Серебряный башмачок, или Если бы Тотошка...

Урфин Джюс стоял перед дубом с глубоким темным дуплом. - Гуам! Молчание. - Гуамоко! Молчание. - Гуамоко и ни слогом больше, подушка с перьями, - сказал Урфин и, развернувшись, зашагал прочь. Спасибо Чарли - он на практике показал, как следует вести себя с существами, понимающими лишь силу. А здесь они с филином вполне пара сапог. Услышав за спиной шорох крыльев, не обернулся и не замедлил шаг. И даже когда филин сдался и сел ему на плечо, не повернул к нему головы. Тот, однако, тоже был не лыком шит и отступать не собирался. - Гуамоко так Гуамоко. Чего хотел-то? - Просто посмотреть, как живут предатели, - ответил Урфин. Филин ничуть не смутился: - Ты о чем? Гости из-за гор хотели с тобой просто поговорить, не так ли? Я не стал вам мешать. А вот до чего вы договорились - вопрос другой... Хитрой птице все-таки удалось вывернуть ситуацию так, что оправдываться приходилось Урфину. - До чего, до чего... Сам, что ли, не знаешь? Мы отправляемся войной на Бастинду, о которой я давно мечтаю, но без союзников только и оставалось мечтать. Гуамоко внимательно уставился на него круглыми немигающими глазами: - Ты в самом деле собираешься свергнуть Бастинду? Это были не пустые популистские обещания для жевунов? - Не знаю, что такое "популистские", хотя недавно где-то слышал это слово. Но с тем, что Бастинда захватила Изумрудный город и претендует на серебряные башмачки, я мириться никогда не собирался. По какому праву? - Да в общем-то, ни по какому, - согласился филин. - По праву сильного. - Вот мы и проверим, есть ли у неё это право. - Звучит красиво. Но меня настораживает слово "мы". Ты уже считаешь себя одной командой с доброй феечкой, уничтожившей Гингему, и её дядей, по слухам тоже могучим добрым чародеем? - Девчонка клянется, что не фея ни разу... - Угу! - Нет, серьезно. Они говорят, в Большом мире вообще нет волшебства. - Угу. Гингема это говорила ещё четыреста лет назад. Дескать, они последние. Вот только всего сто лет назад в Волшебную страну вернулся Пастория, научившись магии за её пределами. И всего двадцать пять лет назад прилетел Гудвин... - Ты не поверишь - они утверждают, что Гудвин тоже не волшебник. - Угу! А ещё у неё нет серебряного обруча Бастинды? - Обруч есть. Лисий король Тонконюх его при мне ей вручил. У него ещё было в этот момент семь хвостов, но этого кроме меня никто не заметил. - Меня терзают смутные сомнения, - иронично прогудел филин. - У Гингемы - башмачки, у Бастинды - обруч... Которые они поделили между собой после... неважно, после чего для сохранения Паритета. Но нет, не фея. Волшебные вещи ведь так просто идут в руки к разным лохушкам, это самое обычное дело в Волшебной стране... - Башмачков у неё уже нет, - напомнил Урфин. - Сама отдала их Гудвину, а тот Страшиле. Который их не удержал. - Угу! А теперь собирается их вернуть? - Она-то, может быть, и собирается. Да я не собираюсь их ей отдавать. - О! - Гуамоко наставительно поднял крыло. - Это мне уже нравится. А какие ещё условия вашего союзничества? - Сам же наверняка знаешь, - буркнул Урфин сердито. - Может быть, и знаю. Но хочу услышать от тебя. - Чтобы Нимми Эми рассталась с Железным Дровосеком. - Зачем тебе это? Хочешь завоевать её любофф? Слово "любовь" прозвучало у филина с таким презрением, что признаться в пусть и частичной правоте его предположения Урфин просто не мог. - Нет. Просто не хочу, чтобы она была счастлива. Вздорная птица снова вылупила на него блюдца глаз. - Что ж, тогда я, пожалуй, соглашусь отправиться с вами... - Чего? - возмутился Урфин. - "Соглашусь"? Разве я что-то успел тебе предложить, бурдюк ты с мышатиной? - Но ты ведь за этим ко мне пришел? - невинно уточнил нахал. - За этим, в общем-то, - вздохнул Урфин, окончательно сдавая позиции. А Гуамоко тут же поспешил закрепиться на занятых рубежах: - Но имей в виду: я в любой момент могу тебя покинуть, если ты начнешь вести себя вне характера. - Что это значит? - Это такой колдовской термин, - начал филин, и Урфин сразу поскучнел: такая присказка обычно означала, что Гуам сам толком не знает того, о чем с умным видом пытается вещать, - означающий поведение, несовместимое с кодексом волшебства данного типа, злым или добрым. Иными словами, если ты начнешь делать то, что нам, фамильярам злых волшебниц, не по понятиям... - Ты не фамильяр! - рассвирепел Урфин не на шутку. - Ты один из охранников Гингеминой пещеры, самый ленивый, который ради того, чтобы не охотиться самому на птиц и мышей, готов даже присоединиться к доброй фее... - Ну, не заводись, - примирительно сказал Гуамоко. - Ты ведь сам говоришь, что она не фея. - Но ты же так не считаешь. А вот скажи, - Урфин все-таки решился спросить о том, что его беспокоило, - если Элли все-таки фея, не может статься так, что они меня заколдовали? И потому-то я так себя веду... как это ты говорил... "вне характера"? Филин глухо захохотал: - Колдовство? Ну, нет. Не надо оправдывать колдовством собственные глупости! Появление Гуамоко ни у кого не вызвало вопросов. Ни у кого, кроме Топотуна. - Повелитель, - осторожно поинтересовался медведь, улучив момент, - филин поедет с нами? - Да, - ответил Урфин Джюс тоном, ясно дающим понять, что новых вопросов на эту тему он не потерпит, да и этот был лишним. На следующий день все было готово к походу. Во-первых, Ку Клип закончил гигантскую саблю для генералиссимуса Тилли-Вилли. Пятиметровый мальчишка с восторгом рассматривал новую игрушку, которая ярко горела на солнце, и папе Урфину приходилось напоминать, что её не стоит лишний раз вынимать без дела из ножен, а тем более, размахивать, когда рядом люди. Во-вторых, прилетела Кагги-Карр с новостями от Льва. Через день после возвращения из Лисограда, тот, получив от Чарли свою порцию инструкций, вернулся в свой лес, где начал собирать не очень многочисленных сторонников. Как и ворона в Изумрудном городе, ни словом не упоминал о готовящейся поддержке - однако в последние дни слухи начали доноситься и помимо него. - Плохо, - заметил Чарли. - Эдак они и до Изумрудного города намного раньше нас докатятся. - Сорроки! - презрительным голосом объяснила Кагги-Карр. Как бы там ни было, Лев оказался успешней её самой и сформировал ядро единомышленников, потенциально готовых к реваншу. Пора было отправляться в путь. Один взвод дуболомов был оставлен в Голубой стране для её защиты. Урфин предложил зелёный - чтобы не давал жевунам забыть о начавшемся походе на Изумрудный город. Или, как подозревала Нимми Эми, о нём самом: после посещёния в юности Изумрудного города Урфин под огромным впечатлением от него носил зелёные ботфорты и кафтан. Бывшие агенты, ныне разведчики были посланы вперед проверять дорогу. Жёлтый и голубой взводы, самые старшие и опытные, составляли авангард колонны. За ними катился фургон, который тянули в упряжке кОзел с восседающим на нем Чарли Блеком и Топотун, а сзади толкал генералиссимус Тилли-Вилли. За главнокомандующим выступали гренадеры, достающие ему лишь до пояса, но высоко торчащие над тремя оставшимися взводами - оранжевыми порохоботами, чьей специальной задачей было набивать гранаты для гренадеров, фиолетовым хозвзводом и красным взводом тыловой защиты. Из-за красивых голубых изгородей по обеим сторонам дороги, вымощенной желтым кирпичом, грозное войско провожали толпы жевунов, махая ему вслед голубыми платочками. Шутка ли - сам Убивающий домик отправился на войну с Бастиндой. У злой волшебницы просто нет шансов! Кроме Элли, машущей в окно в ответ жевунам, и верного Тотошки у её ног, в Убивающем домике ехали Урфин Джюс с филином, Нимми Эми и Прем Кокус. Последний, впрочем, только до своей фермы, где войско сделало первую остановку, загрузив фургон заготовленным провиантом - сушеным и копченым мясом, засахаренными фруктами, бочонками с лимонадом. Старик, конечно же, не мог напоследок не пригласить их к столу в кругу своей большой семьи и работников, а они не могли отказаться. Урфин, правда, пытался, но ему не дали. Так и сидел вместе со всеми меж двух огней - радушным жевунским гостеприимством и недовольным ворчанием филина. Возле поля, где Элли сняла с шеста Страшилу, колонна сбавила ход. Две недели назад Элли здесь уже останавливалась, даже дважды - сперва показывая это место Нимми и кОзелу, а на обратном пути Льву. Тогда и обратила внимание, что поле сильно страдает от птичьих налетов. Решив, что фермер, сделавший Страшилу, не заслуживает такой участи, она попросила дядю в свободное время соорудить ему пугало вроде того, которое он поставил им в Канзасе. От ветра оно махало рукам и ногами, дико завывая. Мама, правда, через пару дней ультимативно потребовала голос отключить. Но поскольку это поле находилось далеко от человеческого жилья, Чарли, наоборот, ограничился только голосовой частью: - Это Волшебная страна, здесь чучела порой оживают. Тем более, движущиеся. Представь, если пойдет такое пугать детей! Теперь поле встречало их диким воем, реально отпугивающим птиц, даже разумных - инстинкты, знаете ли... - Вы с дядей - стррашные люди, - обиженно говорила Кагги-Карр, сменившая в фургоне Према Кокуса. - А если теперь все фермеры начнут делать такое? - А вот не надо воровать урожай, - назидательно заметила Элли как истинный фермерский ребенок. - Между пррочим, в Изумррудной стране фермеры оставляют полоски у дороги для путников и птиц. Еще Пасторрия установил такой закон, и его до сих пор соблюдают как добрый обычай. - Кто такой Пастория? - поинтересовалась у неё Элли. - В прошлый раз я не слышала этого имени, но его постоянно упоминал Тонконюх. - Среди жевунов о нём почти не знают. Он прравил Изумрудной страной до Гудвина. - А я думала, это Гудвин построил Изумрудный город, - удивилась девочка. - Горрод - Гудвин, - кивнула ворона. - До него Изумрудная страна была похожа на Голубую. А Пастория был как Прем Кокус. - Были раньше города империи Балланагар и здесь, и там, - мрачно заметил Урфин. - Просто селюкам оно ничего не нужно. Но в Изумрудном городе хранятся кое-какие летописи старых времен - так, по крайней мере, говорил мне Дин Гиор. Он даже изучил из них строевые приёмы с оружием, которые показывал на дворцовом празднике. А теперь я обучил им дуболомов. Надо не забыть его поблагодарить, когда освободим. За спиной зашевелился филин, проворчав что-то вроде "вне характера"... Урфину, впрочем, вскоре стало тесно в одном фургоне с тремя болтливыми женщинами. Пусть одна из них маленькая, а вторая ворона, зато третья - целая Нимми Эми. В крыше был люк, через который он вылез наверх вместе с филином. Лежать на прочной плоской крыше было удобно, а от солнца Урфин решил попросить у моряка на ближайшем привале всепревращальное полотнище для навеса. Впрочем, солнце уже клонилось к западу, а затем и вовсе начался лес, густые ветви которого образовывали зеленую крышу высоко над головой. Тилли-Вилли, чья макушка в грозном шлеме возвышалась над крышей фургона, был несказанно рад папиному появлению и забрасывал его бесконечными вопросами: - Отчего шелестят деревья? - Почему филин постоянно спит, а я после первого пробуждения ещё ни разу? - Кто построил дорогу из желтого кирпича, и почему он желтый? Урфина вопросы не утомляли - напротив, он радовался, что генералиссимус развивает свой интеллект, и не уставал обстоятельно на них отвечать. Одно было плохо - голоса снизу доносились вполне отчетливо, а его формальное отсутствие в фургоне позволяло собеседницам невозбранно склонять его имя. - Не то, чтобы он очень плохой человек, - говорила Нимми. - Он никогда не пытался, пользуясь своим положением, меня к чему-то принудить - если понимаешь, о чём я. Но как начнёт рассказывать о том, какой Ник плохой, как оставил меня одну, - девушку даже затрясло на этих словах от одних воспоминаний. А на крыше затрясло Урфина. - Послушайте, - прокричал он в люк, - у вас тем других нет? Расскажи лучше об интимных подробностях вашей с ним жизни. Я тоже с интересом послушаю. Гудвин ему только сердце вставил или как? Элли сердито фыркнула и уставилась в окно, чувствуя, как краснеют уши. А у Тилли-Вилли тут же созрел новый вопрос: - Что такое интимные подробности? - Ты, главное, больше расспрашивай папу, - рассмеялась Нимми, - он тебя научит хорошему... - Ты злая, - насупился генералиссимус, - вечно дразнишь папу. Я тебя не люблю. - Это очень печально, малыш, но что поделать? Насильно мил не будешь. Это только твой папа думает, что можно заставить себя полюбить... - Так, сына, мне кажется, наше войско приуныло, - заметил Урфин. - Не пора ли ему распеться? - Песню запе-Вай! - рявкнул Тилли-Вилли, и половина птиц в округе испуганно взмыла ввысь, а вторую следом снесло с деревьев звуковой волной от нового марша дуболомов на слова героической Кагги-Карр: - Бастинда - дрянь! Ла-ла-ла-ла-ла-ла! Ла-ла-ла-ла-ла-ла! - Жизнь медведя тяжела! - подхватывал в рифму кОзел, косясь на Топотуна, а тот бухтел ему в ответ что-то совсем не в рифму и не в такт. Улучшившееся настроение Урфина снова испортила выглянувшая слева от дороги полуразваленная хижина Железного Дровосека и то внимание, которое она привлекла в фургоне. Элли думала, что новый дом должен быть тоже где-то рядом, но как объяснила Нимми, Ник срубил его дальше вглубь леса, где деревья погуще. Она показала также, в какой стороне Дровосек простоял год, застигнутый ливнем, прежде чем Элли его спасла. Сама девочка, конечно, не вспомнила бы, где это место. - Я только одного не пойму, - сказала Элли задумчиво. - Он год стоял и стонал. Неужели никто не слышал? Птицы какие-нибудь... - Ну, птицы, - неохотно ответила Кагги-Карр. - Во-первых, не все птицы в Волшебной стране разумны. А во-вторых, как ты слышала от Льва, животные не любят вмешиваться в дела людей. - А белка, которая видела, как меня поймал Людоед? - Это другое. Она видела, что твои спутники тебя ищут, как не рассказать. А здесь... Он ведь, - ворона осторожно покосилась на Нимми, - и на человека-то не особо похож. Стоит что-то железное и стонет. Кто знает, может быть так и надо... Новый дом Железного Дровосека и Нимми Эми показался только спустя час. В густом лесу уже смеркалось, и Чарли принял категорическое решение пришвартоваться на ночлег: - Всегда лучше заночевать на берегу, на твёрдой земле, коль выпадает такая возможность. - А ещё у нас осталось много утвари и инструментов - вдруг что пригодится? - добавила Нимми. Мнением Урфина, как обычно, никто не поинтересовался. Между тем, дом удачливого соперника дразнил его не только самим фактом присутствия на пути, но и внешним видом. В отличие от круглых каркасных мазанок жевунов, он представлял собой такой же четырехугольный сруб, как и его собственный дом - но не из принципа, чтобы отличаться, а потому что в лесу дерево - естественный доступный материал. На этом сходство и заканчивалось. Если усадьба Урфина Джюса была вытянутой и приземистой, не без умысла напоминая жевунам домовины, в которых они хоронили покойников, с низкой крышей, увенчанной чучелом орла, то квадратный в плане дом Дровосека, над которым возносилась пирамидальная крыша, издали по очертаниям выглядел совсем как жевунская хатка. Не хватало только широкого круглого навеса, дающего столь необходимую в жарком климате Голубой страны, но не нужную в густом лесу тень вокруг всего дома. Впрочем, и тут просматривалась то ли случайная, то ли задуманная параллель: обитая жестью пирамида с выходящей из вершины круглой железной трубой напоминала воронку, которую Дровосек носил вместо головного убора, подобно тому, как крыши традиционных домов жевунов были похожи на их широкополые шляпы. К трубе шел дымоход от каменного очага, занимавшего дальний от входа угол дома. Он служил как для приготовления пищи, так и для отопления во время случавшихся в лесу холодных ночей, дождей и бурь. У стены возле очага находилась лежанка для Нимми, у входа - для Дровосека, не чувствующего холода и не нуждающегося в сне. Впрочем, ничего этого Урфин не увидел, потому что наотрез отказался заходить в дом. Оно и к лучшему: ширина добротных лежанок, на которых после ужина у камина с удобством разместились вдвоём Нимми и Элли, а у входа - дядя Чарли с его ростом, несомненно подвигла бы его на очередные пошлые комментарии. Возможно, как столяр он бы не преминул также пройтись по грубости мебели, срубленной знаменитым топором Железного Дровосека с минимальной последующей обработкой. Вот только странное дело: несмотря на грубость и бедность, всё дышало таким уютом, что покидать этот домик совсем не хотелось. Как наверняка не хотелось и Дровосеку, бросившемуся по зову шёлкового сердца спасать друга. - Вот тут, Элли, я и лежала с горячкой, когда пришли дуболомы... Знаешь, мне так стыдно перед Ником. Я оказалась совсем не приспособлена к самостоятельной жизни в лесу. - Он вообще-то и сам мог бы об этом подумать... - Ты говоришь совсем как Урфин, - неприязненно ответила Нимми. - Не надо так, пожалуйста. Куда бы я пошла? К тётке? Других родственников у меня нет. А старый дом родителей Ника давно развалился. Ломиться в каждый дом: не нужна ли вам работница за еду? Другое дело, что я должна была настоять отправиться вместе с ним в поход. Но он и слушать об этом не хотел, а у нас, жевунов, принято, чтобы жёны слушались мужей. - У нас в Соединенных Штатах, в общем-то, тоже, - призналась Элли. - Но часто мужчины такие дураки, что слушаться их никак не возможно. - Вот-вот. Я делаю сейчас то, что должна была сделать сразу и вместе с ним. А вместо этого - три месяца кошмара в доме Урфина, где редкий день, когда он не затягивал о том, какой плохой Ник, был настоящим праздником... - Нимми, извини, конечно, но что-то мне не верится, будто ты это молча слушала... - Нет. И сейчас не молчу, и тогда не молчала. Но тогда он именно этого и добивался, упивался моими слезами и своей властью надо мной. А сейчас... - А сейчас, - осторожно перебила Элли, - кажется, будто ты хочешь отыграться за все эти дни. Но зачем? Ведь мы, как говорит дядя Чарли, одна команда, и наше общее дело стоит того, чтобы ради его успеха на время забыть о личном... - Ну, знаешь! - вспыхнула Нимми. - Это я, что ли, теперь завожу разговоры о Нике? Или все-таки он продолжает, а? - Но ты их поддерживаешь. Хотя сама понимаешь, что он именно этого и добивается. - А буду молчать - решит, что я с ним согласна или мне нечего возразить. Понимаю, что вас с дядей это не касается, но я не собираюсь с ним сюсюкать. Ночевать он, видите ли, в фургоне остался. Ему, трепетной кисоньке, больно заходить в дом, где мы с Ником так недолго были счастливы! А мне, значит, не больно? Снова переживать здесь эти дни, зная, что они никогда больше не вернутся, потому что я это сама, добровольно пообещала Урфину... - Ну, он тебя ревнует, - неуверенно сказала Элли. Ох уж это "взрослое" слово, которое на самом деле ничего не объясняет... - Изумительная логика! - рассмеялась Нимми. - Вот скажи, почему я тогда не ревную Ника к тебе? Вопрос настолько ошеломил Элли своей нелепостью, что подходящий ответ нашелся не сразу. Не напоминать же Нимми, что, хотя они одного роста, ей всего девять лет, и всерьез ревновать к ней Дровосека - значит, представлять его каким-то чудовищем хуже Людоеда? Элли уже привыкла, что жевунам трудно воспринимать Фею Убивающего домика как ребенка - даже Нимми и даже сейчас, когда они лежат, укрывшись одной дерюжкой. - Наверное, потому, что ты его любишь и доверяешь ему, - сказала девочка. - И ещё потому, что ему сейчас очень плохо. - Вот, - удовлетворенно кивнула Нимми, - ты это понимаешь. А Урфин - нет. - Просто его никто никогда не любил. - Могу посочувствовать. Но не хочу. Он для начала сам пробовал кого-то полюбить? - Пробовал. Тебя, - тихо сказала Элли. Нимми снова расхохоталась - на этот раз искренне и звонко, совсем по-детски: - Ну, если это любовь... Своеобразная такая. Нет, попытка явно не удалась. - Девчонки, а ну цыц, бушприт вам к рулю! - не выдержал Чарли. - Рано вставать, а вы тут развели кальмар знает что... - Дядя Чарли, - с хитринкой в голосе возразила Элли, - тебе же самому не нравится, как ведёт себя Урфин... - Не нравится, - вынужден был согласиться моряк. - Но худшее, что вы можете сейчас сделать - это продолжать его долбить. - Я же как раз и объясняю Нимми, что не надо этого делать, - резонно парировала Элли. - Если уж нам выдалось поговорить наедине, без Урфина. Нимми Эми обиженно отвернулась к стенке: - Ой, да я ему больше слова не скажу! Но гадости о Нике слушать не собираюсь. Сами, значит, его одергивайте. Деликатно, чтобы киса не обиделась... Элли робко погладила её по плечу. Та отбрыкнулась, но тут же примирительно погладила ей руку в ответ, давая понять, что не злится, но и от правоты своей отказываться не спешит. Урфину в фургоне тоже не спалось. Впервые он мог, не стесняясь, рассмотреть его обстановку. Сейчас, конечно, он напоминал продуктово-вещевой склад, но следы первоначального уюта отчетливо просматривались. С интересом разглядывал столяр скудную мебель жителей Большого мира, оловянную посуду в шкафу, среди которой выделялась красивая тарелочка, расписанная цветами. Быт скорее бедный, нежели просто скромный. Чем живут эти люди? Что понуждает их по первому зову срываться на помощь друзьям через смертельную пустыню и непроходимые горы? Каким волшебством совершают они невозможное и немыслимое? Урфин презирал жевунов за слабость - но те, кто явно сильнее его, относятся к ним как к равным. Может быть, он в чем-то неправ и что-то следует пересмотреть в этой жизни? На нижних полках единственного шкафа лежало несколько книг. Урфин наугад открыл первую попавшуюся - и уже не в силах был оторваться... - Не спится? - поинтересовался за спиной филин в окне. - А что, - грубо ответил Урфин, - я опять что-то делаю "вне характера"? - Да нет, ты пока вообще ничего не делаешь. Но слишком много думать стал. Это меня и напрягает.