золотая Шапка... - Да. А вот башмачок и обруч - это уже мои ошибки, которые неизвестно, как исправлять. - Не только твои, - утешала его девочка. - И думаем над этим все вместе. - Я, сказать по правде, думаю сейчас немного о другом. Ты говорила, что собираешься отдать Уорре Золотую Шапку... - Разве это будет не справедливо? - насупилась Элли. - Нет, я не против, что ты... Просто я думаю: а кто отдал Рамине серебряный свисток? И случайно ли, что он тоже серебряный? Такая мысль никогда не приходила Элли в голову. В Канзасе она рассматривала свисток, но, в отличие от башмачка, не заметила на нем никакого клейма. Если он из одного комплекта с обручем и башмачками, как предполагает Страшила, не должен ли и на нем быть знак "Oz"? Но может быть, она плохо приглядывалась? Дядя Чарли неожиданно отнесся к этой идее весьма серьезно: - Серебро, во всяком случае, такое же необычное, как у обруча и башмачка, - говорил он, внимательно изучая свисток. - Совсем не темнеёт от ношения на теле. Он вооружился своей огромной лупой. Элли, Страшила, Урфин и Кагги-Карр не сводили с него глаз. Сам свисток выглядел вполне обычно. Цилиндрическая гильза оканчивалась полусферой с кольцом, через который раньше был продет шнурок, а теперь - подаренная мигунами цепочка. - Тонкая работа, клянусь женщинами Куру-Кусу... Кажется, будто это одно целое. Но если сильно приглядеться под большим увеличением... Крепко сжав сильными пальцами кольцо, он начал осторожно поворачивать гильзу. Оказалось, что она действительно вращается по резьбе! - То окажется, что свисточек-то с секретом! - торжествующе закончил он, демонстрируя гильзу в одной руке и чашечку-полусферу в другой. Скрытый ранее чашечкой торец гильзы заканчивался золотым кольцом с резьбой, в которое была вписана стилизованная буква Z. Сомнений не оставалось: свисток действительно входил в тот же озовский комплект. Но ещё интересней оказалась чашечка. В ней перекатывался крошечный кристаллик, похожий на изумруд. Моряк попытался взять его, но большие грубые пальцы плохо справлялись с этой задачей. Кагги-Карр пришла на помощь, подцепив его клювом, словно пинцетом. Чарли в лупу рассматривал его на просвет. Солнечный луч преломлялся в гранях, но блеск оказывался чересчур ярким, будто в глубине его скрывался собственный огонь. Ворона старалась держать его аккуратно, чтобы не раздавить. Но в какой-то момент клюв оказался слишком ослаблен, и кристаллик провалился ей в горло. С птицей стало происходить что-то необъяснимое. Глаза выкатились, как у рака, перья встали дыбом и ощетинились в разные стороны. - Что с тобой? - испуганно вскрикнула Элли. Обнажившаяся кожа Кагги-Карр стала тонкой и прозрачной, сквозь неё просвечивал скелет. - Горит... пламя, - прохрипела она не своим - не вороньим - голосом. - Лучше бы я к ней не прикасалась... И вновь никто не понял, что произошло. Кагги Карр выглядела как обычно, а кристалл снова лежал в чашечке. - Что же это получается? - Урфин первым подал голос. - "Лучше бы я к ней не прикасалась"... Значит, эта пилюля исполняет желание того, кто её проглотит? - Похоже на то, - согласился Чарли. - Но видишь, какой ценой? - Стррашной ценой! Я совсем не помню, что со мной было, но почему-то теперь страшно на неё смотреть, - сказала ворона. - Значит, остается собрать свисток и снова вызывать Рамину. Она-то точно что-нибудь прояснит. Королева полевых мышей, как и в прошлый раз, появилась по свистку мгновенно вслед за топотом крохотных лапок. - Я ждала этого вопроса, дорогая сестра, - пропищала она тонким смешным голоском, выслушав рассказ Элли. - Король Пастория знал, что говорил, когда завещал в случае его гибели передать свисток девочке в серебряных башмачках. Рано или поздно вы должны были докопаться до сути. - Простите, ваше величество, - вмешался Страшила, - правильно ли я сейчас заподозрил, что вы тогда подстроили нашу встречу, и кота тоже? Вы так быстро появляетесь, а от него убежать не могли... - Конечно, нет, - засмеялась Рамина. - Наша встреча за маковым полем была не случайной, а предначертана судьбой, но я ничего не подстраивала. Переносит меня магия свистка, а не мое волшебство. Я слыву среди зверей могущественной феей, но по сути я всего лишь мышка по вызову. Пастория защитил наш народ от лис, которые охотились на него в течение столетий, переселив их в известное вам место. В благодарность за это наша корона пошла под его вассалитет. - Что с ним произошло? - спросила Элли. - Как он погиб? - Мне известно лишь, что он пытался освободить Волшебную страну от злых волшебниц. Перед этим и отдал нам свисток с уже известными вам словами. Ни о какой спрятанной пилюле ничего не говорил. Больше обо всем этом может знать только Стелла, волшебница Розовой страны. Это она тогда пыталась ему как-то помочь вопреки Договору фей. За что и поплатилась. - Чем? Рамина посмотрела на девочку с некоторым удивлением. - Стелла ведь после этого вообще не может покинуть пределы Розовой страны. Вынуждена находиться в ней в заточении. Но у вас теперь есть Золотая Шапка, а Летучим Обезьянам не составит труда перенести вас в Розовую страну и обратно. - Спасибо за совет, ваше величество. Я бы ещё попросила, чтобы ваши подданные тоже подключились к поискам Бастинды. - Займёмся, дорогая сестра. Хотя чувствую, задача эта куда сложнее, чем отыскать подземный ход. И даже чем вывезти с макового поля спящего Льва. Когда мышка исчезла, Элли некоторое время сидела в задумчивом безмолвии. - И все-таки здесь какая-то ошибка. И со словами Пастории, и с пророчеством Бастинды. Они наверняка были не обо мне. - Я так не думаю, - возразил Чарли. - Помнишь, что говорил король Тонконюх? "Девочка из пророчества как бы двоилась". Даже если первоначально речь шла не о тебе, башмачки попали к тебе не просто так. А значит, и свисток, и обруч. - Что гадать? - сказал Страшила. - Мы можем отправиться к Стелле хоть завтра и все разузнать. - Нет, надо дождаться, пока починят Железного Дровосека. Мы ведь всегда были вместе, нехорошо оставлять его одного. - И то правда, - согласился пристыженный Страшила. Дровосек был поставлен на ноги спустя три дня. Его отполированный корпус блестел так, что на него было невозможно было смотреть не мигая (характерный тик, давший название народу мигунов, связан как раз с их привязанностью к блестящим вещам). От походки паралитика не осталось и следа - более того, его движения стали изящнее, чем первоначально. На его плече был родной топор, который успели отыскать и привезти из Изумрудного города - впрочем, мигуны не удержались от того, чтобы заменить старое топорище на золотое. Нимми Эми бросилась ему навстречу, робко улыбаясь, а Ник с тревогой глядел на её повязку. Когда девушка совсем приблизилась, он вдруг схватился за собственное плечо. - Что с тобой? - испугалась Нимми. - Болит... у тебя... - Да ерунда там. Болит немного, я уже привыкла. - Но я чувствую это! На себе, понимаешь? Я чувствую утреннюю свежесть, мое тело обдувает ветерок, который доносит запах этих роз. Что со мной? - Все правильно - и свежий ветерок, и розы... Но как ты можешь это чувствовать? - Не знаю. До того, как ты пришла, все было, как обычно. Ты сейчас ела апельсины? - Да! Но как... - У меня во рту послевкусие. У меня! Он положил ей руку на здоровое плечо - так аккуратно, как никогда с тех пор, когда эта рука стала железной. Он действительно чувствовал её. - Нимми, дорогая... Ты понимаешь, что это значит? Ты стала моими чувствами. С тех пор, как мое сердце побывало в твоих руках... когда ты его спасла... С тобой я теперь полноценный человек. Какое это счастье! Глаза девушки наполнились слезами и ужасом: - Что ты со мной делаешь? Я не хочу... Дровосек замер в недоумении. В неловкой тишине Нимми слышала, как за жестяной заплаткой бьется его сердце, которое раньше лишь колотилось о стенки при ходьбе, и понимала, что стучит оно в унисон с её собственным. - Ты ничего не знаешь и не понимаешь! Прекрати сейчас же. Иначе я больше не смогу стоять с тобой рядом... - Но почему? - Не спрашивай. Если у тебя снова разорвется сердце, на этот раз из-за моих слов... Ненавижу тебя! Ненавижу! Нимми в слезах убежала прочь, спотыкаясь и с трудом удерживая равновесие. Дровосек застыл железной статуей посреди розовых кустов.